Последние недели я думаю о них постоянно. Я думаю о ней, примеряю ее судьбу на себя, а свою - на нее. И откуда-то вдруг приходит странное имя - Калерия. Я в жизни не встречала ни одной Калерии. Это будет совсем простая история. *** Полузаброшенная северная деревенька Крошкино, стоящая на берегу озера с темной водой, летом оживала. Приезжали дачники. Озеро называлось Белым. Здесь все озера или Светлые, или Черные; или Круглые, или Долгие. Зависит от того, при каком освещении, и в каком ракурсе увидел озеро первопроходец. На карте они предстают кружками и запятыми. Местные на вопрос «как попасть к Черному озеру», уточняют: «к ближнему Черному»? Вот и путаются приезжие, блуждают в лесах с непривычки. Калерия первое время тоже блуждала. Несколько раз пугалась, особенно если солнце пряталось. Без солнца она не ориентируется. А этот мох, который, якобы, растет на частях стволов, обращенных к северу, - он же со всех сторон! Топографическая беспомощность у нее сочеталась с неуемной страстью к одиноким блужданиям в лесу, по возможности, дремучем. Впервые она оказалась у бабушки Варвары четыре года назад. Подруга уговаривала: поедем, да поедем. На курорты у нас с тобой денег нет, а детям воздух нужен. Калерия поехала. Для ее подруги та поездка оказалась первой и последней, а Калерия бросила мелкую денежку в воду Белого озера, и с тех пор проводила летние месяцы в Крошкино. Тверские леса манили нестерпимо. Бывал год грибным, ягодным, или пустым, Калерия целыми днями пропадала среди полян, оврагов и бурелома, постепенно осваивая и расширяя собственную территорию, ограниченную то заросшими просеками, то впервые увиденными озерами, к которым вели едва различимые тропы. Калерины мальчишки не стремились ходить с ней, предпочитая строить в ближних перелесках шалаши, участвовать в бесконечных летних сражениях местных пацанов с дачниками, или тягать удочками рыбешку из Белого. Калерия тем временем входила в воду очередного, пока безымянного для нее озерка, проваливаясь ногами в мягкий ил, наблюдая за водомерками, состязающимися в беге среди белых кувшинок. Закуривала сигарету, прячась под широкими еловыми лапами от проливного дождя, или собирала землянику для сыновей - веселую ягоду по краям счастливой поляны до поздних северных сумерек, не имея сил остановиться. Пальцы уже не отмывались от ягодного сока, на щеках не успевали заживать царапины от веток, а глаза делались все зеленее, вбирая в себя краски травы и листьев. В тот год она была совершенно счастлива. Мир повернулся к ней лицом, сказал: ну хорошо, ну будь по-твоему. Была, наконец, прекрасная работа. Такая, о какой она не смела и мечтать, обивая бесконечные пороги, мыкаясь по собеседованиям. «Вы одна. У вас маленькие дети». «У вас же совершенно нет опыта. Вы что, предлагаете нам свой творческий потенциал?» И вот - теперь она живет как в сказке. Раз в месяц, приходя в банк за зарплатой, зажмуривается: «Кажется, я сплю, и мне все это снится». Да и старые ее начинания приносят кое-что. Капает помаленьку. А осенью близнецы пойдут в хорошую школу. Калерия нашла чудесную женщину, которая будет забирать их, помогать делать уроки, кормить обедом. Наконец можно будет помочь маме. А то, что в это лето она будет без отпуска - что ж, никто не дает отпуск человеку, проработавшему три месяца и неделю. Калерина начальница сказала ей ласково: «У нас впереди непростой год. Тебе необходимо куда-то поехать». Калерия не верила своим ушам. «Можно, да? На недельку, за свой счет?» - «На две, в оплаченный отпуск. Под мою ответственность. Ты же не уйдешь от нас, отработаешь». Господи, да куда же она уйдет? И заспешила, полетела телеграмма в Крошкино. Спустя неделю они входили на бабушки-Варварин двор. Дети несли свои небольшие рюкзачки. Уже мужчины, и должны помогать маме. Калерия сияла, лучилась, обнимала хозяйку, вытаскивала из сумок гостинцы. Бабушка Варвара была сердечно рада своим дачникам. Калерия с детьми уже стали для нее родными. Никого у бабки не было, кроме племянника Ивана, да и тот бывал в Крошкино пару раз за лето. Калерия иногда видела его - крупного немолодого дядьку. Он приезжал на здоровенном джипе, только такая машина и могла проехать по разбитой лесной колее. Обладатели «Жигулей» оставляли свои машины в Петровском, большом селе у трассы, а после топали пешком, прибегая для перевозки скарба к услугам вечно нетрезвого тракториста. Изредка Иван наезжал с друзьями. Жарили шашлык, топили баню, с молодецким гиканьем ныряли в озеро. Чаще же он бывал один, или с молчаливым развинченным парнем по имени Вадик. «Телохранитель», - шепотом сказала бабка Калерии. «Боже, - изумилась та в душе. - Да разве может такой защитить хоть от чего-нибудь…» Иван привозил пестрые пакеты, наполненные снедью, к которой его тетушка не сразу решалась прикоснуться. Совал соседу двадцатку, чтобы тот выкопал картошку. Скользил взглядом по Калерии, особенно не задерживаясь, не видя в ней ничего привлекательного. И уезжал, оставляя у нее смутное ощущение того, что вот, где-то близко есть совсем другая жизнь, в которой не считают копейки, которой правят сильные, работящие и, скорее всего, надежные мужчины. Бабушка доставала по вечерам пакет с гладкими блестящими фотографиями, уже виденными Калерией многократно: «Вот Ванечкин дом… А это Ольга… Не пойму, жена она ему или так…» Калерия улыбалась. Интересно, что сказала бы бабуля, признайся она, что видела во сне этот дом, его крепкие стены, и себя - в большом кресле у пылающего камина. *** Бабушка Варвара обнимала Калерию, целовала детей. Те отворачивались, украдкой стирали со щек следы поцелуев. «Лерочка… Милая… Ну-ка, покажись. Да ты похорошела как, прическа новая, и не узнать тебя… Вот похудела только. Трудно, Лерочка, жизнь у вас там тяжелая. Ну, ничего, тут отдохнешь, покушаешь, как следует…» Калерия втащила пожитки в летний домик, в котором они всегда останавливались с детьми. Бабуля семенила следом. «Вот, Лерочка, я тут вымыла все, подготовила, вот и кроватки ваши, подушки я на солнышке прожарила… Приехали, родные мои. А писала, не сможешь…» Калерия раскладывала вещи, развешивала одежду на вбитые в стену гвоздики. Дети рвались на улицу, ей насилу удалось переодеть их в старые джинсы, которые не жалко. Она зашла к бабуле в дом, улыбнулась извиняющейся улыбкой. «Ну, я пойду, баб Варь…» «Уже? Уже полетела? И не поговоришь со мной?.. Ну, беги». Калерия мчалась по натоптанной деревенской дороге, приветливо кивнула Белому, и дальше, дальше по топкой каемочке, на тропу, через влажные перелески, на поляны, на холмы. Туда, где с господствующей высоты, с самой высокой точки открывались все ее зеленые, все ее озерные владения. Она повалилась в траву, и зашептала себе самой, сбивчиво и горячо: «Сумасшедшая, сумасшедшая… Опять, опять ты убежала… Опять ты убежала от всех, прибежала к себе…» Назавтра Калерия возвращалась из леса с бидончиком земляники, тихо мурлыкая себе под нос: «Выходила моя мама за сосновый за порог, Выносила моя мама берестяный туесок, Молодая, молодая в синий-синий лес густой Шла, тихонько напевая: «Ненаглядный милый мой…» У ворот стоял джип. Калерия заглянула в дом к хозяйке. За столом сидели бабушка и Иван. Больше никого. Калерия тихо поздоровалась, Иван хмуро кивнул. Она подивилась переменам, произошедшим с ним за год. Из плотного шумного пятидесятилетнего мужика он превратился… Калерия отлично помнила, каким он был. Как заразительно смеялся, как прыгали чертики в карих глазах. Сейчас за столом сидел пожилой усталый человек с обвисшими, заросшими щетиной щеками. Резко обозначились морщины, под глазами набрякли мешки. Увидав Калерию, бабушка вскочила, взяла ее за руку, и увлекла вон из дома. «Лерочка, - бормотала она умоляюще, - Ваня надолго приехал, на неделю, а может и больше. Ему здесь побыть надо. Ты уж не взыщи, милая. Освободи ему домик, а? А ты с ребятами ко мне переберешься. Ну, пойми ты. Он же хозяин все-таки. Наследник мой». Калерия кивнула. Отпуск был слегка подпорчен. Она взялась перетаскивать пожитки. Теперь придется проводить вечера с бабусей. Отвечать на вопросы о своей жизни, которую той все равно не понять, как ни старайся. Вечером сидели за столом, как семья. Прощай, свобода. Иван выпил, оживился, разговорился. Вдруг, ни с того, ни с сего, начал расспрашивать Калерию о ее жизни. Чем она живет и что поделывает. Калерия стеснялась, неохотно роняла слова, рассказывала о своей новой работе. Бабушка зазевала, заскучала, пошла спать. «Ну и, в общем, теперь все совсем по-другому стало… я большой конкурс выдержала… Командировки постоянно. Дети тоскуют, не привыкли, чтобы я уезжала». «А я-то выселил вас… - сказал он вдруг. - Куковать тебе теперь с теткой. Хочешь, назад поменяемся? Я тут надолго застряну, кажется». Подсел к ней на лавку. Он говорил: «А у меня такие дела, Лера. Такой год был. Думал, останусь ли жив. А ты так переменилась. Я ведь помнил тебя. Ты такая стала. Ты молодец, Лера, молодец. Когда я вот таких девчонок вижу, как ты, я думаю, куда нам, мужикам, до вас, русских женщин. Все сама, все». «Да ладно, ну что ты, - лепетала Калерия. - Ничего особенного, ну, а потом, что мне делать было? И у тебя все еще хорошо будет, вот увидишь…» «Вот увидишь» - отзывался Иван. А потом кончились слова, потеряли смысл. Не было больше слов. Не глядя на нее, глядя в сторону, он двигался ближе. Собственно, нужна ли ему эта мышка, эти забытые хлопоты? А ведь, сейчас будет поздно. Она клонилась, клонилась головой к нему на плечо. Господи, он так ей нравился. Он встал, он взял ее за руки. Он взял ее на руки. «Ой, что ты», - пискнула Калерия. Вечная неловкость женщины, непривычной к ласке. Ее несли в домик, в тот самый домик, где она так безмятежно проспала предыдущую ночь. «Год, год никого у меня не было, - шептал он тихо, - а тут такая девочка, милая, милая…" Калерия подумала… Сказать по правде, она ничего не думала. Она забыла, как это - думать. Вот и мысли ушли вслед за словами. И на заданный ей ближе к утру неожиданно- официальный вопрос: «Лера, там, в Москве… Ты будешь моей любовницей?» - торопливо кивнула. Ни больше, ни меньше. Звучало как предложение, только вот слово немного странноватое. На рассвете Лера выбралась из домика и тихонько пошла к озеру. Нужно сполоснуться. Греметь колодцем не хотелось. Она вошла в воду, почему-то обернулась. Он стоял в десяти метрах за ее спиной, смотрел на нее. Лера протестующе замахала руками. Он смеялся, беззвучно хохотал. На светлеющем небе гасли бледные звезды. Трава была мокрой от росы, и Лера промочила тапочки. В большом доме было тихо. Лера посмотрела на спящих детей и залезла под одеяло. «Кто ты?» Спросите ее, кто она. Она не помнит, не вспомнит. *** Мне нравится писать про них по вечерам, вернувшись домой. Она становится все понятнее - бледная неизбалованная женщина-ребенок, пусть немного странная. В конце концов, а кто не странный? Сейчас я ясно вижу и мужчину. Он вылеплен из совершенно другого теста, он деловой и бесшабашный одновременно. В его душе тоже живет ребенок. Просит бережной ласки. Теперь я живу их жизнью. *** Дорога в Княжое заросла малиной и крапивой. Лет пять здесь никто не ходит. В прошлом году Лера впервые, робея, сошла с дороги, прошла чуть влево. За полоской бурелома обнаружен был сосновый лес, спускающийся по склону к большому озеру с извилистыми краями. Просто необходимо было сегодня пойти туда, посидеть на берегу, посмотреть, что и как. На всякий случай взять бидон для ягод. Всего несколько часов прошло с тех пор, как она освободилась из его неожиданно нежных, настойчивых объятий. Нельзя сказать, что в ее жизни не было сейчас мужчины. А можно и так сказать. Потому что невнятно все. Иван спросил ее, серьезно и требовательно. Она соврала, что нет, никого нет. Разве с этого начинают? Она нагибалась за земляникой. Проигрывала в голове. Он сказал: год никого не было. Что ж, похоже. Он спросил ее… Калерия наклонилась за особенно крупной ягодой, смело сказала себе вслух: «Кажется, у меня появился роскошный любовник». Звучало неплохо. Год был просто фантастический. Она возвращалась, он шел по дороге ей навстречу, издалека крикнул: «Ты где была? - с обидой, - я проснулся, тебя нигде нет. Тетка говорит - ты в лес ушла. Не сказала мне ничего. Я в село ездил, мяса привез, замариновал. Ты что, за ягодами ходила? Тебе нужны ягоды? Давай заплатим кому-нибудь, пусть наберут». «Да я просто гуляла. Я люблю ходить по лесу. Просто ходить». - «Просто ходить? И что?» - «Ничего…» Вечером жарили во дворе шашлык. Дети слопали по два шампура, скакали в опасной близости от мангала. Иван приговаривал: «Ну, давай, Лера, за тебя выпьем. За детишек, за удачу…» Она с изумлением обнаружила, что ее уже не слушается язык. Он снова расспрашивал: «Ну, послушай. Мне страшно интересно. Расскажи мне все-таки, что же ты делаешь у себя на работе?» Лера взмахнула рукой. Произнесла с глубокомысленным пафосом: «Ннну, видишь ли…» Подозрительно заглянула ему в лицо. Он откровенно ржал. «Ты трезвый?» Она задала этот вопрос с обидой и недоумением. «Ты что, не пил? Дурачил меня?» - «Ну да, я нарочно. Хотел поглядеть, как оно. Трезвому с пьяной женщиной. Вчера-то у нас все наоборот было. Ну, и я, так сказать, для полноты картины. Завтра пить не будем оба…» Тяжелая кудлатая башка на худом Лерином плече. «Понимаешь. Я так рано один остался. Родители были очень образованные. Погибли, когда я был еще мальчишкой. С шести лет меня бабушка растила. Дом полон книг, пластинок. А я так и не прочел их, и не послушал. Политех закончил, в конструкторском бюро работал. Ну, не могу я сидеть на зарплате. Шоферил одно время. Деньги-то у меня всегда были. Не хочу перед этим государством прогибаться. Кидать его - вот это по мне. И нищенствовать не могу. Разнарядку, уравниловку эту ненавижу». «Когда ребята родились, я в НИИ работала… Ну, какие там деньги…» - «А муж?» - «Ну, а что муж… Я всегда на себя рассчитывала. А видишь, двойня получилась… Они плакали по ночам.. Он спать не мог. Ругался… Два года кое-как промыкались… Ушел, сначала помогал, потом заглох…» - «Коззел… Убил бы, слушай!» - «Тихо, тихо… Бог с ним… Все прошло и быльем поросло. Не хочу об этом. Слушай… Я спать хочу». - «Кто ж тебя отпустит». - «Вторая ночь без сна». - «Ну, то ли еще будет. Ты на сколько приехала?..» На следующую ночь, ближе к утру, Лера почувствовала, что проваливается, засыпает, как бы это сказать, в процессе… Он тормошил ее, смеялся в ухо. «Кто это тут у меня спит?» «Потом меня на работу не брали никуда… Ну что, я с детьми два года отсидела, думала нужно зарабатывать как-то. В фирму идти. Но пока я дома торчала, везде компьютеров понаставили, а я и подойти к ним не знала как… Английский в институте учила, а вот - забыла все… Надо мной чуть ли не смеялись… Взяли меня только в распространители… Ну знаешь, товары по организациям носить, продавать… Туда всех брали. Вот я приду куда-нибудь, и говорю: а можно мне за компьютер на полчасика? По ночам английский зубрила. Курсы закончила…» «Я три раза женат был. От второй жены сын есть. Они сейчас в Канаде живут. Я со всеми своими бабами дружу, всем помогаю. А ты, слава богу, что ты такая». - «Какая?» «Самостоятельная, сама всего добилась. Ни у кого не одалживалась». - «Да чего я такого добилась-то? Чего особенного? На службу попасть удалось - только и всего…» - «Ну, я же вижу. А я так устал оттого, что вечно все денег ждут. Года два назад влюбился в одну. Квартиру снял, обставил. Три штуки потратил, блин! А оказалось, что мне с ней, собственно, просто поговорить хотелось. Пообщаться. Манерная оказалась баба… А потом нас Ольга застукала… Пропали денежки. И еще, знаешь, мне всегда нравилось долго ухаживать, завоевывать. В этом весь смысл, потом уже не так интересно». - «А я-то как же, за мной ты минут двадцать всего ухаживал… Со мной тебе интересно?» - «Да, странно. То ли жизнь меня так поломала, то ли ты - особенная. Ты - чудо, чудо. И я вижу, что не ждешь ничего от меня. Только я сам тебе и нужен, не деньги…» Она тихонько вздохнула. Да, не судьба. Не судьба ей расслабиться. Раз в жизни встретила богатого мужчину. И тот восхищается ее самодостаточностью и бескорыстием… Ну, неважно. «Завтра пойду с тобой в лес…» - «Ты что, зачем тебе это? Ты, кажется, вообще больше ста метров пешком не ходишь… Да и я, прости, люблю ходить одна…» - «Ты это брось. Я хочу посмотреть, что ты там все-таки делаешь. Я просто не представляю себе, зачем ты каждый день бросаешь меня и идешь наматывать эти километры. Должен же в этом быть какой-то смысл». - «Просто в лесу я чувствую себя человеком…» Наутро Лера убедилась в том, что он не шутил. Никогда она не могла спать в солнечный день. Плевать, что к себе в постель она приползает в шестом часу, все равно, стоит утренним лучам упасть на ее веки, она просыпается. Невозможно спать, охота жить. Петь и прыгать. На крылечке сидел Иван в белоснежных кроссовках и ошеломительном спортивном костюме. Ждал ее. «Там, вообще-то, без сапог делать нечего. Промокнешь сразу». - «Нет у меня сапог. Ну, не растаю же… Видишь, на них - дырочки… Как нальется, так и выльется. Ну что, пошли?» - «Ты мальчишек видел?» - «В шалаше мальчишки твои». «Да, - бубнил Иван, - кажется, в последний раз я был в лесу лет в двенадцать. А потом чего только не было, - и море, и горы. Европа, Таиланд, острова, морские круизы. Но вот, чтобы по такой чащобе вслед за женщиной продираться - такого еще не было. С ума сойдешь с тобой». Лера вела его «на большой круг». Отчасти из спортивного интереса. Выдержит ли? Но и не только из спортивного. Хотелось показать ему все. Всю сонную нетронутую прелесть. Все ее одиннадцать озер, все эти звонкие цветущие поляны. И в конце взобраться на холм. При форсировании первого ручейка она сказала: «Лучше разуйся». - «Да ладно», - ответил он, и побрел по воде в своих кожаных белых кроссовках. Выбрался на берег. Лера смотрела с ужасом. Из дырочек на кроссовках действительно выливалась вода. Намеченный ею пятнадцатикилометровый маршрут Иван преодолевал с честью. «И что же, ты вот просто так ходишь от озера к озеру, купаешься, валяешься в траве?.. И?..» - «Ну, не только. Я придумываю истории, сочиняю что-нибудь… Мне здесь и дышится, и думается…» - «Господи, кто бы мне неделю назад сказал, что я буду вот так за кем-то шлепать по лесу, ох я бы смеялся…» - «У тебя ноги совсем мокрые?» - «На…плевать…» |