Вечерний Гондольер | Библиотека

Ольга Ляшенко

http://samlib.ru/r/rage/

СОБИРАТЕЛЬ ЧЕМОДАНОВ

СОБРАНИЕ ТРЕТЬЕ

Продолжение-II: КНИГИ КНИГИ XIV – XIX

(Начало: http://gondola.zamok.net/113/113liashenko_1.html

Продолжение-I: http://gondola.zamok.net/114/114liashenko_1.html )

Книга XIV (1-я Истины)

1. Вот уже двое суток Дмитрий Васильевич Стяжаев не вставал со своего дивана. Он лежал одетый, навзничь, скрестив руки на груди, и смотрел в потолок.

Вокруг него бурлила жизнь. От многочисленных соседей по комнате с одной стороны его отделяла продырявленная фанерная перегородка, с другой – тонкие стенки Последнего Чемодана. Но Дмитрию Васильевичу не было дела ни до тех, ни до других. Он не ходил на работу, не умывался, не принимал пищи и не отвечал на телефонные звонки. И когда молодая Луна, заглядывая вечером к нему в окно, подбадривала его своим извечным «Ничего!», он тоже ничего не отвечал.

Конечно, он не собирался умирать. Он просто пока еще не знал, чем будет жить дальше.

Однако по прошествии двух суток он неожиданно почувствовал голод и сказал себе: «Ну, ладно. До утра еще полежу, а утром, если опять позвонит Виолетта, надо будет взять трубку. Все-таки нехорошо… И не мешало бы сходить за хлебом».

2. Из-под дивана послышались торопливые дробные шажки, а немного погодя знакомый голос проговорил с укоризной:

- Ну куда это годится? Все крючки расстегнуты!

Дмитрий Васильевич повернулся на бок.

Вскоре показался Чемодаса. Он не переставал ворчать.

- Ну как так можно! Ведь говорится: любишь кататься – люби и саночки возить.

И Дмитрий Васильевич подумал, что Чемодаса – пожалуй, единственный с кем бы он не отказался сейчас поговорить.

- Если не ошибаюсь, последний ездил Упендра, – отозвался он.

- Кому ж еще! Явно его почерк. Представляешь, от самой стенки пешком иду. Привет!

Чемодаса не только шел пешком, но и, преодолевая сопротивление до предела натянутой резинки, тащил на себе тележку бескатушечного автомобиля.

Всего два шага оставалось ему пройти, чтобы застегнуть крючок, как вдруг тележка вырвалась у него из рук и в мгновение ока скрылась под диваном. Чемодаса чертыхнулся и побежал за ней. Через минуту он снова оказался в поле зрения с тележкой на плечах.

3. - Ты, я вижу, тоже разочаровался в Упендре? – спросил Дмитрий Васильевич.

- Что? Разочаровался? – рассеянно переспросил Чемодаса.

Он как раз выполнял самую трудную часть своей задачи. Наконец ему удалось благополучно вернуть автомобиль в рабочее положение. Чемодаса расправил плечи и засмеялся.

- Разочаровался, говоришь? Да нет. Разочаровался – это не совсем даже то слово. Разочаровался-то я в нем давно, да и не я один. У нас даже малые дети еще когда его раскусили! А ты, я слышал, умудрился-таки попасться на его удочку?

- Да, – признался Дмитрий Васильевич. Его не обижал насмешливый тон Чемодасы. Уж очень хотелось поговорить. - Представляешь, все, что он мне рассказывал о Луне, оказалось неправдой, от слова до слова.

- Кому ты это рассказываешь! – засмеялся Чемодаса. – Мне, если хочешь знать, его обман был виден с первой же минуты.

Он взвалил себе на плечи очередную тележку. Вообще-то, он пришел сюда вовсе не затем, чтобы налаживать работу транспорта, но такова уж была его натура: не мог он равнодушно смотреть на безобразие.

- Кто бы мог подумать! – сказал Дмитрий Васильевич. – Нет! У меня в голове все это не укладывается.

- Просто ты его еще не изучил, – откликнулся Чемодаса. – Вот я изучил, так уж ничему не удивляюсь. А первое время тоже не укладывалось.

- И что самое ужасное, - продолжал Стяжаев,- теперь я уже не знаю, какую же на самом деле форму имеют планеты. Теперь я во всем должен сомневатья, даже в законах природы.

- Это почему же? Мне кажется, уж в чем-чем, а в законах можно не сомневаться.

- Но понимаешь, еще совсем недавно я был твердо убежден, что, например, каждая звезда представляет собой огненный чемодан величиной с дом, или даже еще крупнее, а когда встречаются какие-нибудь две звезды, то большая из них открывается и вбирает в себя меньшую. И таким образом возникают планеты. Но если все это – только досужий вымысел чемоданного жителя, то значит и сами законы, в силу которых это происходит, неверны! Чему же тогда верить? Ведь если так, то не исключено, что и все его книги – это сплошная ложь!

- Чьи книги? – переспросил Упендра. Он был занят делом и не успевал следить за мыслью Стяжаева.

- Я говорю о книгах Упендры.

- А, ты все о нем.

Чемодаса пристегнул последнюю тележку.

- Ну, ты, Стас, меня просто удивляешь, честное слово. Вроде неглупый человек, а так доверчиво рассуждаешь. Тоже мне, нашел писателя! Он ведь жизни не знает! Вот, хоть бы взять автомобили. Покатался и бросил. Разве такой может быть писателем? Да если хочешь знать, все его сюжеты заимствованы из телевизора. Начнет смотреть какую-нибудь передачу, еще и до конца не досмотрит, а уже начинает то же самое сочинять. Да и это только так говорится, что сочинять, а на самом-то деле просто пересказывает слово в слово. Что видит, то и рассказывает.

- Неужели?

- Не веришь – пойди послушай. И пересказать-то толком не умеет, все переиначит, с трудом узнаешь.

4. «Как давно я не смотрел телевизор!» - подумал Стяжаев.

- Ну, как вы хоть там живете? Как Марина? – спросил он.

- Соседка? Да ничего хорошего, – резко помрачнев, сказал Чемодаса. – В общем, спелись они с Упендрой. Ты же его знаешь, он кого угодно под свою дудку плясать заставит.

- Что же он ее заставляет делать?

- Да ничего! Ровным счетом ничего. Ни помощи от нее теперь, ни поддержки. По магазинам ходить отказалась, убирать не хочет. Бьюсь один, как рыба об лед. На деньги, что я ей выдал, купила себе платье. Обещала с зарплаты отдать.

- Платье? – заинтересовался Коллекционер.

- Да. Представляешь, все на кнопках сверху донизу, и пояс с желтой пряжкой. Полная безвкусица!

- Ты думаешь, это Упендра ей пососветовал его купить?

- Посоветовал или нет, не знаю, а только, по-твоему, зачем это ей вдруг новое платье понадобилось?

- Зачем же?

- Чтоб перед ним щеголять, разве не понятно? Мне-то ее наряды даром не нужны. Он ее совсем с ума свел. Мелет всякую чушь, а она ему в рот заглядывает. Смотреть противно! Другие для нее уже не существуют.

- Кто бы мог подумать! - Стяжаев сел на диване и опустил ноги на пол.

- Представь себе. Веришь ли, – продолжал Чемодаса, - держусь из последних сил. Инструментарий износился, материалы на исходе. Еще день-два, и работать нечем будет. А им все нипочем. С утра до вечера – болтовня и телевизор, а с вечера до утра – дым коромыслом. Ведь вся его прежняя компания за ним потянулась, да еще и новые пристали.

- Знаю. Мне слышно.

- Беруши не помогают! Бывает, до того расшумятся, что приходится пальцами уши затыкать. А много ли так наработаешь?

- Да, тебе не позавидуешь, – сказал Дмитрий Васильевич.

- Что ты! Иной раз вспомню, как мы здесь жили, так даже плакать хочется.

- А ты возвращайся, – неожиданно для самого себя предложил Стяжаев.

- Ты серьезно?

- Вполне.

Чемодаса чуть не бросился к нему на шею.

- Ты знаешь, я ведь уже и сам об этом думал, – признался он. - У меня даже идеи появились, как здесь все переустроить. Не хочу заранее распространяться, сам увидишь. Через двое суток ты эту комнату не узнаешь! Решено. Сегодня же перевожу оттуда все, что только можно, и начинаем обживаться. Бог с ними, с обедами да с ужинами, покой дороже.

5. Он уже занес было ногу в тележку автомобиля, как вдруг вспомнил о главной цели своего визита.

- Да, еще хотел у тебя спросить…

- О чем?

Разговор предстоял деликатный, и Чемодаса не знал, как начать. «Ладно, спрошу напрямую», – решил он.

- Говорят, ты открывал Чемоданы?

Как он и ожидал, у Коллекционера сразу испортилось настроение.

- Ну, открывал.

- И что там?

Стяжаев странно посмотрел на него.

- А ты не знаешь?

- В общем-то знаю, но...

- Ах, тебя интересуют подробности? – Коллекционер был возмущен до глубины души. – Тогда на вот, почитай. Здесь все написано.

Он схватил со стола какой-то журнал, раскрытый на середине и швырнул его на пол перед Чемодасой.

- Читай отсюда.

6. Чемодаса взошел на страницу и прочел:

- «Наши читатели спрашивают, как бороться с чемоданными жителями». Где ты это взял?

- Там, где и следовало, в Обществе Собирателей Чемоданов. Мне бы нужно было взять это заранее. Я считал себя умнее других, и вот, оказался в дураках. Сам виноват.

- Так ты состоишь в ВОСЧ[-1] ?

- Да, я вступил туда позавчера. Надо мной смеялись, не хотели принимать, требовали показать чемоданы. Один-то у меня остался, – он указал на сиротливо приютившийся в углу за дверью чемоданчик в полотняном чехольчике. – Но они сказали, что этого мало, нужно по крайней мере два, иначе это не коллекция. Пришлось изворачиваться. Я сказал, что у меня дома еще есть чемоданы, но они в данный момент нетранспортабельны. Тогда они спросили, может ли это кто-нибудь подтвердить. Спасибо, старик согласился дать письменное подтверждение, что видел у меня чемоданы.

- Надо же! – удивился Чемодаса. - Как благородно с его стороны!

Коллекционер зажмурился и глухо простонал, вспомнив о том позоре, который ему пришлось пережить.

- Сколько унижений! – проговорил он сквозь стиснутые зубы.

Но ему, по-видимому, хотелось еще раз упиться своим горем. Поэтому он приказал Чемодасе:

- Читай. Читай вслух.

7. - «Итак, первое, что должен знать собиратель чемоданов, – прочел Чемодаса. – После того, как чемоданные жители завелись в ваших чемоданах, бороться с ними уже нельзя, так как это противоречит известным решениям Совета Европы и Совета Безопасности ООН, которые, к сожалению, уже ратифицированы нашим парламентом и приобрели законодательную силу. Правда, еще остались страны, которые пока не присоединились к этим постановлениям. Однако любые попытки вывезти чемоданы в одну из этих стран обречены на неудачу, поскольку, несмотря на все усилия нашей фракции, большинство Государственной думы все-таки проголосовало за пресловутый новый закон «О вывозе и ввозе культурных ценностей», согласно которому чемоданы теперь не только отнесены к культурным ценностям, но и включены в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия Российской Федерации. Учитывая то давление, которое оказывают на нашу организацию враждебно настроенные средства массовой информации, мы призываем всех коллекционеров проявлять гражданскую лояльность и избегать противоправных действий. Сейчас наша главная тактическая задача состоит в том, чтобы развеять миф, усиленно распространяемый нашими противниками. Это – всего лишь требование политического момента»… Да это же фашисты! Как тебя угораздило туда вступить? – с возмущением сказал Чемодаса.

Стяжаев смутился.

- Это меня ни к чему не обязывает. При желании я всегда могу оттуда выйти.

- Смотри, как бы не оказалось поздно. Ладно, что там они дальше пишут? Это даже интересно. Так… «Однако предотвратить появление чемоданных жителей способен каждый грамотный и аккуратный коллекционер». Слова «грамотный» и «аккуратный» подчеркнуты красным. Это ты подчеркнул?

- Нет. Наверное, они. Чтобы больнее меня уколоть. Читай.

- «… Для этого надо всего лишь помнить и соблюдать тридцать шесть несложных правил. Правило первое, или правило «rolling stone». Как говорит старинная английская пословица, на вертящемся камне мох не растет. Поэтому никогда не держите свои чемоданы подолгу закрытыми. Не ленитесь открывать их ежедневно. А еще лучше делать это дважды в день, утром и вечером. Если по какой-либо причине вы не можете осуществлять эту процедуру собственноручно, вмените ее в обязанноть лицу, которому вы всецело доверяете, например, проверенному другу или члену семьи. Лучше, если это лицо само не является собирателем чемоданов…»

- А у меня, как ни стыдно в этом признаваться, никого подходящего и нет, – сказал Коллекционер. – Совсем никого.

- Ну, это ты уж слишком! – обиделся Чемодаса, - Зачем обвинять всех подряд? Одно дело – Упендра, а совсем другое, скажем, я. Мне-то ты можешь во всем доверять. Я тебя, кажется, еще ни разу ни в чем не подвел.

- Теперь об этом поздно рассуждать. Читай дальше.

- «Правило второе: Доверяй, но проверяй. Приобретая новый чемодан, требуйте от его прежнего владельца справку об отсутствии в нем чемоданных жителей, заверенную нашей печатью и личной подписью Председателя или Ответственного секретаря регионального отделения Всероссийского Общества Собирателей Чемоданов. Некоторые горе-коллекционеры полагают, что достаточно самому заглянуть в чемодан и убедиться, что он пуст. Они-то в большинстве случаев и становятся виновниками распространения чемоданных жителей. Чемодан может выглядеть совершенно пустым, в то время как за его подкладкой и в иных незаметных местах в большом количестве скрываются чемоданные жители…» - Верно, так бывает, – согласился Чемодаса. – «… Поэтому не стоит полагаться на собственные органы чувств. Только квалифицированный специалист может дать правильное заключение о состоянии чемодана. Такому специалисту вы можете смело доверять, в то время как суждения прочих, чаще всего некомпетентных субъектов, включая вас самих, требуют тщательной проверки.

Правило третье, или правило Троянского коня. Никогда не принимайте подарков от малознакомых лиц…»

- Что я и сделал! – в полном отчаянии воскликнул Коллекционер.

- Не терзай себя. Ты же не знал. Лучше слушай, что пишут дальше. Так… Ага, вот: «Особенно остерегайтесь чемоданов с двойным дном.

8. Правило четвертое, или правило карантина. Если какой-то чемодан внушает вам сомнение, лучше содержать его отдельно от остальных. Такой чемодан не следует не только помещать в коллекцию, но даже оставлять в непосредственной близости от нее. Чемоданные жители, какправило, избегают открытого простанства. В то же время, с помощью своих приспособлений, они легко преодолевают стенки стоящих вплотную друг к другу чемоданов, после чего так искусно заделывают ходы, что их невозможно обнаружить невооруженным глазом…» - И откуда только знают! – невольно восхитился Чемодаса. – Да не убивайся ты так! Я больше не стану читать, раз это на тебя так действует. Лучше расскажи мне, как там вообще.

- Что вообще?

- Ну, вообще жизнь. Как там?

- Не знаю, – сказал Коллеционер. – Мне трудно судить.

- Но тебе-то самому понравилось? – допытывался Чемодаса.

- Нет. Мне не понравилось, – честно ответил Коллекционер.

- Странно. Это, наверное, с первого раза.

- Я много раз заглядывал. Никак не мог поверить! Все надеялся: может, показалось. И каждый раз убеждался.

Он обхватил голову руками и замычал, словно у него болели зубы.

- Все-таки странно, что тебе там не понравилось, – смущенно сказал Чемодаса.

- Да что там может нравиться! Грязь, плесень, все покрыто какой-то слизью, клей разбух. Запах – как из канализации! Меня чуть не стошнило.

- Неужели? Кто бы мог подумать! – растерянно проговорил Чемодаса. – А раньше, если бы ты знал, как там было замечательно! Если бы ты только знал!

- Я-то знал.

Они замолчали, погрузившись каждый в свои воспоминания.

- А что говорят? – спросил Чемодаса.

- Кто говорит?

- Ну, там, в Чемоданах. Как они? Ты с ними разговаривал?

- Я даже кричал. Но на меня и внимания не обратили.

- Ну да, конечно. Все на работе, логосы поснимали.

- Да никто там не работает! И все как один в логосах.

- Чем же они заняты? – изумился Чемодаса.

- Не знаю. Толпятся под навесом, по очереди что-то проповедуют, кричат, ссорятся. Только что не дерутся. Я, сколько ни прислушивался, так ничего и не смог понять. Но ясно, что дела там идут неважно.

9. Слова Коллекционера ошеломили Чемодасу. Он просто не верил своим ушам.

- Что же это такое? Сколько я себя помню, у нас никогда никаких проблем с канализацией не было. Даже загадка такая была, про канализацию: «Не успеешь позвонить, а уже бегут чинить». И вправду, бывало, чуть какая поломка или засор – только подумаешь, что надо бы позвонить, глядь – а уже ремонт полным ходом. И так было не только с канализацией. Во всем был порядок: и в транспорте, и электроснабжении, не говоря уж о медицине и образовании. Причем все – абсолютно бесплатно. А уж какое было лифтовое хозяйство! Потому никогда и не ссорились – не было причин. А тем более чтобы драться! Если кого и ругали, так только одного Упендру, и то по заслугам.

- Ну, я не знаю, какие у него там были заслуги. Я рассказываю то, что видел.

- Честное слово, я ничего не понимаю! - чуть не плача сказал Чемодаса. - Но ты, по-крайней мере, веришь, что у нас не всегда так было?

Коллекционер пожал плечами.

- Какая разница, верю я или нет? Мне от этого не легче.

10. Что же произошло? Чемодаса сосредоточился, силясь собрать воедино все, что услышал от Коллекционера и о чем смутно догадывался сам. Как и всякий раз, когда он думал о чем-то вредном или неприятном, навязчивый образ Упендры неотступно маячил перед его мысленным взором. Он отчетливо вспомнил, какую неблаговидную роль сыграл Упендра при крушении стола, затем припомнил все ужасные подобности той катастрофы - и причина чемоданных бедствий обозначилась со всей ясностью.

- Я понял. Все дело в воде. Я тогда еще удивлялся, куда так быстро ушла вода? Неужели вниз, к соседу? А теперь я понял. Она ушла в Чемоданы.

Коллекционер фыркнул.

- Как могла вода попасть в чемоданы? Я сам убирал и хорошо помню: вокруг чемоданов было сухо. Вода не прошла за стену.

- Это только так кажется, – уверенно сказал Чемодаса. – Всех свойств воды мы знать не можем. Это же стихия, она непредсказуема. А он, между прочим, знал! И не предупредил, наоборот, еще и юродствовал. Я-то думал: что это он мелет, не иначе, как совсем свихнулся, а оказывается, вот оно что!... Да-а… Положение у них там незавидное. Знаешь, чего мне сейчас захотелось больше всего на свете?

- Чего?

- Подойти к Упендре, посмотреть ему прямо в глаза и спросить, что он обо всем этом думает.

- Мне тоже! – сказал Коллекционер.

- Так в чем же дело? Пойдем и спросим. А я заодно соберу все для переезда.

11. Стяжаев задумался. Предложение было неожиданным. «А почему бы и вправду не сходить? – подумал он, - В конце концов, это меня ни к чему не обязывает. Заодно и поем, за хлебом идти не придется».

- Пожалуй, ты прав, – сказал он. – Почему бы нам не сходить? Это нас ни к чему не обяжет, мы ведь все равно остаемся при своем мнении.

- Разумеется, – отозвался из-под стола Чемодаса.

- Правда, я как раз собрался в магазин за хлебом...

- Зачем идти в магазин? У нас хлеба навалом, возьмешь сколько твоей душе будет угодно. Заодно и поужинаешь.

- А ты?

- Я-то само собой. Мне и после переезда придется там ужинать. Отказаться нельзя, для соседки это смертельная обида.

- Я знаю.

Дмитрий Васильевич встал с дивана. В первый момент у него от долгого лежания закружилась голова, но скоро все прошло. Он привел в порядок костюм, поправил волосы.

- Ты иди, а я подъеду позже, – сказал Чемодаса. – Приберусь немного на складе.

- Хорошо.

Дмитрий Васильевич прошел через прихожую и постучал в дверь соседней комнаты.

- Войдите! – послышалось оттуда, и он вошел.

Книга XV (2-я Истины)

1. В соседней комнате было чисто и уютно. Горела яркая люстра. По телевизору шла передача «В мире животных». Пахло чем-то сдобным, и тараканы уже собирались к ужину, но хозяйка не спешила накрывать на стол.

- Молодец что зашел! – обрадовался Упендра. – Сейчас закончим статью, и будем ужинать. Мы как раз только что о тебе говорили. Знакомься, это Марина, моя новая соседка. А это – он обратился к бывшей жене Стяжаева, - то самый мой друг, о котором я тебе говорил.

Марина обернулась и рассеянно кивнула Стяжаеву. Она сидела за столом, перед ней лежал большой лист бумаги, по которому прохаживался Упендра.

- Да ты садись! – засмеялся Упендра, - Ну до чего застенчивый человек! Пока ему не предложат, ни за что сам не сядет. Надеюсь, у тебя найдется несколько минут?

- Я не спешу, – ответил Дмитрий Васильевич.

- Тогда располагайся поудобнее. Мы вот-вот освободимся. Я должен срочно закончить статью. Чтобы успела попасть в вечерний выпуск.

2. - Ты решил написать статью? – удивился Стяжаев.

- Да, в защиту животных. Это сейчас актуально. Скажи, ты когда-нибудь был в зоопарке?

- Был. С мамой.

- Так что же ты молчал? Я и представить себе не мог, что животные в такой степени нуждаются в защите!

Дмитрий Васильевич пожал плечами. Он полагал, что наверняка есть люди, которые этим специально занимаются, и всецело им доверял, хотя и не знал их лично.

- Чему ты удивляешься? – сказал Упендра. – Ты, наверное, думаешь, что животным спаведливость не нужна? Что они не способны даже помыслить о лучшей доле и готовы всю жизнь влачить скотское существование?

Стяжаев поймал на себе испытующий взгляд соседки. «А Чемодаса прав. Они спелись», - подумал он и сказал с вызовом:

- Честно говоря, я об этом вообще не думаю.

Марина осуждающе поджала губы.

- Не удивляйся, – сказал ей Упендра. – Было бы очень странно, если бы рядовой гражданин, наслаждаясь всей полнотой своих прав, еще и думал о других. На это способны немногие.

- Да! – сказала она, глядя на Упендру глазами, полными восхищения.

- Будь добра, подскажи, на чем мы остановились, – попросил Упендра.

3. - Ты пишешь, что животным тоже нужна справедливость.

- Вот именно! Если они не высказываются в защиту справедливости, это еще не значит, что у них нет глаз, и они не видят, что творится вокруг. Взять хотя бы слона, – Упендра обратился к Стяжаеву. - Вот скажи, ты думаешь, ему не обидно?

- А что? – удивился Стяжаев

- Как что? Поставь себя на его место. Ты работаешь не приседая, день и ночь на ногах. Со всеми приветлив, общителен, практически один обеспечиваешь всю выручку зоопарка, на тебе, можно сказать, все держится. А рядом с тобой, буквально через стенку, пристроился какой-нибудь гад, злобное ничтожество, циничный паразит, который даже не считает нужным скрывать свое презрение к окружающим. Развел вокруг себя грязь, разлегся в своей лохани, только к ужину и выползает. Посетители от него шарахаются, дети плачут, взрослые откровенно плюют, никто понять не может, за что только его держат! И при всем при этом вы с ним уравнены в правах и питаетесь из общего котла. Скажи, положа руку на сердце, что бы ты чувствовал?

- Даже не знаю. Мне трудно представить.

- Вот видишь, – сказал Упендра Марине. – А ты сомневалась, - хотя, глядя на нее, трудно было допустить, что она способна сомневаться в Упендре. - Люди все могут понять, надо только уметь им разъяснить. Для этого и существует пресса. Итак, на чем мы остановились?

- На том, что животным нужна справедливость.

- Правильно. И не меньше, чем всем остальным. Теперь пиши с красной строки: «ПРЕДЛАГАЮ!». Пиши крупно и поставь восклицательный знак. Написала?

- Да.

- Теперь снова с красной строки: «ПРЕДЛАГАЮ...»

- «Предлагаю» уже есть, – деликатно напомнила она.

- Я помню. И все-таки, если тебе не жаль бумаги, напиши еще раз, чтобы людям было понятно, что я не только на словах ратую за права животных, но и предлагаю конкретное решение. Итак, «ПРЕДЛАГАЮ КОНКРЕТНОЕ РЕШЕНИЕ». Слово «конкретное» подчеркни двумя чертами, а «предлагаю» – одной.

Марина принялась выполнять его указания.

- Ты, конечно, уже понял, в чем состоит мое предложение? – спросил Упендра.

- Пока нет, – честно признался Стяжаев.

- Тогда я тебе объясню. Между прочим, это было бы справедливо и по отношению к посетителям. Может быть, кто-то вообще не желает смотреть на животных, пришел просто подышать свежим воздухом, а его вынуждают платить за вход. Поэтому, я считаю, меня многие поддержат.

- А, ты хочешь сделать вход бесплатным? – догадался Стяжаев.

- Совершенно верно. А кассы установить возле каждой клетки. Чтобы брать плату за осмотр каждого отдельно взятого животного. Тогда сразу будет видно, кто чего стоит… Ты уже подчеркнула?

- Да.

- Тогда пиши дальше. «ПРЕДЛАГАЮ ВОССТАНОВИТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ».

- С красной строки?

- Разумеется. И слово «справедливость» как-нибудь выдели.

- Может, подчеркнуть?

- Не стоит, у нас уже многое подчеркнуто. Напиши красными чернилами, а еще лучше - возьми в рамочку, ведь это – ключевое слово. В общем, сама подумай, ты не хуже меня разбираешься.

4. - Понятно, – сказал Стяжаев. – Ты предлагаешь распределить корм пропорционально выручке каждого животного. Остроумно, ничего не скажешь!

- Я рад, что ты, наконец, догадался, но это далеко не все. Не стоило бы разворачивать целую кампанию в прессе только ради того, чтобы лишний раз поговорить о еде и блеснуть остроумием. Я, конечно, и сам не прочь повеселиться и вкусно поесть, но существуют и высшие ценности.

- Например?

- Например, свобода. Я считаю, что тем, кто полностью окупил расходы по своему содержанию, плюс налоги, плюс муниципальные сборы, плюс взносы в Пенсионный фонд, плюс небольшой процент в фонд зоопарка, нужно дать полную свободу.

- Ты так думаешь?

- Только так. Иначе мы просто не имеем права заводить разговор о справедливости.

- Хорошо. Но тогда в скором времени в зоопарке останутся только худшие.

- Ничего подобного! Я не собираюсь из милости кормить бездельников и уродов!... Так. Ты уже освободилась?

- Да, – сказала Марина.

- Тогда пиши: «А КОТОРЫЕ СЕБЯ НЕ ОКУПАЮТ, ТЕХ ГНАТЬ!», восклицательный знак, и слово «гнать» подчеркни жирно, черным фломастером. Чтобы не думали, что я шучу. Да, только так! Гнать в три шеи, и никаких поблажек!

Марина взялась за дело, а Стяжаев задумался.

- Нет, – сказал он наконец. – Так нельзя. Сам подумай, к чему это приведет: животные без всякого надзора будут бродить по улицам, озлобяться, начнут приставать к людям, кусаться...

- Так что же, мы, по-твоему, управы на них не найдем? – решительно сказал Упендра. – Пиши: «А КОТОРЫЕ БУДУТ КУСАТЬСЯ, ТЕХ ЗАДЕРЖИВАТЬ – И ЗА РЕШЕТКУ!!!» Три восклицательных знака, и все подчеркнуть… Написала? Теперь прочти все с самого начала. Посмотрим, что получилось.

5. Марина откашлялась и громко прочла заголовок статьи:

- «В ЗАЩИТУ ЖИВОТНЫХ».

- Надо же! – восхитился Упендра. – Я уже и сам успел забыть, как называлась моя статья, а у нее записано! Отлично! Читай дальше.

- «ЖИВОТНЫМ ТОЖЕ НУЖНА СПРАВЕДЛИВОСТЬ», – громко продекламировала Марина.

- Ты слышишь? Это же буквально мои слова! – вокликнул Упендра, – Я даже помню, как я это говорил. – Ну, дальше.

- «ПРЕДЛАГАЮ», – прочла Марина.

- Точно! Ну, слово в слово! Ты просто молодчина.

- «ПРЕДЛАГАЮ КОНКРЕТНОЕ РЕШЕНИЕ!»

- Правильно. Давно пора предложить что-то конкретное. Мир устал от общих фраз. И не удивительно, что все философствуют, а никто никого не слушает. Просто потеряли надежду услышать что-нибудь дельное. Я по себе знаю. Бывает, начнешь смотреть какую-нибудь передачу с интригующей заставкой, а после двух-трех кадров уже с трудом заставляешь себя следить, потому что знаешь заранее, что будет дальше.

Между тем передача «В мире животных» уже кончилась, и теперь по телевизору показывали состязания по гребле на байдарках и каноэ.

6. Когда соседка дочитала статью до конца, Упендра на минуту задумался, а потом сказал:

- Между прочим, у меня появилась одна философская мысль, и кстати, ее тоже не мешало бы изложить в письменном виде и отправить в специальный журнал.

- Может, в «Вопросы философии»? - подсказала Марина.

- Совершенно верно, именно туда, - сказал Упендра. – Так что это тоже надо будет записать.

- О чем же твоя мысль? – поинтересовался Стяжаев.

- Эта мысль о том, что любая идея, если ее как следует развить, в конце концов переходит в свою противоположность. Отсюда вывод: если хочешь добиться какого-то позитивного результата, ничего не доводи до конца. В каждом деле надо вовремя остановиться.

- А что делать дальше со статьей о животных? – спросила Марина.

- Отмерь ровно половину, а лучше две трети или около того, и поставь точку, а остальное зачеркни.

Марина принялась усердно отсчитывать буквы, а Стяжаев сказал:

- Боюсь, из того, что останется, читатели мало что поймут.

- Почему? – возразил Упендра. – Ведь ты же понял, а они, надеюсь, не глупее тебя.

- Я пользовался твоими пояснениями, а у них такой возможности не будет.

- Спасибо за идею! Мы им такую возможность предоставим. Марина! Будь добра, когда зачеркнешь все лишнее, поставь внизу наш адрес и номер телефона. И хватит об этом! Пора ужинать. А то скоро пойдут звонки, и мне уже будет не до еды.

7. За ужином Дмитрий Васильевич спросил:

- Кстати, как продвигается твоя книга?

- Какая книга? Куда продвигается? – переспросил с набитым ртом Упендра. – Ах, книга! Ты ведь еще ничего не знаешь. С книгой покончено.

- Как! Ты ее уже дописал?

- Да нет. Я решил вообще больше ничего не писать, кроме хлестких статей на самые острые темы. Вместо писанины лучше буду ставить фильмы.

- Фильмы?!

- Да. В наше время книг уже практически никто не пишет, а главное – не читает. Все переходят на режиссуру. И это разумно. Сам подумай: ну что такое книга? Кто ее прочтет? В лучшем случае, какие-нибудь два-три умника. А фильм может посмотреть каждый, у кого есть телевизор. И потом, в книге всего не передашь. Взять хотя бы музыку. Ведь я, когда сочиняю, всегда представляю себе какую-нибудь мелодию. Например, в моем «Чемодане», в самом конце, когда главный герой уплывает на лодке…

- А разве он не уезжает на поезде? – осторожно напонила Марина.

- Нет, я уже изменил конец. Согласись, уезжать из чемодана на поезде – это, мягко говоря, надуманно.

Марина засмеялась.

Стяжаев почувствовал, как подступает злость, но решил пока промолчать.

- Закройте глаза и представьте такую картину, – сказал Упендра. – Низкие своды чемоданов, едва уловимое колыхание воды, медленно удаляющаяся лодка, а в лодке – он, одинокий странник. И в это время с экрана звучит примерно такая музыка.

Он привязал гармошку и тихонько наиграл отрывок из своей любимой мелодии.

- Ты не поверишь, - сказал он, обращаясь к Дмитрию Васильевичу, - но я сам чуть не заплакал, когда сочинял этот эпизод. И даже она, – он указал на Марину, – чуть не заплакала вместе со мной.

8. «Пора наконец напомнить ему, кто он такой!» – подумал Стяжаев и со злорадтвом сказал:

- Между прочим, пока ты здесь проливал слезы о своем вымышленном герое, твоим соотечетвенникам - чемоданным жителям и в самом деле было не до смеха.

И он без прикрас рассказал обо всем, что видел в Чемоданах.

Упендра внимательно его выслушал и сказал:

- Не пойму, что же там все-таки стряслось, – сказал Упендра. – Из того, что ты рассказываешь, пока ничего не ясно.

- Очевидно, дело в наводнении, – многозначительно сказал Коллекционер. – Когда Чемоданы залило водой, жизнь там резко ухудшилась. Естественно, это породило панику и общую растерянность.

- Ну что ж, – сказал Упендра. – Если ты ничего не преувеличиваешь, то думаю, им сейчас, как никому другому, нужно посмотреть мой фильм.

«Ну, уж это слишком! – мысленно возмутился Стяжаев, – Для него и впрямь не существует ничего святого!»

Не будь рядом Марины, он вы высказался иначе, но в ее присутствии позволил себе только спросить:

- Зачем это им смотреть твой фильм? Что-то я не понял.

- Затем, что мой фильм как раз учит тому, как надо поступать в таких случаях.

- Как же надо поступать?

- Так, как поступил мой герой. Смываться из этих чемоданов, пока не поздно.

- Что за глупости! – не выдержал Стяжаев. - Ты прекрасно знаешь, что чемоданные жители не живут вне чемоданов.

- Но ведь я пока не умер.

- Ты – редкое исключение, – сказал Стяжаев, и Марина, не заметив сарказма, впервые взглянула на него с одобрением. – К тому же я не собираюсь селить у себя столько народу. Одно дело – лунные жители, а другое... – он остановился, подбирая нужное слово.

- Ну, конечно! Одно дело – небесные чемоданы, а другое – наши, земные, – иронически заметил Упендра. – Впрочем, насчет чемоданных жителей я с тобой и не спорю, здесь и без них тесновато. Довольно с нас одного Чемодасы. Просто хочу сказать, что, будь я на их месте, я подыскал бы себе другой чемодан, посуше. Только и всего.

«Что за вздор! – подумал Стяжаев. – Только что осуждал общие фразы, а сам только и делает, что говорит ни о чем. Чемодаса прав».

- Пожалуй, я пойду, – сказал он. – Уже поздно, а мне завтра на работу.

- Жаль, а то бы еще посидели, – как ни в чем не бывало отозвался Упендра.

Соседка же улыбнулась бесцветной улыбкой и начала убирать со стола, даже из вежливости не попытавшись удержать своего бывшего мужа[-2] .

В отместку за это он, как бы по рассеянности, с ней не попрощался и не сказал «спасибо» за ужин.

Впрочем, она ничего не заметила.

Книга XVI (3-я Истины)

1. Проходя через прихожую, Стяжаев подумал: «Надо завести будильник, не на семь, а на полседьмого. Встану пораньше, приведу себя в порядок – и на работу. А что если купить цветов для Виолетты Юрьевны? Как-никак, работала за двоих. И беспокоилась» - о беспокойстве говорили телефонные звонки. Кто еще мог ему звонить, кроме Виолетты Юрьевны, да так часто? - «Интересно, что она на это скажет?..»

2. Тут он вспомнил, что у него теперь живет Чемодаса. «И какого же я свалял дурака! Зачем было пускать его обратно? Значит, опять не будет никакой личной жизни. Надо было заранее заделать эту дырку. Наглухо. Ушел так ушел. За кого он меня принимает? Думает, стоит ему для вида покритиковать Упендру, и я, как дурак, сразу все прощу? Как будто он лучше! Еще неизвестно, кто хуже, от кого больше вреда. Нет, пора с этим кончать. Вот сейчас войду, и сразу ему скажу: «Ты знаешь, боюсь, что пока не получится. Ко мне неожиданно приезжают гости, я не могу»... А собственно говоря, почему я должен врать? Почему не сказать прямо: «Извини, но я не хочу, чтобы ты у меня жил», - причем безо всяких объяснений. «Не хочу» - и все. Он, конечно, обидится, ну и пусть, это даже хорошо. И я же не на улицу его выгоняю. Пускай живет у Марины. Он сам так решил. Она не против, и, в конце концов, у нее комната больше. Мало ли, что ему не нравится! И ведь есть еще Чемоданы, на худой конец, можно и туда вернуться. Живут же там. Чем он лучше других? Получается, что у него - два запасных варианта. А у меня ни одного! И я же еще собираюсь с ним церемониться!»

3. Он решительно открыл дверь, и в первый момент почувствовал сильное облегчение, потому что не увидел Чемодасу сразу, как ожидал. Это позволяло хоть ненадолго отложить неприятный разговор, с тем чтобы лучше продумать аргументы. В следующий же момент радость сменилась другим, менее приятным ощущением. Это было смутное, но безошибочное предчувствие каких-то новых перемен, по своим масштабам далеко превосходящих все происшедшее до сих пор.

За время отсутствия Дмитрия Васильевича – а уходил он, как минимум, час назад - в комнате почти ничего не изменилось. Это-то и внушало тревогу. Похоже, единственное, что успел проделать за все это время Чемодаса – это восстановить внешние пристройки Чемоданов, так что они снова приняли вид здания, только теперь почему-то без шпиля. Почти во всех окнах горел свет. «К чему эта дешевая иллюминация? – подумал Дмитрий Васильевич, - Неужели он надеется таким способом меня задобрить?» На всякий случай, он заглянул под стол, хотя ни на иоту не сомневался, что Чемодаса в здании и занят там чем-то нешуточным и, похоже, недобрым. На бывшем складе царил тот же беспорядок, что и вчера и третьего дня. Было очевидно, что Чемодаса даже не брался за уборку.

4. Стяжаев шагнул к Чемоданам.

Тут же на одном из окон левого флигеля отдернулась штора.

- А, так ты не спишь? А мы думали, ты уже спишь, не хотели тебя будить.

- Ты не один? – строго спросил Дмитрий Васильевич. Он уже знал, что нашествие грызунов и насекомых – дело рук Чемодасы.

Но тот его уже не слушал. Обращаясь к кому-то в комнате, он возбужденно говорил:

- Учитель! Я предлагаю нам всем перейти на стол и там продолжить семинар. Это недалеко отсюда. Вот увидите, там значительно просторнее и лучше.

Дмитрий Васильевич нагнулся и заглянул в окно, из которого только что выглядывал Чемодаса. Крошечная комната, рассчитанная на одного жильца, была битком набита чемоданными жителями. Шестеро сидели, по-восточному скрестив ноги, на кровати, и еще не меньше дюжины - в той же позе на полу. Столы и стулья из комнаты были заблаговременно вынесены, но все равно все желающие не смогли в ней разместиться, и сквозь распахнутую дверь было видно, что в и коридоре сидит на полу еще множесто народу. Все они, и мужчины и женщины, были коротко острижены, а некоторые даже обриты, и одеты в одинаковые спортивные костюмы. И у всех, по-видимому, болело горло, так как у каждого оно было перевязано, у кого – шарфом, у кого – платком, у кого и просто бинтом, а у некоторых даже был наложен компресс, и из-под бинтов торчала вата.

5. Но один чемоданный житель, несмотря на забинтованное горло, резко выделялся на фоне остальных. Именно его-то Чемодаса и назвал Учителем. Он сидел ближе всех к окну, вполоборота, как и все, скрестив ноги, но не на полу, как большинство, и даже не на кровати, как избранные, а на специально для него установленном, а не исключено, что и изготовленном, кресле. Это был невысокий, плотный человек среднего возраста, с окладистой бородой, густыми темными волосами ниже плеч, румяным лицом и лукаво прищуренными глазами. Одет он был на восточный манер, в просторную рубаху навыпуск и широкие штаны – все из одного и того же ярко-лилового шелка. Цвет его костюма напомнил Коллекционеру подкладку одного из лучших и любимейших его чемоданов. Возможно, именно по этой причине он с первого взгляда почувствовал неосознанную неприязнь к Учителю, которую с трудом преодолевал и впоследствии.

В тот момент, когда Дмитрий Васильевич заглянул в комнату, Учитель как раз обернулся к окну, и на какой-то миг их взгляды встретились. Учитель сразу же отвел глаза и что-то сказал своей пастве, после чего те, которые сидели ближе, тоже начали выглядывать в окно, но при виде Стяжаева пугались и тут же отворачивались.

6. Чемодаса один не сидел, как все, а стоял возле Учителя с очень важным видом. Приглядевшись, Коллекционер понял, что важный вид происходит от одутловатости лица, а она, в свою очередь, от того, что Чемодаса умудрился натянуть свой логос поверх выданных ему спортивных штанов.

В ответ на предложение перебраться на стол Учитель поднес ко рту сложенные трубой ладони и издал долгий звук, похожий на гудок большого парохода, неожиданно громкий для существа столь скромных размеров, после чего повторил этот звук еще дважды, затем, не спеша разогнув ноги, встал с кресла и степенно направился к выходу. Чемоданные жители, сидевшие на кровати, присоединились к нему. Сидевшие на полу торопливо вставали и расступались, давая им дорогу, после чего пристраивались сзади.

«А что если мне это только снится, причем с самого начала? Я проснусь – а все как прежде», - вдруг подумалось Дмитрию Васильевичу. Прекрасно понимая, что эта мысль – всего лишь мечта, он никак не мог стряхнуть ее с себя, она сама была как сладкий сон. Он явственно представил себе, как было прежде, то есть до письма, потом еще прежде, до чемоданов, потом – до женитьбы, и так далее, пока из череды воспоминаний не выбрал самое подходящее: «Прежде – это когда было воскресенье, и мама одевалась, чтобы идти со мной в зоопарк».

7. Двери главного входа открылись, и Учитель, в сопровождении Чемодасы и тех чемоданных жителей, которые до этого сидели на кровати, степенно вышел на крыльцо. Окинув взором территорию Чемоданов, он проговорил что-то чрезвычайно быстро и неразборчиво, по-видимому, на чемоданном языке, явно одобительным тоном. Чемодаса расцвел от его похвалы и стал с энтузиазмом, но столь же быстро и неразборчиво что-то объяснять, вертясь во все стороны и размахивая руками. Очевидно, он рассказывал о своих трудах или делился планами. Учитель внимательно выслушал его и ответил трескучей тирадой, после чего процессия, в которую успела влиться толпа чемоданных жителей, сидевших до этого на полу, двинулась по направлению к потайной дверце в крепостной стене. С удивлением наблюдал Стяжаев, как Чемодаса, до сих пор ревниво сохранявший в тайне свои секретные коды, охотно показывает Учителю, как обращаться с замками. После того, как все вышли за крепостную стену, двери так и остались открытыми. Похоже, для Чемодасы это уже не имело значения.

А чуть раньше Дмитрий Васильевич понял, что последователи Учителя – это еще далеко не все население пристроечной части Чемоданов. Когда процессия пересекала двор, из многих окон высовывались зеваки, тоже все как один с перевязанными шеями. Одни осуждающе качали головой, другие откровенно смеялись, третьи крутили пальцем у виска. При этом они энергично переговаривались на своем тарабарском языке.

Тем временем Чемодаса успел подогнать лучший автомобиль и показывал Учителю, как обращаться с крючком.

«И ведь даже не подумал представить мне этого типа! - вдруг осознал Стяжаев и почувствовал жгучую обиду. – Как будто я уже не хозяин в своей собственной комнате! Мало ему мышей и тараканов, так он еще, никого не спросясь, приглашает какого-то шарлатана!»

Ему было даже не столько обидно за себя, сколько жаль явно одураченных чемоданных жителей, которые под суетливым руководством приближенных Учителя выстраивались в длинную колонну, готовясь к маршу-броску через всю комнату, до самого стола. Ни слова не говоря он отправился на кухню и принес оттуда чайный поднос.

8. В это время Учитель, сопровождаемый Чемодасой, уже усаживался в лифт.

- Отличная идея! – воскликнул Чемодаса при виде Стяжаева с подносом. – Учитель! Мы с вами напрасно беспокоились. Верующие прибудут даже раньше нас. Вы сможете начать свою речь прямо не выходя из лифта. Кстати, позвольте вам представить моего друга.

Дмитрий, - не подумав, сказал Стяжаев.

- Очень рад, – приветливо ответил Учитель, но своего имени не назвал. – Я вас заметил еще из Чемоданов, и сразу сказал: «У этого человека сильная кармическая связь с Истиной».

- Так и было! – радостно подтвердил Чемодаса. – Учитель только глянул в окно - и сразу тебя заметил.

- Еще бы он меня не заметил! - буркнул Стяжаев и, демонстративно от них отвернувшись, обратился к рядовым верующим:

- Желающие опередить учителя могут воспользоваться подносом. Это бесплатно.

Радуясь, что так удачно съязвил, он поставил поднос на свободное место на полу, и верующие быстро заполнили его. Как и предсказал Чемодаса, они прибыли на стол значительно раньше своего гуру. Учителю, скорее всего, и пришлось бы выступать прямо из лифта, если бы Коллекционер не извлек его и Чемодасу из зависшей кабины. Разумеется, он бы не задумываясь им отказал, если бы только успел придумать подходящий предлог, но зато, в ответ на эту любезность, получил приглашение на семинар.

Деться ему все равно было некуда. Не ложиться же спать при посторонних. А идти в такое время к соседям было уже неприлично. Поэтому он придвинул стул и, откровенно зевая, уселся, подперев голову кулаком. Тотчас же к нему подошел Чемодаса.

9. - Если хочешь, я сяду с тобой и буду объяснять, что тебе будет непонятно, - предложил он, явно заискивая.

Колекционер пожал плечами, и тот, истолковав этот жест как знак согласия, быстро вскарабкался по его рукаву и расположился поближе к уху, крепко вцепившись руками в плечевой шов и широко расставив для устойчивости ноги.

Тем временем верующие расположились широким полукругом вокруг Учителя и затихли в ожидании начала.

- Тут стесняться нечего, – прошептал Чемодаса. – Пока не знаешь базового учения, все кажется странным и непонятным. Я и сам поначалу...

Последние его слова были заглушены пароходным гудком. Верующие как по команде сложили ладони и склонили головы. Судя по всему, этот удивительный звук умел издавать только Учитель. «Вероятно, он использует какой-то одному ему известный хитрый способ, - решил Коллекционер. – А еще вероятнее, какое-нибудь секретное приспособление, которое прячет в бороде. А эти простакам, конечно же, врет, будто у него сверхъестественные способности. Знаем мы таких». Незаметно для самого себя он развеселился. Особенно рассмешил его Чемодаса, который, пыхтя на его плече, пытался принять совершенно неестественную для него позу – усесться скрестив ноги. Заметив, что Коллекционер, скосив глаза, с улыбкой наблюдает за ним, он прервал свои тщетные усилия и, с трудом переведя дух, объяснил:

- Дело в том, что, как сказал Учитель, у меня пока что преобладает карма ада. Об этом свидетельствует то, что я испытываю огромные мучения в практике падмасаны[-3] . Учитель посоветовал мне начать с кумбаки.

- С чего? – не понял Коллекционер?

- С задержки дыхания.

В это время удивительный звук раздался снова и, как показалось Коллекционеру, даже громче прежнего, а верующие еще ниже склонили головы.

- Послушай, что вообще все это значит? – спросил он, едва сдерживая смех.

- Это – священный звук «Ом», который символизирует создание, существование и разрушение Вселенной, - охотно объяснил Чемодаса. - Он произносится трижды, в начале и в конце.

- В начале и в конце чего?

- Ну... вообще всего, что бы ни происходило, - нашелся Чемодаса. – Любого мероприятия. Об этом, я думаю, есть в базовом учении. Ты пока просто смотри и привыкай. А что непонятно – спрашивай у меня.

10. Между тем Учитель в третий раз затянул священный звук «Ом». Коллекционер хотел еще что-то спросить, но Чемодаса шикнул на него:

- Тише, сейчас начнется.

И действительно, как только стихли последние отзвуки священного звука, Учитель опустил руки и одарил свою паству, а заодно и Коллекционера, обезоруживающей улыбкой.

- Помните, я предсказывал, что сегодняшний семинар будет необычным?

- Помним! Помним! – радостно загудели верующие.

- Так и случилось. А знаете, в чем его необычность?

- Не знаем! – ответили верующие.

- Как раз этот вопрос я и хотел вам задать. Итак, кто мне ответит: в чем необычность сегодняшнего семинара?

Слушатели начали активно перешептываться, но никто не решался поднять руку.

- Ну же, смелее! – начал подбадривать их Учитель. - Ньютон-сейтайши, что вы об этом думаете?

- Я думаю, что особенность сегодняшнего семинара – в том, что он выездной, – нашелся один из приближенных Учителя.

- Это не совсем так, – покачал головой Учитель. – У нас и раньше бывали выездные семинары. Правда, до сих пор мы ни разу не выезжали за пределы Чемоданов. Но я думаю, это не принципиально. Или я ошибаюсь? Может быть, кто-то со мной не согласен?

Но оказалось, что все согласны.

- И даже вы со мной согласны, Ньютон-сейтайши?

Ньютон-сейтайши сказал, что он теперь тоже согласен, так как уже осознал свою ошибку.

- Это хорошо, - сказал Учитель. – Но кто же все-таки ответит на мой вопрос? ... Никто? Ну, тогда я сам на него отвечу. Если, конечно, никто не возражает.

Убедившись, что никто не возражает, он продолжил:

- Я думаю, все дело вот в чем. Если я ошибаюсь, вы меня поправите.

Верующие засмеялись, радуясь остроумной шутке своего гуру.

- Как вы помните, мы и раньше, в Чемоданах не раз проводили выездные семинары. Мы действовали по принципу «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Когда представители других религиозных организаций, находясь под влиянием своих ложных учений и фиксированных идей, не хотели и слышать об Истине, и даже не отвечали на наши приглашения, то мы сами выезжали к ним, и не дожидаясь их согласия, смело проводили свои семинары. Разве не так это было?

- Так! Так! – дружно подтвердили верующие.

- Таким образом, мы становились гостями этих душ, исповедующих ложные религии, хотя и непрошенными гостями. И вы, конечно, помните, чем это чаще всего оканчивалось.

- Помним, – подтвердили верующие.

- А теперь – посмотрите, как все изменилось! – продолжал Учитель. - Мы сами принимаем у себя гостей, – с этими словами он сделал выразительный жест в сторону Коллекционера. – Значит, не зря я предсказывал, что этот семинар будет необычным? А? Что вы на это скажете?

Ответом ему был восхищенный ропот его учеников.

- Вот так-то. А вы, небось, подумали: отчего это учитель Сатьявада вдруг заговорил не по-чемоданному?

11. И действительно, Учитель говорил на чистейшем русском языке, причем настолько непринужденно, что Дмитрий Васильевич только сейчас обратил на это внимание.

- Это - специально ради тебя! – прошептал ему на ухо Чемодаса.

- А они его понимают? – вполголоса спросил Дмитрий Васильевич.

- Легко, – ответил Чемодаса. - Внутренний язык включает все те же понятия, что и внешний, плюс еще массу дополнительных, для уточнения деталей и подробностей[-4] . Поэтому понимать внешний язык способен каждый дурак. Вот говорить на нем – совсем другое дело. Этому так просто не научишься. Тут, кроме образования, нужен ум.

- Ум?

- Да, нужно уметь выбирать самое главное. Это не каждому дано. Ты обращал внимание, как говорит Упендра? Слов много, а все не по делу, все вокруг да около.

- И точно! Это особенно бросается в глаза, когда сравниваешь с тем, что он пишет!

- Он? Пишет?! – вслух изумился Чемодаса, но тут же спохватился и замолчал, поймав на себе пронзительный взгляд Учителя.

- И знаете, что я думаю? – продолжал Учитель, обращаясь к верующим. – Я думаю, что было бы очень хорошо, если бы и вы впредь старались меньше пользоваться внутренним языком и по возможности переходили на метаязык. Ведь метаязык хорош именно тем, что приучает говорить кратко и отучает от многословия. Разве не так?

- Так, – согласились слушатели.

- А теперь скажите, о чем бы вы хотели, чтобы я рассказал вам сегодня? Может быть, рассказать вам о Шести Совершенствах и Трех Видах Жертвования? Или о Пяти Необходимых Условиях для достижения Просветления? Или о Четырех Великих Неизмеримых Состояниях Души? Или о Пяти Накоплениях Захваченностей и о стадиях возникновения Двенадцати условий? А? О чем бы вы хотели сегодня услышать?

Но верующие скромно молчали.

- Ну, раз вы молчите, тогда я сам выберу тему сегодняшнего семинара. Если, опять же, никто не возражает.

Никто, конечно же, не возражал.

- Тогда я предлагаю сегодня поговорить о Пустоте. Ну как, нравится вам мой выбор? Что вы на это скажете?

Верующие ничего на это не сказали.

- Раз никто не против, тогда я задам вам вопрос. Как вы думаете, какой вопрос я вам задам? Ну подумайте, это же совсем не трудно... Ну ладно, придется мне опять ответить за вас. Итак, Что такое Пустота? – вот тот вопрос, что я собирался вам задать сегодня. А теперь - кто может на него ответить?

12. Коллекционер подумал, что верующие, возможно, и не такие уж идиоты, каким кажутся на первый взгляд, и молчат не из страха перед Учителем, а из-за чисто языковых затруднений.

- Раз опять все молчат, придется мне и на этот раз ответить самому, – сказал Учитель. - Итак, что же такое Пустота? Чтобы быть кратким, я скажу так: Пустота - это совершенное состояние, при котором вся информация приведена в порядок, а фиксированные идеи отсутствуют. Ну, как вам такое определение? Поняли вы из него что-нибудь?

Верующие смущенно переглядывались и робко пожимали плечами.

- Вижу, что вы ничего не поняли. Так я и думал. Ну, ничего. Сейчас я приведу пример, так вам будет привычнее[-5] . Как известно, в теле чемоданного жителя существует Семьдесят Две Тысячи Каналов Нади... Впрочем, нет. О об этом лучше не сейчас, а то я вас совсем запутаю.

Учитель улыбнулся очередной своей шутке, и слушатели ответили ему робкими смешками.

- Лучше я начну по-другому, с хорошо известного. Как вы знаете, в теле чемоданного жителя существует семь чакр. Если перечислить их по порядку, снизу вверх, так, как они обычно располагаются, то это Мулодхара-чакра, располагающаяся где-то в районе кобчика, Свадистхана-чакра – она находится примерно в нижней части живота, Манипура-чакра – это, грубо говоря, в районе солнечного сплетения, Анахата-чакра – в районе груди, Вишуддха-чакра – она располагается на уровне горла, в том месте, где голова соединяется с телом, Аджня-чакра – на середине лба, и Сахасрара-чакра – на макушке. Этим семи чакрам соответствуют Шесть Йог, о которых я вам рассказывал в прошлые разы и при помощи которых энергия Кундалини постепенно поднимается от нижних чакр к высшим, пока наконец не пробьет Сахасрару. Вот тогда-то возникает явление Цандали, а попросту говоря, поднявшаяся энергия начинает опускаться. При этом, как вы знаете, развиваются различные божественные силы и сверхъестественные способности, как-то предвидение будущего, божественное чтение чужих мыслей, способность перевоплощаться по своему желанию, и другие. А все связанные с нашими чакрами недостатки, такие как аппетит, сексуальные желания, жадность, гнев, гордость, невежество, глупость, многословие, вместо того, чтобы причинять вред нам самим и всем окружающим, начинают плавно двигаться по кругу. И, мало того, что они становятся совершенно безвредными, они же еще при этом порождают различные вибрации в нашем теле, тем самым доставляя нам удовольствие. Благодаря этому явлению можно в любое время, по собственному желанию погрузиться в очень приятное состояние и всегда пребывать в наилучшем расположении духа. Это и есть состояние Освобождения, к которому мы все стремимся. Вы скажете: зачем учитель Сатьявада все это повторяет, уже в который раз? Ведь об этом он рассказывал и в прошлой лекции, и в позапрошлой, и еще много-много раз до этого? Неужели у него так плохи дела с памятью?

13. Учитель сделал паузу, во время которой некоторые верующие засмеялись.

- А я повторяю это вот зачем. Я хочу привести пример, после которого вы поймете, что фиксированные идеи, которые мешают нам в практике Истины, – это не так просто, как вы думаете. Возможно, исходя из тех примеров, которые я приводил до сих пор, вы думаете, что фиксированные идеи – это идеи о том, что хорошо бы иметь дом с тремя спальнями и дорогую машину, знакомиться с красивыми женщинами, и так далее, то есть делать все то, что нам внушает через Интернет западная реклама. И те, кто так думает, рассуждают следующим образом: «Мы уже знаем, что такое фиксированные идеи. Это идеи о том-то и том-то. Учитель Сатьявада объяснил нам, какой вред происходит от этих идей, поэтому мы отбросили эти идеи, и теперь они нам не страшны. Теперь мы смело можем идти прямо к Освобождению». Так вот, что я вам скажу. Те, кто так думает, глубоко заблуждаются. И вы сейчас поймете почему. Только что я рассказал вам о семи чакрах и о том, как при помощи Шести Йог можно достичь Освобождения. Казалось бы, с этим все ясно. Но не совсем. Представьте себе чемоданного жителя, у которого, вследствие его кармы, произошло смещение и взаимное наложение чакр. Представляете это себе? Готов поспорить, что не представляете. Тем не менее, я говорю вам, что карма этого чемоданного жителя оказалась такой, что его чакры сместились со своих обычных мест и наложились друг на друга. А именно: вишудха совпала с манипурой, аджня – со свадистханой, а сахасрара наложилась на мулодхару! И только анахата-чакра осталась на своем месте, но спрашивается, что это меняет?.. Нет, я все-таки вижу, что вам трудно понять, о чем я говорю. Чтобы вам было яснее, представьте себе себе вертикальный шест, вдоль которого расположены семь чакр. Итак, нижний конец шеста - это что? Эйнштейн-сейгоши, ответьте, пожалуйста.

- Нижний конец – это мулодхара, – бойко ответил самый молодой, но, по всей видимости, подающий набольшие надежды приближенный Учителя.

- Правильно, - похвалил его Учитель. – А теперь вы, уважаемая Диана-ши. Что будет находиться на самом верхнем конце?

Со своего места поднялась симатичная чемоданная жительница в кокетливо повязанном шейном платочке и, немного подумав, сказала:

- На верхнем конце будет находиться сахасрара-чакра.

- Совершенно верно, Диана-ши. Постойте, не садитесь. А середина шеста – это что?

- Середина – это анахата, – сказала Диана-ши, бросив заинтересованный взгляд на Коллекционера.

- Правильно! Теперь я вижу, что вы представляете, о чем идет речь. Так вот, у того чемоданного жителя, о котором я рассказываю, этот шест как бы переломился посередине и сложился пополам, в результате чего самая верхняя чакра наложилась на самую нижнюю, вторая сверху – на вторую снизу, третья сверху – на третью снизу, а та, что была посередине, так и осталась на своем месте, но теперь стала как бы верхней. Вы скажете: «Нет, такое невозможно! Учитель нас просто разыгрывает. Такого просто не может быть! Об этом не написано ни в одной из сутр!» Вот это я и называю фиксированными идеями. Я хочу сказать, что те, кто так скажет, находятся во власти фиксированных идей. Потому что то, что я вам сейчас рассказал, - это не плод моего вображения и не специально придуманный пример. Сегодня я встретил моего любимого ученика из прошлой жизни. И если бы я был подвержен фиксированной идее о том, что чакры должны располагаться в строго фиксированном порядке, то как вы думаете, смог бы я его узнать? Думаю, навряд ли. И тем не менее, я его не только сразу узнал с первого взгляда, но и дал ему ряд наставлений в практике, чтобы он смог быстрее достичь Освобождения.

Верующие восторженно зашумели.

14. - Это - обо мне! – с гордостью прошептал Чемодаса.

- О тебе? – удивился Коллекционер, - Так ты и раньше был его учеником?

- Да. Учитель меня сразу вспомнил. Ему это – раз плюнуть, ведь он помнит все свои прошлые жизни!

- А ты?

- А я хоть и не сразу, но тоже вспомнил. Действительно, в прошлой жизни, то есть когда я еще жил в Чемоданах, у меня в первом классе был похожий учитель. Только тогда он был постарше и без бороды.

- Понятно, – сказал Коллекционер.

Он отвернулся, чтобы скрыть улыбку и увидел, что окна в Чемоданах уже не светятся, а по направлению к столу движется толпа чемоданных жителей.

Книга XVII (1-я Судей)

1. - Смотри! Кто-то поднимается, – сказал Чемодаса. – Не иначе как опоздавшие. Что сейчас будет! Учитель ужас как не любит, когда опаздывают. Но, с другой стороны, когда совсем не являтся, он еще больше сердится. Был тут один: все ходил-ходил, обещал сделать пожертвование, а потом как в воду канул... Небось, сейчас застрянут. После потопа лифты совсем разладились, а починить – руки не доходят. То лекция, то семинар, то интенсивная практика...

Все-таки иногда лифты работали исправно. Энергичной, средних лет чемоданной жительнице с сумкой-планшетом через плечо и небрежно обернутым вокруг шеи клетчатым шерстяным платком чрезвычайно повезло. Вызвав первый попавшийся лифт, она спокойно вошла в кабину и даже не успела вытащить зеркальце, чтобы поправить прическу, как оказалась наверху, прямо перед лицом Коллекционера. Нимало не смутившись, она окинула его критическим взглядом и поздоровалась, немного официально, однако вполне дружелюбно, после чего сразу же, не дожидаясь ответа, повернулась к нему спиной и решительно направилась к месту, где проходил семинар. Завидев ее издали, Учитель остановился на полуслове и молча, с обреченным видом, наблюдал ее приближение.

2. Изящно пройдя между сидящими на полу слушателями, дама подошла к нему вплотную и строгим голосом произнесла:

- Прошу прощения. Кто здесь гражданин Подкладкин Григорий Федорович?

Учитель грустно улыбнулся.

- Уже не узнаете, Маргарита Илларионовна?

- Попрошу со мной в личные разговоры не вступать, – сухо ответила дама. - Я здесь как официальное лицо, и будьте любезны отвечать без околичностей. Конечно, если вы отрицаете, что вы – Подкладкин, тогда – другое дело. Тогда мы это так и оформим, – и она полезла в свой планшет, видимо, намереваясь взять с Учителя официальную расписку в том, что он – не Подкладкин.

Но Учитель, явно задетый ее словами, вновь принял гордую позу и сказал, обращаясь как будто к одной Маргарите Илларионовне, но в то же время так, чтобы его слышали все присутствующие.

- А-а! Теперь я наконец-то понял, чего вы от меня ждете. Мне все ясно. Дело в том, что мои враги, - объяснил он верующим, - уже давно, через враждебно настроенные средства массовой информации, распространяют слухи, будто бы я встал на путь тотального отрицания. И вот теперь, именно на этом, они решили меня поймать. Они хотят, чтобы я сделал официальное заявление о том, что я – это не я. А потом это заявление они используют против меня в суде, чтобы объявить меня недееспособным, а вас всех призовут в свидетели. Вот что они замышляют и какие вынашивают планы.

3. Среди верующих прошел ропот негодования. Маргарита Илларионовна возвела глаза к потолку и многозначительно вздохнула.

- Конечно, сами они считают свой замысел очень сложным и хитроумным, - продолжал Учитель. - Не исключено, что они трудились над ним долгие месяцы, максимально задействовав свои умственные резервы...

Некоторые из его слушателей догадались, что в этом месте стоит засмеяться, и немедленно отреагировали.

- ... Но мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что этот замысел очень прост и наивен. Вы, конечно, спросите, как мне это удалось?

- Вот именно! – не глядя на Учителя, саркастически проговорила Маргарита Илларионовна.

Но Учитель, словно забыв об ее существовании, говорил теперь только с верующими:

- Странный вопрос! Казалось бы, вам ли об этом спрашивать? Ведь я уже не раз вам говорил, что в каузальном мире существуют Великие Космические Элементы. Неужели не помните?

- Помним, - недружным хором ответили слушатели.

- Ну, вот. Уже кое-что припоминаете. Это хорошо. А кто мне скажет, как они еще называются? А?

Верующие начали смущенно переглядываться.

- Спиноза-ши, неужели и вы не помните?

Очень молодой верующий, почти ребенок, с испуганным лицом, сидевший в первом ряду, вскочил и застыл в смущении.

- Очень жаль, что даже вы этого не помните, – покачал головой Учитель. – А кстати, где Ананда-сейтайши? Что-то его не видно.

4. Пожилой, сутуловатый и немного кривобокий чемоданный житель, сидевший во втором ряду, встал, с видимым усилием разогнув ноги, и скрипучим голосом сообщил:

- Ананда-сейтайши сказал, что, пропустит пару семинаров, так как ему на них нечего делать, и вместо этого займется интенсивной практикой у себя в комнате.

Учитель нахмурился.

- Спасибо, Макиавелли-ши. Ну, ладно, раз никто не помнит, тогда я сам скажу. Они называются «Архив Акасик», или, по-другому, «Информационный Банк Данных». Вспомнили теперь?

- Да! Да! – радостно подтвердили верующие.

- А помните, я еще вам говорил, что, как Достигший Просветления, я имею свободный доступ к этому банку данных и могу в любое время получать оттуда нужную мне информацию? Да это и само собой понятно, иначе на чем бы строились все мои предсказания? Ну, так помните?

- Помним! – дружно ответили верующие.

- Вот и ответ на ваш вопрос. Теперь вы видите, что мне ничего не стоило не только разгадать замысел моих врагов, но и ясно увидеть, что он прост и наивен, хотя им-то самим кажется сложным и хитроумным. Вы, конечно, хотели бы знать, в чем же простота и наивность этого замысла. Хотели бы?

- Да! Да! Хотели бы!

- Ладно, сейчас объясню. Начнем с простоты. Итак, простота их замысла заключается в том, что они задумали одним махом нанести нам тройной удар: удар по Гуру, удар по Истине и удар по Сангхе[-6] . Объявив меня недееспособным, они лишают вас Гуру и одновременно с этим подрывают у вас веру в Истину, поскольку учение Истины вы могли слышать только от меня. Верно?

- Верно!

- Уж это точно. От кого еще такое услышишь? – иронически откомментировала Маргарита Илларионовна.

Коллекционер фыркнул.

- ... Вот видите! А заставив вас свидетельствовать против своего Учителя, они наносят сокрушительный удар по Сангхе. Надеюсь, вам понятно, почему? Ответьте, чтобы я не сомневался, что вам понятно! Итак, что, по-вашему происходит с Сангхой, если дело дошло уже до того, что ученики свидетельствуют против учителя? А? Как вы думаете, хорошо там идут дела, или не очень?

Верующие зашумели, правда никто не решился встать и ответить вслух. Но все-таки Учитель остался доволен их мнением.

- Совершенно верно, - сказал он. - Я тоже думаю, что не очень. Примером тому могут служить различные религиозные организации, которые в последнее время расплодились как грибы и которые вам хорошо известны. Взять хотя бы последователей Иисуса Христа. В христианстве считается, что Иисус Христос был послан Богом в качестве жертвы, для искупления грехов, то есть для очищения нашей кармы. Хотя, к слову сказать, в дошедших до нас изречениях самого Иисуса Христа ничего подобного нет. Скорее всего, этот закон придумали глупые ученики последующих поколений, не знавшие закона кармы.

5. - Ну, уж это слишком! – не выдержал Стяжаев.

Чемодаса испуганно зашикал на его плече и даже, чтобы привлечь внимание, стал дергать его за воротник, но он на него и не глянул. Интересно, что и Учитель, со своей стороны, даже ухом не повел на слова Коллекционера, хотя тот высказался в полный голос.

Маргарита Илларионовна бросила быстрый внимательный взгляд на Стяжаева, но тоже ничего не сказала и продолжала молча, хотя и с явным неодобрением, слушать Учителя.

- Вообще, существуют два типа учеников, - продолжал тот. - Ученики первого типа непрестанно совершенствуют себя, проводят медитации раскаяния и пожертвования, повторяют Обет Приверженности и неуклонно стремятся к повышению своего духовного уровня. Такой ученик в одной из последующих жизней обязательно станет совершенным Телом Воплощения своего Гуру и займется Спасением всех живых существ. Что же касается учеников другого типа, то эти только делают вид, будто служат своему Гуру, а на самом деле просто используют имя этого великого святого и присваивают его добродетели, чтобы обеспечить себе процветание в этой жизни. Так вот, ученики Иисуса Христа были учениками второго типа. Перед смертью Христа, их гуру, они все испугались и разбежались. Это было собрание бестолковых учеников, которые ко всему прочему не имели ни малейшего представления о структуре Миров...

6. Стяжаев сжал кулаки под столом. У него даже промелькнула мысль: «А вот взять сейчас – и сдернуть скатерть со стола!»

Давно искоса наблюдавшая за ним Маргарита Илларионовна, быстро протиснулась между верующими, подошла поближе и заботливо, но в то же время деловито спросила:

- Вы – христианин?

- Я – православный! – резко ответил Стяжаев и густо покраснел.

- Не волнуйтесь! Если у вас есть какие-нибудь свидетельства, подтверждающие ваше вероисповедание, то вы можете подать гражданский иск по поводу умышленного оскорбления религиозных чувств. Это пункт третий статьи шестой нового Закона «О свободе совести и религиозных объединениях» – мы его как раз только что приняли, как будто специально для вас. Подойдете ко мне заранее, перед заседанием, я вас проконсультирую, как лучше составить заявление.

- Спасибо. А где вас можно найти? – заинтересовался Дмитрий Васильевич.

Маргарита Илларионовна снисходительно улыбнулась.

- Приходите прямо в суд. Спросите, где секретарь – вам любой укажет.

- Хорошо. А в какие часы вы принимаете?

Маргарита Илларионовна весело рассмеялась.

- Можно подумать, что вы никогда не судились! Я там днюю и ночую! Я же – секретарь, через меня все дела проходят.

- Значит, можно в любое время?

- Да милости просим, когда вам будет угодно[-7] !

- Да, но где же я возьму свидетельства? - спохватился Стяжаев. – Мама умерла, а крестные живут в другом городе. Я и адреса их не знаю.

- Действительно, без адреса повестка может не дойти, - согласилась Маргарита Илларионовна. – Но это ничего. Если два свидетеля подтвердят, что вы посещаете православный храм, этого будет достаточно.

- Боюсь, что этого никто не подтвердит. Я очень давно не посещал храма, – признался Коллекционер.

- Это плохо, - сказала Маргарита Илларионовна. Она на минуту задумалась. Вдруг лицо ее озарилось осенившей ее идеей.

- Если вы – православный, то, может быть, на вас, случайно, имеется крест?

- Крест есть, – сказал Коллекционер. Он хотел расстегнуть рубашку, чтобы показать крест, но Маргарита Илларионовна его остановила:

- Не надо. Крест вы предъявите суду, как вещественное доказательство. Теперь все в порядке! Мы его подведем под пункт третий-прим. Это куда серьезнее! Тут уж он у нас не отвертится. «Проведение публичных мероприятий, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания»!

- Да, звучит серьезно!

- Еще бы! – сказала Маргарита Илларионовна, не без личной гордости за удачную формулировку. – Вы, главное, не теряйтесь! Если будете твердо стоять на своем, обязательно выиграете, и получите солидную компенсацию. Это вполне реально.

- А из каких средств он заплатит? – вдруг озаботился Коллекционер.

- Не беспокойтесь, средств у них более чем достаточно! Они же подчистую разорили Чемоданы, забрали все, что только смогли, в основном, особо ценные вещи. Нет такой семьи, которая бы от них не пострадала. На них многие зуб точат. Так что будьте уверены, взыщем все что полагается!

7. Об этой маленькой хрупкой женщине давно ходили легенды. Говорили, что ее энергия не только захлестывает Чемоданы, но кое-где даже перехлестывает и выплескивается наружу. Шутили, что, если дела на Поверхности пойдут в том же духе, и наконец дойдет до Страшного Суда, то не кого иного, как Маргариту Илларионовну заранее вызовут наружу и назначат секретарем, чтобы она все организовала на самом высшем уровне и составила грамотный протокол. Помимо прочих своих дарований, она обладала удивительной способностью заражать окружающих своим оптимизмом. «Приди к ней с самым безнадежным делом, а уйдешь с полной уверенностью в победе», - говорили о ней в Чемоданах.

8. «И правда, почему бы не рискнуть? - подумал Коллекционер. – Конечно, если посмотреть со стороны, то все это – просто бред. Приду завтра на работу, а там - Виолетта. Бледная, еще больше похудела, джинсы были в обтяжку, а теперь, небось, висят. Не выдержит, вскинется: «Наконец-то! Где ж вы были? Я тут без вас извелась! Болели?» - «С чего вы взяли? Просто был занят в суде». – «Вас судили?! За что?» – «Да никто меня не судил. Наоборот, сам был истцом». – «Ну, вы даете! Кто же вас надоумил судиться? Хоть бы посоветовались. У меня есть знакомый адвокат. Я сейчас позвоню…» – «Не надо никуда звонить. Я выиграл дело». – «Выиграли?! Странно... А у меня были такие предчувствия… Как будто у вас неприятности. Как будто что-то с чемоданами... Мне даже сон снился...» – «Да, были кое-какие неприятности. Но мне все полностью компенсировали, включая моральный ущерб, и я уже все восстановил. Так что теперь у меня полный порядок»... Интересно, что она на это скажет?»

Он громко засмеялся.

9. Чемодаса давно дергал его за воротник, стараясь обратить на себя внимание. Коллекционер скосил глаза, увидел его красное от возмущения лицо и засмеялся еще громче.

- Что ты делаешь? – прошипел Чемодаса.

- А что? – все еще смеясь спросил Коллекционер.

- Как что? Ты собираешься выступить против Истины! А знаешь, чем это грозит?

- Чем?

- Тем, что ты испортишь свою карму и переродишься в одном из скверных миров!

Коллекционер с трудом подавил новый приступ смеха:

- Тише! Дай послушать Учителя. Что он там говорит?

10. Конечно, Учитель прекрасно слышал весь его разговор с секретарем суда. Но, по-видимому, уже давно успев привыкнуть к интригам и козням своих врагов, он ни разу даже не глянул в их сторону, а продолжал методично внушать своим ученикам:

- ... и вот почему я назвал их замысел простым, даже слишком простым. Ведь он, как вы видели, состоит всего из трех элементов. А теперь, кто может мне сказать, почему я назвал этот замысел наивным? Думайте, думайте! Если вы усвоили базовое учение, вы должны легко ответить на этот вопрос. Учитесь рассуждать! Буддизм – это не просто религия. Это наука, наука об Истине, единственная наука будущего! Итак, кто же мне все-таки ответит? Может быть вы, Маккиавелли-ши?

Пожилой кривобокий чемоданный житель, которого Учитель назвал Макиавелли, ответил не сразу. Он немного подумал, а потом, хитровато прищурив правый глаз, проговорил своим скрипучим голосом:

- Я, конечно, не знаю, как правильно, это вопрос сложный, не для моего ума. Но по-моему, их наивность - это прежде всего то, что они вообще задумали с нами тягаться. Не говоря уж о том, что они не имеют ни малейшей связи с Истиной и обладают очень плохой кармой – это еще полбеды, но при их скудных материальных средствах и при полном отсутствии у них организации непонятно, на что они могут рассчитывать. Я думаю, они просто еще толком не поняли, кто мы такие. Они еще не знают, что такое Корпорация Истины. Потому что еще ни разу по-настоящему не имели с нами дела. Только поэтому они так наивно и рассуждают...

- Нет, нет, уважаемый Макиавелли-ши! – поспешил остановить его Учитель. - Об этом пока еще рано говорить, политика здесь пока что не при чем. Я говорил только о базовом учении... Ну, хорошо, чтобы сэкономить время, я пожалуй, сам объясню, так как это все-таки довольно трудный вопрос. Был бы здесь Ананда он бы, конечно, понял. Ну, да уж ладно, пусть практикует. Дело в том, что путь тотального отрицания – это ведь ни что иное, как путь Хинаяны, путь Малой Колесницы, разве не так? В принципе, это тоже правильный путь, которым следовали многие святые. Но это очень долгий путь. Чтобы достичь Освобождения на этом пути, иной раз требуются тысячи жизней. Скажите, разве, при тех условиях, в которые мы сейчас поставлены, мы можем себе это позволить?

- Нет! Не можем! – ответили верующие.

- Вот видите. Есть еще другой путь, также давно известный и испробованный многими святыми – путь Махаяны. Он значительно короче, но все равно одной жизни может не хватить, чтобы, следуя путем Махаяны, с гарантией достичь Освобождения. Поэтому я предложил вам третий путь – путь Тантра-Ваджраяны, который прежде, до меня, был никому не известен. Следуя этим путем, можно в считанные дни, часы и даже минуты, достичь цели, ради которой великие святые Индии и Тибета жертвовали годы, десятилетия и многие-многие жизни!

Учитель сделал паузу, которую верующие немедленно заполнили радостным гулом.

- Я рад, что вы это понимаете, – сказал Учитель. – А теперь скажите, имеет ли все это хоть какое-то отношение к тотальному отрицанию, которое мне недобросовестно приписывают мои оппоненты?

- Нет! Не имеет! – с уверенностью ответили верующие.

- А если не имеет, то зачем же я стану отрицать, что я - Григорий Подкладкин? А? Разве это не было бы просто глупо?

- Да! Глупо! – подтвердили верующие.

- Вот в этом и состоит их наивность, - завершил свое рассуждение Учитель. - Но с другой стороны, - он вдруг резко повернулся к Маргарите Илларионовне. Его глубокий и загадочный взгляд встретился с твердым и ясным взглядом ее серых глаз. Учитель выдержал долгую паузу и только в конце ее, лишь на миг, почти незаметно, отвел взгляд в сторону. - Как я могу сейчас это признать и во всеуслышание заявить: «Я – Подкладкин», когда я только что, буквально перед самым вашим приходом, Маргарита Илларионовна, вот уже который раз излагал этим душам закон о том, что все не есть Я, и как раз остановился на том месте, где говорится, что мое имя не есть Я? Причем, для наибольшей убедительности, я, как всегда, все объяснял на собственном примере. И вот, наконец, мне впервые показалось, что они начали хоть что-то понимать! А тут – вы. Бесцеремонно врываетесь, прерываете занятия и требуете, чтобы я прямо сходу сказал: «Я – Подкладкин». Да если бы я это сказал, вы представляете себе, что произошло бы с этими душами? Они просто свихнулись бы, все до единого!

11. - Мне не интересно знать, кто у вас тут свихнулся бы, а кто уже и в самом деле давно свихнулся, - сухо ответила Маргарита Илларионовна. – Если вы Подкладкин, то распишитесь в получении повестки. Больше мне от вас ничего не нужно.

- Опять в суд? – устало спросил Учитель.

- Куда ж еще? Мы с вами теперь только в суде и видимся.

- Хорошо. Когда, где?

- Не беспокойтесь, далеко вам ходить не придется. В повестке все указано: выездное заседание суда начнется здесь же, как только все соберутся и прибудет суд. Так что будьте любезны завершить свое мероприятие. Я еще должна здесь все обустроить. Суд ведь – это вам не Корпорация Истины, его на пол не посадишь.

12. Через четверть часа поверхность стола была полностью подготовлена к открытию выездного заседания суда. Правда, перед этим был момент, когда Коллекционера охватил панический страх, он даже хотел отказаться от своего иска. Не успела Маргарита Илларионовна вкратце обрисовать план работ, как Чемодаса вдруг заявил, чтобы на него не рассчитывали (он, дескать, не будет участвовать в подготовке «этого судилища»), спрыгнул с плеча и ушел практиковать на другой конец стола, где сконцентрировались приверженцы Истины. Тогда-то Коллекционер и струсил. Но только на миг, ведь рядом была Маргарита Илларионовна.

- Что это вы так испугались? – засмеялась она. - Не бойтесь, вам почти ничего и делать-то не придется. Если хотите, возьмите на себя транспорт и снабжение, этого будет более чем достаточно. Вы мне окажете огромную услугу, ведь я, в принципе, на вас даже и не рассчитывала. У меня есть специальная бригада.

И действительно, эта бригада, в полном составе, уже ждала внизу. Не успел Коллекционер доставить ее на стол, как Маргарита Илларионовна вручила ему заранее подготовленный список необходимых материалов и инструментов.

В отличие от списков Чемодасы, с которыми приходилось работать раньше, на этот список любо-дорого было взглянуть. Он был написан ясным, твердым почерком, как и положено, слева направо, и, что самое ценное, против каждого пункта стояла пометка, точно указывающая местонахождение соответствующего предмета: оказывается, Маргарита Илларионовна успела заранее побывать на складе и выяснить, где там что лежит и в каком количестве. Поэтому ее список был реалистичным и конструктивным. Он не содержал таких записей, как например: «вещество, из которого можно скатать шарики диаметром 3,027 мм, со следующими свойствами: 1) чтобы не липли к катапульте, 2) чтобы прилипали к потолку и могли выдержать вес каната + вес одного лунного жителя, стоимостью не дороже 42 копейки за 108 граммов». Бывало, вчитываясь в подобные записи, Коллекционер нет-нет да и подумывал: «А не схожу ли я потихоньку с ума?» И главное, он все время боялся, что обнаружив у него списки, окружающие могут и в самом деле принять его за ненормального. Поэтому он читал их всегда украдкой, а краем глаза при этом зорко следил за Виолеттой Юрьевной, и как только видел, что она встает со своего места и собирается за чем-нибудь к нему подойти, тут же прятал список вместе с лупой в карман, прекрасно осознавая, что тем самым внушает, быть может, еще худшие подозрения. «А это – совсем другое дело! Такой список и показать не стыдно. Сразу видно, что писал не какой-то сектант-недоучка, а секретарь суда!»

Пока Маргарита Илларионовна проводила планерку для бригады, он, руководствуясь ее списком, легко нашел под столом все необходимое, сложил на поднос и доставил наверх. Бригада тут же приступила к работе, а Колекционер занялся транспортировкой публики и членов суда. Как раз к тому моменту, как был достигнут полный кворум, то есть когда все, кто был внизу, оказались наверху, были завершены и технические работы. Публика заполнила сидячие и стоячие места, а суд расположился в президиуме. Маргарита Илларионовна окинула взглядом собрание и, убедившись, что все разместились, энергично кивнула Коллекционеру, затем быстро прошла в президиум и заняла в нем самое скромное место, с самого краю – свое вечное и законное место секретаря.

13. Но тут произошло событие, по-видимому, не предусмотренное процедурой судебного заседания. Все, кому достались сидячие места, включая председателя и членов суда, адвокатов и прокурора, вдруг встали и, вместе с теми, кто стоял уже заранее, дружно зааплодировали. В первый момент Маргарита Илларионовна растерялась: она не сразу поняла, кому адресованы эти аплодисменты и видела в них лишь нарушение обычного порядка. А когда поняла, что адресованы они лично ей, то растерялась еще больше: вскочила, закрыла руками лицо, даже попыталась бежать. Но далеко убежать ей не удалось: сам прокурор догнал ее, задержал и вернул на место.

- Нехорошо, Маргарита Илларионовна! – сказал он ей полушутя, полусерьезно, - Нехорошо уклоняться от своих обязанностей.

- Как вы можете, Степан Сергеевич? Когда это я уклонялась? – вспыхнула, почему-то всерьез обидевшись, Маргарита Илларионовна. - Даже в таких нестандартных условиях – спасибо Дмитрию Васильевичу Васильевичу, без него бы, наверное, не справилась - но и то, кажется, сделала все что могла ...

- Как это все? А где же главный ответчик? Да и остальных «героев» что-то не видно! – с шутливой строгостью сказал прокурор.

- Не знаю... - упавшим голосом произнесла Маргарита Илларионовна. - Я ему все передала. Обещал быть, и в повестке расписался. Вот…

Даже издали было видно, что у нее дрожат губы.

14. - Еще бы, такие перегрузки! Не каждый и мужчина выдержит, - сказал один из слушателей своему соседу.

- Разве в работе дело? Ей работа только в радость. Она и не с такими перегрузками справлялась, - отозвался тот. – Железная женщина.

- Да и я не о работе. Я о нервных перегрузках, – уточнил первый.

- Тогда верно, я согласен. Такие перегрузки действительно не каждый выдержит.

- У меня когда жена ушла к этому Сатьяваде, - продолжал первый, - так я две недели ничего делать не мог.

- Небось, и вещи с собой забрала?

- Само собой. И хоть бы только вещи, а то ведь все подчистую, как у них водится. Даже ножи столовые.Нечем было хлеба нарезать.

- Как же вы такое допустили?

- А что я, по-вашему, должен был делать?

- Ну, не знаю… Как-то воспрепятствовать.

- А как препятствовать? Вы, видно, сами не сталкивались, потому так говорите. У нас, между прочим, и милиция была, при милиции все и происходило.

- И что же милиция?

- Да ничего. По закону, говорят, раз она ваша жена, значит, имущество общее, как хотите, так и делите. Не можете сами поделить – идите в суд. А мы – не суд, мы – охрана правопорядка, мы дележом не занимаемся. Наше дело - проследить, чтобы вы друг друга не поубивали... Это что касается барахла: телевизор там, холодильник, чайник электрический, музыкальный центр, и все такое прочее, что совместно наживали. А что касается вещей – так она у меня заранее, еще с вечера, все востребовала, как бы в шутку, такая игра у нас с ней была. Ну я и отдал, не сообразил. А пока я спал, они все потихоньку вывезли. Утром проснулся – в голове ни бум-бум. Ни принтера, ни компьютера, ни фотокамеры, не говоря уж о мелочах – ножницы там, топоры, отвертки. Особенно жаль готовальню – она у меня была старинная, дедовская, можно сказать, реликвия. После этого – какой уж дележ! Когда от вас жена уходит, да еще таким манером, пойдете вы из-за тряпок судиться?

- Конечно, не пойду! Пошлю куда подальше!

- Вот и я так. Плюнул – и ушел. А вечером вернулся – в пустую квартиру.

- Вот мерзавцы-то!.. Небось, красивая была женщина?

- Красивая. На принцессуДиану похожа.

- И дети были?

- Почему «были». И есть. Дочь. А больше пока не было. Мы сына хотели...

- Дочь-то с вами?

- Само собой. Слава богу, не при ней это было, она у бабушки гостила. Но переживала сильно. И до сих пор переживает. Даже сюда не пришла, осталась в гостинице. Я ее долго уговоривал: «Пойдем, говорю, дочка, может, маму увидим». А она – ни в какую. «Не хочу, говорит, ее видеть, бритую!» Их один раз по кабельному показывали, а она как раз у соседей была – и случайно увидела. Мы-то пока новым телевизором не обзавелись. Прибежала перепуганная, вся дрожит. Еле успокоил

- Мерзавцы! Что делают! А сам-то, Сатьявада – это каким же надо быть мерзавцем! Получить повестку – и не явиться! Ведь знал же, что подводит Маргариту Илларионовну! А у нее, между прочим, за тридцать лет в работе ни единого просчета! Ее уже к награде представлять хотели. Слыхали?

- Я же сказал, у нас телевизора пока что нет. Какой попало не хотим, а хороший – кусается. Да и ни к чему он, одно расстройство. А Маргарита Илларионовна – она, конечно, заслужила. Кого и награждать как не ее?

- Естественно! А, скажете, он об этом не знал?

- Он-то? Конечно, знал. Не мог не знать.

- Вот видите! И так поступить!

- Да, жаль Подкладкину! Такая женщина – и так не повезло!

15. И действительно, не только сам Подкладкин, но и никто из его учеников, включая даже самых нерадивых, в суд пока так и не явился. Расположившись на дальнем конце стола, они, как ни в чем не бывало, предались суровому подвижничеству и интенсивной духовной практике, словно все происходящее здесь не имело к ним никакого отношения.

- Я думаю, он просто забыл, - надломленным голосом произнесла Маргарита Илларионовна. – Но ничего, я сейчас сбегаю, напомню...

- Ну, уж нет, Маргарита Илларионовна! – сурово сказал прокурор. - Вы – не девчонка, вы – секретарь суда! Так что пока сидите и отдыхайте, вам еще протокол писать, - после чего тихо, так что почти никто и не слышал, с глубоко спрятанной нежностью, прибавил:

- Прости, Клаша, не обижайся! А за ним найдется кому сбегать. Ты за ним и так достаточно набегалась.

- Ладно, Чех, чего там. Не первый год друг друга знаем, – сказала Маргарита Илларионовна и, едва удерживая слезы, уселась на свое место.

А на другой конец стола послали двух милиционеров с дубинками.

Книга XVIII (2-я Судей)

1. На самом деле Учитель Сатьявада не собирался срывать заседание суда. У него и в мыслях ничего такого не было, да и стал ли бы он упускать возможность лишний раз выступить перед чемоданными жителями? Тем более, когда они этого сами добиваются! Как только до него дошло, что все уже в сборе, и только его и не хватает, чтобы начать, он тут же вышел из самадхи[-8] и, ни мало не мешкая, пошел прямиком в суд. Причем пошел он туда особым сверхбыстрым шагом под названием кин-хин, который, составляя часть духовной практики, в то же время очень удобен и в практической жизни, поскольку позволяет в сверхкроткие сроки преодолевать пространство и переносить физическое тело на сверхдлинные расстояния. Эта сравнительно несложная техника не раз выручала Учителя в различных житейских ситуациях и даже как-то раз спасла ему жизнь – его тогда преследовала разъяренная толпа воинствующих атеистов. Поэтому он, заботясь в первую очередь о целости Сангхи, всегда говорил начинающим: «Не гонитесь за сложными техниками. Начните с малого - овладейте кин-хином. Остальное приложится».

2. Увидев, что Учитель приступил к практике кин-хина, верующие быстро образовали колонну и последовали за своим Гуру. По дороге Учитель запел песню. Это была песня его собственного сочинения. В ней пелось о кознях врагов, о решимости преодолеть все преграды на пути к Просветлению и Освобождению, о приверженности Истине и Гуру. У него был очень хороший слух и красивый, задушевный голос, баритон. Его песни легко запоминались и были любимы всеми верующими. Достигшим иной раз даже приходилось прятать от них стихи и ноты, поскольку решено было выдавать их только отдельным самана[-9] , в виде поощрения за особые заслуги, либо всем желающим, но в обмен на хорошие пожертвования. Однако, несмотря на все ухищрения, песни Учителя каким-то чудесным образом молниеносно распространялись и разучивались. Верующие при этом проявляли чудеса упорства и изобретательности, нередко даже выкрадывали тексты, и не раз бывало так, что Учитель, сидя у себя в кабинете и сочиняя последний куплет очередной песни, вдруг слышал, прямо у себя под окном, ее же первый куплет, в хоровом исполнении.

Он сочинял не только песни, но и симфоническую музыку, а также оперы, балеты, скетчи, сценарии для мультфильмов, и многое-многое другое, причем все – исключительно на темы Спасения.

3. А было время, когда он и не подозревал о своих способностях, даже этих, обычных, не говоря уж о сверхъестественных. Впрочем, сверхъестественных способностей у него тогда просто не было. Он вел жизнь обычного семьянина. Работал. Имел четверых дочерей. Мечтал о сыне. Временами, как у каждого, что-то не ладилось: случались промахи в работе, конфликты с друзьями, ссоры с женой. С годами начались недомогания, затем болезни... Разумеется, это было еще до того, как он пробудился к Истине. Это было, когда его просто однажды осенила мысль: «Да, я родился, чтобы страдать. Мы все здесь рождены, чтобы страдать. Жизнь есть страдание». Но это была еще не вся Истина. До Истины было далеко. Он тогда еще не мог отрешиться от привязанностей, да и не хотел. Он только бросился очертя голову в пучину поисков и борьбы. Он искал то, о чем никто в Чемоданах, не говоря уж о нем самом, не имел ни малейшего представления. Он шел наощупь, в темноте, в течение нескольких лет. Были моменты, когда он по-настоящему хлебнул горя, оказавшись на самом дне жизни.

4. Это были времена, трудные для многих. Над Чемоданами как будто что-то нависло, какая-то внешняя тяжесть. Тяжесть поселилась и в сердцах. То и дело, из ничего, возникали склоки. Зависть и ревность стали обычным делом. Чаще стали распадаться семьи. Началось брожение умов, многие ударились в политику. Законы пеклись как блины. Каждый третий гражданский процесс перерастал в уголовный, а каждый четвертый - в политический. В Чемоданах всегда любили судиться, но раньше в суд шли за правдой и справедливостью, а теперь – бежали чисто по злобе, чтобы насолить ближнему.

Казалось, сама природа, до сих пор столь благосклонная к жителям Чемоданов, вдруг безнадежно испортилась и, за что-то на них озлобившись, стала пакостить на каждом шагу.

5. Теперь уже трудно установить, кто первый сказал о порче природы. Кажется, впервые об этом заговорили еще до потопа, в связи с проблемой необусловленных рождений. Далеко не сразу, можно сказать, уже задним числом, было замечено, что в деторождении происходит какая-то чехарда. С одной стороны, пары, делавшие все возможное, чтобы родить мальчика, годами не могли дождаться потомства. Ни обмен мыслями на расстоянии, ни задушевные телефонные разговоры, ни совместное посещение музыкальных концертов и судебных прений, ни любовная переписка, ни другие подобные способы, всегда считавшиеся более сильными средствами, чем обычное общение в кругу семьи, не давали никаких результатов. Какпотом выяснилось, все эти пары в конце концом так и остались бездетными.

С другой стороны, в семьях, где родители ничего подобного не предпринимали и уже заранее смирились с тем, что у них будут рождаться только дочки, вдруг, ни жданно ни гаданно, откуда ни возьмись появлялись мальчики.

6. Все эти факты стали достоянием гласности уже потом, когда проблема встала во весь рост. Ведь то, что происходит внутри семьи, очень редко выходит наружу и подвергается научному обобщению. Это, как говорится, - невидимые миру слезы. Но когда у матерей-одиночек стали рождаться сыновья, не знающие своих отцов, ужас охватил Чемоданы. Правда, сначала и этому не придали должного значения, а приписали все упрямству одного ребенка, который, несмотря на самые настойчивые просьбы матери, никак не хотел назвать своего отца. Отчаявшись, мать этого ребенка повела его к психологу, психолог направил к психиатру, психиатр, обследовав мальчика, не нашел у него никаких отклонений и посоветовал матери оставить его в покое, сказав ей буквально следующее: «Оставьте ребенка в покое! Захочет – сам скажет. Радуйтесь, что он у вас здоров. А будете к нему приставать – доведете до болезни. Небось, видели, каких ко мне приводят? Откуда нам с вами знать, почему он не говорит? Может, отец сам не желает вам о себе напоминать. Мало ли что у вас там с ним вышло. Это ваша личная проблема, а ребенок здесь не при чем. Так что нечего к нему приставать!»

Так эта мать и ушла от психиатра ни с чем, а психиатр, со своей стороны, как уже было сказано, не придал этому случаю никакого значения, поскольку был перегружен работой. Мать больше не расспрашивала своего ребенка, надеясь, что он когда-нибудь да скажет ей, кто его отец, и каково же было ее удивление, когда спустя некоторое время он сам задал ей этот вопрос!

Тогда она снова пришла к психиатру, на этот раз уже без ребенка.

- Послушайте, это опять вы, – сказал психиатр. – Я ведь вам тогда еще сказал: не приставайте к ребенку. А вы, видно, все равно приставали и сами же все ухудшили. Что мне с вами делать? – и видя, что женщина не уходит, сказал:

- Ну ладно. Присядьте, что же вы стоите. У вас в семье были случаи психических расстройств?

- Что вы! У нас все нормальные, – сказала женщина.

- А у отца вы никаких отклонений не замечали?

- Да какие отклонения! Мой папа всю жизнь был передовик производства, сейчас – почетный пенсионер, активист, про него в газете писали. Какие у него отклонения!

- Да я не о вашем папе! Успокойтесь. Я об отце вашего ребенка. Что вообще он за человек, можете вы мне о нем рассказать поподробнее?

- А что я могу рассказать? Я у сына спрашиваю-спрашиваю, а он не говорит. Потому к вам и хожу, – сказала женщина и заплакала.

- Успокойтесь! Расскажите хотя бы вкратце: кто он, чем занимается. Он женат?

- Не знаю, – и женщина заплакала еще громче.

- Как вы познакомились?

- Не помню!

- Ну-ка, не раскисайте! – строго сказал доктор. - Пожалуйста, соберитесь и вспомните. Вы не одна тут с проблемами, за вами целая очередь, небось, видели. Такого быть не может, чтобы мать не знала, кто отец ее сына. Если бы это была дочь – тогда другое дело. Тогда еще возможны какие-то сомнения. Но и в этом случае можно установить отцовство...

- А что устанавливать? – сказала женщина, вытирая слезы. – Была бы дочь – я бы и сама знала. У меня б тогда и сомнений не было. Я ведь и думала, что у меня дочь будет. Родители как узнали – сперва чуть из дома не выгнали. А потом отец сказал: «Ладно, дочка, с кем не бывает. Рожай. Вырастим». А родился сын.

И женщина опять заплакала. Психиатр задал ей еще ряд вопросов и тщательно записал все ее ответы. Это не помогло. Тогда он предложил ей сеанс гипноза, но даже под гипнозом она ничего не вспомнила. Так он и отпустил ее и на этот раз ни с чем, даже не взяв с нее денег за гипноз, а сам прекратил прием и задумался. Потом он открыл свой журнал, подсчитал, сколько раз за последнее время к нему приводили мальчиков, подобных сыну этой женщины, и скольких еще приводили с эдиповым комплексом (а ведь прежде эдипова комплекса в Чемоданах не бывало), и провел соответствующее обобщение, но, как истинный ученый, никаких выводов пока делать не стал.

А спустя еще некоторое время были обнародованы результаты одного социологического исследования, которое проводилось в связи с проблемой разводов. Эти результаты ошеломили всех, особенно когда были сопоставлены с содержанием заявления психиатра, который, со своей стороны, узнав об этих результатах, и сопоставив их с тем обобщением, которое он уже заранее провел по результатам своей собственной практики, решил, что теперь-то уже пора наконец делать какие-то выводы и, как истинный ученый, счел своим долгом известить об этом общественность. Вот тогда-то проблема необусловленных рождений и встала во весь рост, а поскольку наука никакого рационального объяснения на этот счет сразу дать не смогла, то и заговорили о порче природы.

7. В эти-то, допотопные времена, учитель Сатьявада и начал свои духовные искания. Впрочем, тогда еще не было учителя Сатьявады, а был просто школьный учитель Григорий Федорович Подкладкин, который, как было сказано, с головой погрузился в бурное море духовных исканий и непримиримой борьбы.

Сначала он долго шел ошупью, перебрал множество тайных практик и учений, пока наконец, совершенно случайно, не наткнулся на Йогу. А главная ценность Йоги – в том, что она дает ясный критерий, по которому всегда можно точно определить уровень вашего духовного развития. Этим критерием служат сверхчеловеческие способности. Какие сверхчеловеческие способности вы приобрели, на таком, соответственно, уровне вы и находитесь. Оказалось, что учитель Подкладкин уже заранее имел некоторые сверхчеловеческие способности, такие, как чтение чужих мыслей на расстоянии и передача собственных. Постепенно он развил в себе и другие сверхспособности, а именно овладел техникой задержки дыхания в степени, превосходящей естественные возможности чемоданного жителя, и уже приступил к освоению техники левитации. Но окончательной его целью были не сами по себе сверхспособности и мистические силы. Он хотел достичь Освобождения, причем не для себя одного, а для возможно большего числа душ. Ведь он уже знал, что Чемоданы – это только малая часть одного из шести миров страстей, а жизнь в мире страстей не только сама по себе есть страдание, но и ведет к еще худшим страданиям после смерти, о чем убедительно говорится в буддийских сутрах.

Поэтому всегда, с самых первых шагов на извилистом пути к Истине рядом с ним были его ученики. Он вел их за собой через все тернии, порой кругами, сам не зная куда и зачем, вдохновляя победами и тщательно ограждая от неудач.

Выговоры, педсоветы, позорное увольнение, многолетняя изматывающая борьба с родительским комитетом, потом – с пресловутым Комитетом по спасению молодежи и иными масонскими и промасонскими организациями, развод, раздел имущества, прочие судебные тяжбы и смехотворные для него (уже Достигшего!) административные взыскания только закалили его волю и теснее сплотили Сангху.

Я буду практиковать!

Я буду практиковать!

Чтобы стать Бодхисаттвой

Ради спасения всех этих душ.

8. Верующие дружно подхватили припев. Так, с песней, далеко оставив позади двух бегом бегущих милиционеров, пришли они на заседание Суда. Учитель уселся в первом ряду, рядом с ним поместилось несколько Достигших. Эти места всегда держали для ответчика и его команды, чтобы в случае чего, смотря по тому, какой оборот примет дело, им было нетрудно перейти на скамью подсудимых.

Остальные верующие разделились на две неравные части. Большинство, дальше продвинувшееся в практике и уже твердо стоящее на пути к Освобождению, сгруппировалось в задней части трибун, а менее просветленное меньшинство, под давлением своих соскучившихся родственников и членов семей, рассредоточилось в зале.

9. Чемодаса хотел было присоединиться к большинству, но с судейского места вдруг поднялся благообразный старичок с седой, как снег, головой и ясными голубыми глазами и, обращаясь лично к нему, произнес глухой старческой скороговоркой:

- Одну минуточку! Я вас очень попрошу, не уходите, пожалуйста. Потому что я как раз собирался предоставить вам слово. Да-да, лично вам.

Чемодасе бы сразу бежать, да он растерялся. И остался стоять в проходе, лицом к лицу с правосудием и мысленно взывая к Учителю, которого видел лишь со спины. Но Учитель сидел, непоколебимый как скала. «Видно, вошел в Самадхи, значит, ничего страшного», – приободрился Чемодаса.

- Спасибо, - дружелюбно сказал старичок. – Вы, как я понимаю, гражданин Чемодасов, Николай Петрович?

- Точно. Это я и есть, – сказал Чемодаса, неприятно удивленный такой осведомленностью дотошного старика.

- Очень приятно! А я - Застежкин Федор Соломонович, председатель суда. Я рад, что вы наконец нашлись. А то, я помню, вас долго разыскивали, все никак не могли разыскать. Маргарита Илларионовна! Я попрошу вас записать в протокол, что гражданин Чемодасов самолично явился в суд. Это очень хорошо.

- Уже записала, - отозвалась Маргарита Илларионовна.

- И чтобы вы уж больше не потерялись, пройдите, пожалуйста, вот сюда, за этот барьер, – и старичок с самой дружеской улыбкой указал на скамью подсудимых.

- С какой это стати я туда пойду! – закричал насмерть перепуганный Чемодаса. – Мне пока что не предъявлено никаких обвинений! За что вы собираетесь меня судить?

- Вы знаете, я, честно говоря, так сразу и сказать затрудняюсь, – простодушно признался судья. – Просто мне Чехлов что-то говорил, дескать собирается лично вам предъявить какие-то обвинения, а я сейчас уже и не вспомню, какие именно. Да и зачем мне не в свое дело лезть? Он ведь у нас прокурор, поэтому вечно кого-то в чем-то обвиняет. Есть и защитники. А мое дело – последнее, так что не волнуйтесь. Сперва всех выслушаем, а потом и судить начнем. Вполне вероятно, что вас еще и оправдаем. А пока что пройдите на свое место, видите, прокурор только того и дожидается. Как только вы пройдете, он тут же вам свои обвинения и предъявит. Правда, Степан Сергеевич?

- Именно, - сказал прокурор. Это был бравый чемоданный житель, в самом расцвете сил, с густыми бровями и зычным голосом.

Чемодаса хотел было еще побороться за свои права, но, увидев себя в окружении двух стражей порядка, сник и, ведомый под руки, прошел за барьер. Тут же к нему подошел худощавый подвижный чемоданный житель в сильно поношенном пиджаке из искусственной кожи и представился:

- Дерматинов Игорь Семенович, ваш адвокат. Можно – просто Игорь.

11. - Итак, будем считать заседние суда открытым, – сказал судья. Слово для обвинительной речи предоставляется прокурору. Прошу вас, Степан Сергеевич.

Прокурор встал и откашлялся, готовясь начать свою речь.

- Одну минуточку, – вдруг сказала Маргарита Илларионовна. – Извините, что нарушаю... Но тут, в самый последний момент, поступило еще одно заявление. Федор Соломонович, я забыла вам передать.

- Что за заявление? – спросил судья.

- Исковое заявление от гражданина... – Маргарита Илларионовна вопросительно посмотрела на Коллекционера, который сидел тут же, за столом, на своем обычном месте, с огромным интересом наблюдая за происходящим. – Как ваша фамилия, Дмитрий Васильевич? – шепотом спросила Маргарита Илларионовна.

- Моя? Стяжаев.

- ... от гражданина Российской Федерации Стяжаева Дмитрия Васильевича по поводу оскорбления религиозных чувств.

- Хорошо, рассмотрим, - сказал судья. – Надо бы тогда и ему адвоката. Позаботьтесь, Маргарита Илларионовна.

- Одну минуту.

Маргарита Илларионовна, привстала, оглядела зал и, высмотрев кого-то, подала знак. Сейчас же из самого заднего ряда поднялся и стал быстро, почти бегом продвигаться по проходу совсем молодой чемоданный житель, можно сказать юноша, с открытым лицом и живым, лучистым взглядом.

- Знакомьтесь, - сказала Маргарита Илларионовна. - Это Николай Петрович, можно просто Коля.

- Лучше – по фамилии, Чемодаса[-10] , - вставил Николай Петрович.

- Не смотрите, что молод, только что окончил юридический колледж, а уже выиграл четыре крупных дела. Но здесь особый случай, Чемодаса! Сергей Васильевич наших процессуальных обычаев не знает, судится впервые, поэтому ты должен предельно подробно его консультировать, чтобы он не допустил какой-нибудь оплошности.

- Я понял, – сказал Чемодаса-младший и широко улыбнулся. - Я вам буду все объяснять. И не только по процессу, а вообще, если вам что интересно, то не стесняйтесь, спрашивайте. Я на все ваши вопросы отвечать буду.

- Хорошо! – сказал Коллекционер.

- А можно, и я у вас кое-что буду спрашивать?

- А что именно?

- Ну, разное... Меня очень многое интересует. Я давно увлекаюсь Поверхностью, чуть ли не с детства. Мне часто снился один и тот же сон: как будто я иду по совершенно открытой местности, и не падаю. Даже вчера еще снился.

- Это ты, Чемодаса, растешь, - с материнской улыбкой сказала Маргарита Илларионовна. – Ну, что ж. Я рада, что вы нашли общий язык. А мне давно пора заняться протоколом.

12. Действительно, прокурор уже начал свою речь.

- ... и как вы все, должно быть, хорошо помните, - говорил он, - я уже неоднократно обращался в суд с иском о ликвидации указанного юридического лица, и всякий раз мой иск был удовлетворен. Однако что это меняло? Да в сущности ничего! Так называемая Корпорация Истины действовала, действует, и, по всей видимости, будет подолжать действовать под тем же названием и в том же составе...

- Совсем не в том же! – насмешливо сказал со своего места учитель Сатьявада. – Наш состав все время увеличивается.

- Ответчик! Имейте уважение к суду! – выкрикнул кто-то из зала. – Вам пока еще никто слова не предоставлял!

- И правда, – сказал судья. - Дайте выступить прокурору. А то ведь, когда придет ваша очередь, он тоже вас перебивать начнет. Вам, небось, это не понравится.

- А он и так будет меня перебивать, – сказал Учитель.

- Откуда вы знаете? Может, на этот раз и не будет.

- Считайте, что это - предсказание, - снисходительно разъяснил Учитель. - До сих пор, как вам должно быть известно, все мои предсказания сбывались.

- Что вы говорите? – заинтересовался судья. – Так вы занимаетесь предсказаниями?

- А то вы не знаете!

- Федор Соломонович! Вы мне мешаете, – не выдержал прокурор.

- Простите, Борис Степаныч. Ради Бога простите! Но тут – видите, как интересно! Оказывается, ответчик занимается предсказаниями. А я последнее время как раз очень интересуюсь такими вещами. Помните, я вам еще вырезку приносил...

- Ну какую еще вырезку! – взорвался прокурор. - Опять вы начинаете! Мы же с вами договорились, только что, перед самым заседанием, что хоть на этот раз вы не будете меня перебивать! И вы мне обещали. Вот, даже Маргарита Илларионовна подтвердит, она присутствовала. Секретарь!Призовите председателя к порядку! Может, он хоть вас послушает?

- И правда, Федор Соломонович, не мешайте ему. Вы же знаете, он от этого сбивается, - попросила Маргарита Илларионовна.

- Ну, хорошо, хорошо, – сказал судья. - Больше не буду.

- О господи! – тихо, какбы про себя, произнес Сатьявада.

Судья встрепенулся.

- Прошу прощения! У меня только один-единственный вопрос к ответчику. Можно? – и не дожидаясь ответа прокурора, скороговоркой спросил у Сатьявады: - вот вы сейчас произнесли слово «Господи?» Кого вы имели в виду?

- А что, это имеет существенное значение для дела? – удивился Учитель.

- Да нет. Просто интересно.

- Разумеется, я имел в виду Господа Шиву, моего духовного Гуру, - ответил Учитель. – А вы полагали, что я имел в виду кого-то другого?

- Нет, я ничего не полагал, я просто. Спасибо. У меня все. Продолжайте, Степан Сергеевич.

13. Однако прокурор, вместо того, чтобы продолжить выступление, захлопнул свою папку и сказал (видно, решил-таки высказать накипевшее):

- Не знаю, Ваша Честь, чем вы там последнее время заинтересовались. Вы ведь всегда чем-то интересуетесь, не тем так этим. А я вот ничем не интересуюсь, времени не хватает. Я, между прочим, эту свою речь всю ночь сочинял. И репетировал перед зеркалом. Потому что мой подход вам известен, не первый раз обсуждаем. Я - не импровизатор и не люблю экспромтов. У нас здесь с вами суд, а не театр!

- Вот именно! – с азартом подхватил судья. – Поэтому здесь и не нужны никакие домашние заготовки. Это в театре все роли заранее разучивают. А у нас – принцип состязательности...

- Прежде всего, у нас принцип законности, – возразил прокурор. - И принцип осуществления правосудия только судом. А вы вечно затеваете какую-нибудь постороннюю дискуссию, да еще втягиваете в нее публику...

- ... исходя из принципа участия граждан в судопроизводстве, – закончил судья.

- Ну, знаете, вас не переспоришь, – уже с явной обидой сказал прокурор. – Вы пользуетесь своим возрастом и тем, что мы все вас уважаем, а то бы я вам не так ответил. Но, в конце концов, я тоже не мальчишка! Со стороны это все, может быть, и очень даже занятно. Я, помню, когда был вашим студентом, сам заслушивался. Но попробуйте-ка поработать в таких условиях! В конце концов, я могу прямо сейчас поставить вопрос ребром: либо вы соблюдаете процедуру, либо мы прекращаем слушания и выносим вопрос на референдум. Одно из двух. А в противном случае я ухожу с дожности и слагаю с себя полномочия. Вот так.

С этими словами прокурор сел на свое место и забарабанил пальцами по столу.

- Ну, это мы вам не позволим, Степан Сергеич, – шутливо сказал судья. – Мы вас на эту должность избирали, всенародно и единогласно. Так что трудитесь, оправдывайте доверие.

- Да кому такая должность нужна! – вскипел прокурор. – Это же самая собачья работа! Кто на нее еще пойдет? У нас же вечно так: избирают по принципу «Лишь бы не меня». А я как дурак, тяну уже четвертый срок!

- Вот видите! А вы предлагаете референдум. Вас же снова и выберут. И чего вы этим добьетесь?

- Ну, тогда я не знаю!

- Да не кипятись ты, Чех, – тихо сказала Маргарита Илларионовна. – Продолжай свою речь. Тебя все внимательно слушают.

- Молодец дядя Степа! – восхищенно произнес юный Чемодаса.

- Это вы о ком? – поинтересовался Дмитрий Васильевич.

- О Застежкине. Вы не думайте, он не такой простак, каким представляется. На самом деле ему палец в рот не клади. Между прочим, потомственный судья. Его отца, Соломона Кузьмича тоже неоднократно переизбирали. Он даже родился с судейской мантией, представляете? Его в ней и похоронить хотели, но потом решили все-таки оставить сыну. Как-никак, реликвия.

Между тем прокурор уже снова открыл свою папку и, отыскав нужное место, сначала монотонно, а затем все более и более вдохновляясь, начал читать:

- ... Она будет продолжать действовать и дальше, если и мы будем действовать так же, как до сих пор и не примем каких-то принципиальных, решительных мер. Не далее как вчера был принят ряд новых законов, подходящих как раз для этого случая, и я, как прокурор, именем закона, именем Чемоданов и от лица всех чемоданных жителей, требую применить эти новые, более совершенные законы, со всей строгостью...

- Правильно! Так их! Со всей строгостью! – закричали в зале.

- Тише, тише! – сказал судья. – Давайте соблюдать процедуру. Вы же слышали, что Степан Сергеевич сказал. Не надо его перебивать, а то он сложит полномочия, и что тогда? Пускай уж он выступит, а потом будем судить. Продолжайте, Степан Сергеевич.

- А что продолжать? – махнул рукой прокурор. – Сколько бы мы ни судили, а воз и ныне там. Корпорация продолжает действовать, по-прежнему в нее вовлекается большое количество чемоданных жителей, в том числе несовершеннолетних, которые, как признал сам ее руководитель – вы все это слышали, а Маргарита Илларионовна, надеюсь, внесла в протокол, - пополняют ее состав. Вот у меня здесь так и написано, - он снова обратился к своим бумагам, - «Члены Корпорации Истины оставляют своих родителей, детей, родственников, бросают работу или учебу, не читают газет, не смотрят телевизор, отказались от нормальной жизни, полностью подчинились порядку и условиям нахождения в этой организации, – Прокурор сделал небольшую паузу и оторвал взгляд от текста. – Но здесь возникает законный вопрос: что же это за условия? Быть может, они совсем не так ужасны, как мы думаем? Быть может, нам не стоит так сокрушаться об этих чемоданных жителях? Быть может, мы напрасно о них беспокоимся? Быть может, они устроились не хуже нас с вами, и даже гораздо лучше?..»

- Уж это точно! Неплохо устроились! – крикнули из зала.

Судья, бросив опасливый взгляд на прокурора, погрозил залу пальцем.

- Не ломайте комедию, Федор Соломонович! У вас есть молоток, – раздраженно прошипел прокурор.

- Ах да, забыл!

- ... и вместо того, чтобы сейчас сражаться за них и требовать справедливого наказания для главных организаторов этого массового психоза, - продолжал прокурор, обращаясь к публике, - не лучше ли нам самим последовать их примеру?

13. В зале поднялась настоящая буря. Судья взялся было за молоток, но прокурор остановил его жестом. Довольный произведенным эффектом, он на этот раз никого не призывал к порядку, а, спокойно дождавшись тишины, снова приступил к чтению:

- «…Итак, посмотрим, что же это за условия? Как следует из материалов дела, которые я внимательно изучил и исключительно на которых, а совсем не на личных своих симпатиях и антипатиях, я и строил свое обвинение, условия эти таковы. В организации проводятся многодневные семинары, в том числе ночные и круглосуточные, сон составляет всего четыре часа в сутки – и это только в среднем, а бывает, как я уже сказал, что и совсем не ложатся. Резко ограничено питание, из рациона почти полностью исключены жиры, белки и углеводы, практикуется так называемое вегетарианство...

- Протестую, – сказал Учитель. – От вегетарианства мы давно отказались.

- Но ведь практиковали?

- Ну и что! Это когда было? Вы бы еще потоп вспомнили!

- Не беспокойтесь. Вспомним и потоп, - многозначительно сказал прокурор. - Всему свой черед.

- Протест ответчика поддерживаю, – сказал судья. – Вы, Степан Сергеевич, с вегетарианством действительно перегнули. Они с этим давно завязали и чистосердечно раскаялись. Так зачем теперь попрекать? Как говорится, кто старое помянет... Тем более, мы кажется, за это их уже судили. Вы не припомните, Маргарита Илларионовна?

- Зачем припоминать? У меня все зафиксировано.

Маргарита Илларионовна оперативно подняла архивную документацию, которую, на всякий случай, всегда носила в своем планшете, и через минуту выдала исчерпывающую справку о том, когда и в каком составе суда рассматривалось обвинение против руководства Корпорации Истины в массовом вовлечении граждан в вегетарианство с применением недозволенных методов убеждения, какое по этому вопросу было вынесено решение, и даже назвала номер протокола.

- Вот видите, Степан Сергеевич, - сказал судья. – Я же помню, вегетарианство им уже вменялось. А вы опять вменяете, по второму разу. Это нехорошо. Суд должен быть объективным.

- А я ничего и не вменяю, - нашелся прокурор. – Я просто сказал. Чтобы напомнить.

Это был явный промах. Ответом на него был всеобщий дружный смех. Смеялись все поголовно: и Достигшие, и недостигшие, и верующие, и неверующие. Даже верующие других религиозных организаций, которые даже больше неверующих претерпели от Корпорации Истины, - и те весело смеялись. Не смеялся один Чемодаса, как по причине неосведомленности в предмете смеха, так и в силу своего особого положения. Судья, который, надо отметить, засмеялся первым, продолжал смеяться все время пока смеялись все, и даже когда все уже отсмеялись, все еще досмеивался, так, со смехом, и сказал:

- Степан Сергеевич! Ну, вы нас и насмешили! Спасибо! У нас, кажется, никто провалами в памяти не страдает. Если вы ничего не вменяете, так зачем мы здесь сидим и вас слушаем? Давайте лучше разойдемся. У нас ведь дел невпроворот. Надо на новом месте как-то обустраиваться, развивать производство. А мы все бросили, собрались здесь в полном составе, в надежде, что вы, как прокурор, предъявите что-нибудь новенькое, тем более, что сами же всех заинтриговали, а вы, оказывается, решили устроить вечер воспоминаний...

14. - Ну, знаете, Федор Соломонович! – прокурор хотел сказать, по-видимому, что-то убийственное, но почему-то не смог ничего вымолвить. Он застыл в какой-то неестественной позе, широко расставив ноги и разведя руки, и только беззвучно открывал рот. Внезапно лицо его побагровело, глаза выкатились из орбит, и он, словно в беспамятстве, начал судорожно рвать повязку со своей шеи.

- Степан Сергеич! Чех! Что с тобой? – испуганно вкрикнула Маргарита Илларионовна.

Прокурор закатил глаза и вбеспамятстве повалилсяна пол.

- Врача! Срочно! – крикнул судья.

Тут же к прокурору подбежали врач и медсестра. Его уложили на составленные вместе стулья, начали измерять пульс. Судья был вынужден объявить перерыв, поскольку публика все равно уже покинула свои места и толпилась вокруг прокурора.

Врач и медсестра, оба молодые и, по-видимому, неопытные[-11] , были в полной растерянности и не знали, что предпринять. Но через минуту Чехлов вдруг сам собой поправился. Лицо его приняло нормальный цвет. Он пришел в себя, поднялся и с удивлением смотрел на окружившую его толпу.

- Ну, как ты, Чех? – заботливо спросила Подкладкина.

- Кажется, в порядке. Можно продолжать, – слабым голосом сказал прокурор. - Но, знаешь, было такое странное ощущение, даже не знаю, как описать... Как будто кровь бросилась в голову. Даже в ушах застучало. Со мной такого еще никогда не бывало.

Врач с медсестрой переглянулись[-12] .

- Степан Сергеевич, вы не обращались к доктору Справкину? – осторожно поинтересовался врач.

- Зачем это?! – засмеялся прокурор. - Я что, похож на ненормального?

Он уже окончательно пришел в себя и заговорил своим раскатистым басом:

- Федор Соломоныч! Зря вы народ распустили, разве я вас об этом просил? Вот всегда вы так – не посоветуетесь... Скажите, пускай садятся, я сейчас продолжу... Теперь вот жди, пока все рассядутся... Говорите, дел невпроворот, а сами время не бережете.

Врач, видя, что он уже лишний, все еще медлил уходить.

- Степан Сергеевич! – нерешительно обратился он опять к прокурору. – Вы бы все-таки зашли как-нибудь к Илье Ефимовичу, как освободитесь. Просто так, на всякий случай. Мало ли что. Ведь он не только с психотиками работает... У вас такие нервные перегрузки... И ... сами же говорите, необычные ощущения...

- Да ладно, оставьте! – поморщился прокурор. - Спасибо, что помогли, но мне сейчас работать надо.

15. Наконец все расселись, и прокурор сказал.

- Я полностью принимаю высказанную здесь критику и снимаю обвинение в вегетарианстве. Но все остальное остается в силе. Поэтому, c позволения суда, я продолжу чтение обвинительной речи

Судья кивнул, и прокурор возобновил чтение.

- Итак, я остановился на том, какие условия созданы в Корпорации Истины для проживания верующих и саман. Как уже было сказано, в организации проводятся многодневные семинары, в том числе ночные и круглосуточные, сон в среднем составляет четыре часа в сутки, а это, как вы сами понимаете, не соответствует медицинским нормам. Резко ограничено питание... Так, это пропускаю... Вот... «Проводятся многочасовые молитвы. Методом заучивания молитв является их повторение до сотен тысяч раз. Практикуется многочасовая фиксация тела в неудобной позе, задержка дыхания, нахождение в замкнутом помещении без доступа света и воздуха и другие подобные упражнения, чем причиняется вред психическому и физическому здоровью членов названой организации. Члены организации сначала искусно вовлекаются, а затем насильственно удерживаются в ней, вместе в находящимися в их владении вещами. Тем самым существенно ограничивается возможность для всех остальных граждан, не являющихся членами названной организации, реализовать свое право востребования…».

- Так пускай вступают к нам и реализуют себе на здоровье! – выкрикнул из зала какой-то приверженец Истины.

- Вы слышали? – сказал прокурор. - Именно такова их логика. Священное право востребования, неотъемлемое право каждого человека, принадлежащее ему от рождения, одно из основных конституционных прав, которые, согласно Части третьей статьи пятьдесят шестой Конституции, не подлежат ограничению даже в условиях чрезвычайного положения, руководство Корпорации Истины самовольно, в нарушение Основного Закона, обусловило членством в своей организации. В свою очередь, обязательным условием членства в Корпорации Истины являются пожертвования денег и материальных ценностей. Таким образом, руководство Корпорации Истины, в нарушение статьи 57 Конституции, фактически ввело сбор за реализацию гражданами права востребования, гарантированного им Конституцией[-13] . Как видим, эта антиконституционная организация фактически обложила данью все Чемоданы, а не только своих приверженцев, как может показаться на первый взгляд .

- Логично! - похвалил судья, а публика наградила прокурора дружными аплодисментами.

- Это не говоря уж о том, что вышеуказанные пожертвования, которые носят постоянный и фактически принудительный характер, наносят значительный материальный ущерб семьям верующих, - продолжал вдохновленный успехом прокурор. - У меня вот тут целая пачка исковых заявлений, как от общественных организаций, так и от отдельных граждан, включая даже одного жителя Поверхности. Видите, как «оперативно» работают: не успели выйти наружу, как уже и тут о себе заявили! Короче говоря, чтобы не утомлять вас зачитыванием всех этих заявлений, которые по содержанию примерно совпадают, а чтобы их все прочесть, никакого времени не хватит, я только скажу, что, если суд постановит удовлетворить все эти гражданские иски и обяжет Корпорацию Истины полностью возместить ущерб, причиненный потерпевшим, то уважаемому Учителю Сатьяваде придется выложить ни много ни мало двадцать миллиардов! Хотя, думаю, он от этого не обеднеет.

Публика возбужденно зашумела.

- Что ж ты, Чех? – тихонько сказал прокурору судья, - мне запретил вовлекать, а сам вовлекаешь.

- Это – совсем другое, – ответил прокурор. – Вы, Федор Соломоныч, просто балуетесь и беспорядок устраиваете, а я применяю судебное красноречие. Вы же сами нас учили, разве не помните?

- Не помню, – простосердечно признался судья. - Я ведь давно уж не преподаю. Скоро и судейство оставлю.

- Ну, этого мы не допустим! – осклабился Чехлов. – Мы вас избирали, всенародно и единогласно, надо будет – и еще изберем.

16. Тем временем шум в зале сам собой стих, и прокурор перешел к самой важной части своей речи.

- Ваше волнение мне вполне понятно, хотя все, о чем я сейчас говорил, мне уже приходилось неоднократно докладывать. Я уж и не помню, сколько раз суд рассматривал гражданские иски против Корпорации Истины и отдельных ее членов. Правда, Маргарита Илларионовна?

- Правда.

- То-то и оно! – сказал прокурор. - Что для них гражданские иски? Как слону дробинка. Все, что мы с них взыскиваем, они очень быстро возвращают себе обратно, да еще в десятикратном размере, а обоснованные судебные преследования используют для того, чтобы создать себе ареол мучеников и героев в глазах одураченной ими же молодежи. Потому что главной своей мишенью этот, с позволения сказать, «учитель» избрал подрастающее поколение. Кстати, задумайтесь только: человек, давным-давно отстраненый от педагогической деятельности, уволенный из школы отнюдь не по собственному желанию, не из-за ухудшения состояния здоровья и не в связи с выходом на заслуженный отдых, а за аморальное поведение и профнепригодность! – берет на себя смелость именовать себя Учителем. Причем слово «Учитель» всегда пишет с большой буквы. Это что такое, я вас спрашиваю? Разве это не откровенный цинизм? Разве это не надругательство над тем, что нас свято?.. Но я опять отклонился в сторону. Захлестывающие меня эмоции, которые, как я вижу, не чужды и многим из здесь присутствующих, мешают мне сконцентрироваться на главном. Главное же состоит вот в чем.

Прокурор сделал паузу. Общий говор постепенно стих, все глаза и уши обратились к нему. Даже видавшая виды Маргарита Илларионовна оторвалась от протокола и удивленно воззрилась на Чехлова, который, что было совсем на него не похоже, кажется, на этот раз действительно приготовил что-то сногсшибательное.

Выдержав паузу и убедившись, что ни одно его слово не останется не расслышанным, прокурор взял особую бумагу, которая лежала у него отдельно, и голосом, каким обычно зачитывают важнейшие официальные документы, прочел:

- «В связи с коллективным заявлением ряда граждан, бывших свидетелями происшедшего, и по результатам проведенного оперативно-следственной группой Прокуратуры предварительного расследования Прокуратурой выдвигается обвинение против гражданина Подкладкина Григория Федоровича и гражданина Чемодасова Николая Петровича в организации и осуществлении крупного террористического акта, по своим масштабам сопоставимого со стихийным бедствием и повлекшего значительные материальные потери и человеческие жертвы». Я имею в виду Потоп.... Вот видите, Учитель, а вы опасались, что не вспомню.... В связи с чем прошу гражданина Подкладкина добровольно, - на слове «добровольно» прокурор сделал акцент, - перейти на скамью подсудимых и занять свое место рядом с другим обвиняемым.

В зале воцарилась мертвая тишина. Учитель Сатьявада, до сих пор слушавший речь прокурора крайне рассеянно, то вполголоса переговаривась с Достигшими, а то впадая в легкое Самадхи, резко посерьезнел, вышел из падмасаны и начал судорожно искать ногами оставленные под креслом шлепанцы. Собирался ли он, как обычно в критических ситуациях, прибегнуть к кин-хину, или же решил на этот раз проявить законопослушание и уважение к суду, а заодно и использовать скамью подсудимых в качестве трибуны, - Коллекционеру не суждено было узнать, так как в это время раздался оглушительный телефонный звонок, от которого все присутствующие, включая Достигших, прокурора и членов суда, одновременно взрогнули.

Колекционер поднял трубку.

Книга XIX (3-я Судей)

1. - И что же теперь ему грозит? – спросил Упендра, прихлебывая чай.

- Трудно сказать. До него пока еще дело не дошло. Пока разбираются с Учителем. И думаю, это надолго.

- Так много улик?

- Дело не в уликах. Улик-то как раз пока и нет. Какие-то намеки, случайные совпадения. Но ведет он себя странно. То вдруг заснет, а то отвечает невпопад. Что у него ни спросят, он в ответ только излагает свое учение, а по делу – ни слова.

- Что ж там у вас за судья?! Кузьмич бы такого не допустил, живо бы призвал к порядку!

- Да и Соломоныч его не раз призывал. А он в ответ знаешь что говорит? Я, говорит, отвечаю согласно данной присяге.

- При чем здесь присяга?!

- При том, что присяга теперь новая. Как мне объяснил Чемодаса...

- Так его уже отпустили?

- Да нет. Другой Чемодаса, его тезка, а мой адвокат. Я ведь не могу присутствовать на всех заседаниях, у меня работа. Тем более, что я болел, теперь надо наверстывать. Приходится задерживаться ... – Дмитрий Васильевич вдруг почему-то смутился.

- Понятно. Я всегда говорил, что Чемодаса плохо кончит, - сказал Упендра.- Хоть убей не понимаю, как так можно! Ни с того ни с сего вступить в секту, да еще с религиозным уклоном. И это в наше-то время, когда наука шагает семимильными шагами! Когда на все вопросы можно дать рациональный ответ. Мы с Мариной просто не успеваем отслеживать. У нас телевизор не выключается, спим по очереди, чтобы ничего не пропустить! Представляешь, уже изобрели такой материал, который пропускает влагу только в одну сторону. Туда впускает, а обратно – фигушки! Как ты его ни жми, хоть под пресс клади, а вся влага остается внутри и превращается в гель. Единственное, что меня удивляет - как только еще никто не додумался найти этому разумное применение. Например, в мелиорации. Вот подожду еще два дня, и, если никто меня не опередит, сделаю научное сообщение. Пускай этим поверхностным ученым будет стыдно, что не они, а я, далекий от точных наук гуманитарий, это придумал. Ты только представь, сколько заболоченных площадей можно вернуть в сельскохозяйственный оборот... И кстати, о Чемоданах. Насколько я слышал, там ведь сейчас тоже какие-то проблемы с повышенной влажностью?

- Там произошло сильное наводнение, - терпеливо, уже в который раз, повторил Коллекционер. - И в этом обвиняют Чемодасу.

Упендра громко рассмеялся.

- Ты, я вижу, тоже заразился этим бредом. Чтобы один человек устроил стихийное бедствие? Да быть такого не может! Он что, Господь Бог? Тем более – Чемодаса, уж я-то его знаю. Если он когда и делал что-то путное, так только с моей подачи... Да. Как же его угораздило так вляпаться?

- Уж не знаю. Он, похоже, и сам ничего не понимает. Стоит как пришибленный. Тем не менее, уже четверо свидетелей показали, что видели, как он рыл какие-то то ли ямы, то ли скважины, одну на центральной площади, прямо перед судом, а другую за углом, в укромном месте. А потом эти скважины вдруг ни с того ни с сего зафонтанировали.

- Ну, это сказки!

2. - Сказки - не сказки, а народу погибло немало, не говоря уж об имуществе. Да и жить там после потопа стало практически невозможно. Почему, собственно, и был принят закон о свободном выходе. Не веришь – приди посмотри: все поголовно больны.

- Предлагаешь мне идти смотреть на психов? Нет уж, уволь.

- Да я не в том смысле! Горло у всех болит. И шея. Не то ангина, не то остеохондроз, а может, и то и другое сразу. Чемодаса говорит, глотать больно и голову поворачивать.

- Что? Голову поворачивать? – засмеялся Упендра. - Да он знаешь, когда последний раз ее поворачивал?

- Я не о том Чемодасе, а о своем адвокате! – Коллекционер уже начал терять терпение.

- А, так он у тебя тоже Чемодаса? Однофамилец, что ли?

- Ну, да! Я же тебе сразу сказал. Он говорит, что не успели они выйти из Чемоданов, как тут же началась эпидемия: у всех повально заболело горло. И шея тоже. А раньше горловых и шейных болезней в Чемоданах не было.

- Естественно, чему там болеть? Это же роговица... Что-то это все подозрительно. Надо бы действительно сходить самому посмотреть. Так, говоришь, внутри уже никого не осталось?

3. - Остались одни староверы. Около двух тысяч, примерно треть населения.

- Староверы? Никогда о таких не слыхал. Что это еще за вера такая?

- Вера у них, насколько я слышал, очень простая, да и люди они примитивные. Продолжают, вопреки очевидности, исповедовать неприкосновенность Последнего Чемодана и пытаются жить по-старому – вот и вся их вера. А культ – так просто варварский: каждый вечер собираются на центральной площади, публично сжигают Конституцию - и расходятся по домам.

- А что в этом варварского? Хотят – и сжигают, это их конституционное право, - сказал Упендра. – Тем более, она все равно уже не действует.

- Почему же? Конституцию пока никто не отменял. Да и дело не в самой Конституция, а в поправках. По крайней мере, мне так объяснил Чемодаса. Еще в самых первых поправках говорилось, что в отдельных, исключительных случаях можно временно вскрывать Последний Чемодан. Они принимались давным-давно, ты, наверное, не помнишь.

4. - Как же не помню? Еще как помню! Это как раз при мне и было. И между прочим, я уже тогда предупреждал, что к добру эти поправки не приведут, что они сами же от них и пострадают, еще больше, чем я. Но разве меня слушали? Все как с ума посходили. Бродили с транспарантами, страшно было на улицу выйти. В конце концов, когда мне зачитали окончательный приговор, я подумал: может, это и к лучшему, что выдворяют. Все что я мог, я для них сделал, а дальше – пускай получат то, что заслужили. В конце концов, каждый народ получает то, что заслужил, разве не так? Не могу же я всю жизнь с ними возиться, как нянька? Чем остальное человечество хуже? Даже насекомые – и те не хуже. По крайней мере, ты им говоришь, а они тебя слушают... Да. Так что ты теперь собираешься с ними делать?

- С кем? С тараканами?

5. - Да при чем здесь тараканы? Со всей этой уймой народа! Со всеми этими недоумками, олухами, бездельниками, которые не сумели сохранить свою естественную среду обитания, данную им от природы, и теперь явились сюда, чтобы и здесь точно так же гадить, вредить и пакостить, как у себя в Чемоданах, только теперь уже в глобальных масштабах. Ты меня просто удивляешь! Нет, чувствую, нам с Мариной надо собирать вещички и сматываться из этой квартиры, а еще лучше – из страны. Пока не поздно. Неужели ты не понимаешь, чем все это может обернуться? Тем более, сам же говоришь, что среди них - сумасшедшие фанатики, готовые на все. Вчера они затопили чемоданы, завтра затопят твою комнату, послезавтра нашу, а там, глядишь, и дом взорвут! Или выйдут на улицу и устроят революцию.

- Революцию? – испугался Коллекционер.

- А ты как думал?

- Что же мне делать?

- Откуда я знаю? Ты их сюда впустил, ты и думай, как выпутываться.

- Я впустил?!!

- Ну, не я же. Ты – ответственный квартиросъемщик… Кстати… Хотел с тобой обсудить один вопрос, - Упендра замялся, явно испытывая большую неловкость.

- Какой?

6. - В принципе – ерунда, формальность, но сейчас для меня это важно. У нас с Мариной вчера об этом зашел разговор, совершенно случайно. Она сама затронула эту тему... Оказывается, в юридическом смысле меня как бы не существует. Ведь у меня – ни прописки, ни гражданства. И вообще никаких докуменов. Хуже, чем бомж. Меня могут запросто задержать на улице... – Упендра сгорал от смущения. - Короче, она настаивает, чтобы я как-то легализовал свое положение, - выговорил он на одном дыхании и покраснел до ушей. - Да и она, в сущности, права. Ведь я сейчас – лицо без гражданства, а значит, ограничен в правах. Не могу ни избирать, ни баллотироваться. Жениться – и то не могу, представляешь? В общем, Марина готова меня здесь прописать, но для этого нужно твое согласие...

- Это не проблема, – сказал Коллекционер. – Все, что от меня потребуется, я сделаю.

- Спасибо! Ты – настоящий друг.

- Да что там. Мне это ничего не стоит.

- Все равно. У меня как гора с плеч свалилась. Ты не представляешь, как я тебе благодарен. Я не столько из-за себя волновался, сколько из-за Марины. Ведь женщины любят, чтобы все было по закону. Моя мать всю жизнь из-за этого промучилась, только виду не подавала, из гордости, я только сейчас это понял... Да и сколько я могу сидеть на шее у женщины? Тем более, скоро выборы. В конце-концов, я мужчина, должен как-то определяться.

7. - Решил баллотироваться? – улыбнулся Коллекционер.

- Что ты! Баллотироваться я уже опоздал. Теперь – не раньше, чем через четыре года. Просто я подумал, сразу после выборов новый Президент начнет набирать команду. Я мог бы пригодиться в качестве советника. Для начала и это неплохо.

- Почему бы и нет? - сказал Коллекционер. – Но все-таки, что мне делать, подскажи.

- Тебе? Да тут и думать нечего. Честно говоря, даже не знаю. По-моему, ты себя загнал в тупик. Могу только сказать, что бы я сделал на твоем месте.

- Что?

- То, что и всякий здравомыслящий человек. Я бы пошел прямо в милицию и заявил, что у меня поселились без моего ведома посторонние лица, которых я не приглашал. Прошу, мол, оказать содействие в наведении порядка.

- Ну, знаешь, это как-то... – неуверенно произнес Коллекционер.

- Что значит «как-то»? Я тебя не понимаю!

- Ну, как-то.... нехорошо…

- Нехорошо?!! А то что ты делаешь – это, по-твоему, хорошо? – возмутился Упендра. – Из-за каких-то своих непонятных комплексов ты ставишь под угрозу жизнь моей жены и моего будущего ребенка! Как я после этого должен к тебе относиться?

8. - Какого ребенка? - опешил Коллекционер.

- Разве я тебе еще не сказал? У нас с Мариной будет сын.

Коллекционер растерялся.

- Нет. Ты этого не говорил, - наконец нашел он что сказать.

- Она только вчера мне призналась. Я пока еще сам до конца не осознал. И ты знаешь... – Упендра расплылся в глуповатой улыбке. - Никогда не был сентиментальным, но это что-то такое... Сильнее меня. Так, наверное, всегда бывает. Сначала просто мечтаешь, и все время кажется, что это – не проблема и вот-вот произойдет. Потом начинаешь думать, что, может, тебе уж и не суждено. Постепенно смиряешься, хотя втайне и завидуешь идиотам, у которых как-то все получается само собой. И вдруг это происходит, когда уже и не ждешь. Потому сразу и не осознаешь. Я ведь только сейчас начинаю по-настоящему понимать, что такое отцовские чувства... Что-то такое наплывает, с каждой минутой... А когда-то воображал, что прекрасно все представляю, даже другим разъяснял. Смешно!.. Да... Об одном только грущу – что матушка не дожила...

«Это хорошо, что Марина ждет ребенка, - мелькнуло у Коллекционера. – Значит, не будет возражать против развода...», - и неожиданно для самого себя проговорил:

- Возможно, у меня тоже скоро будет сын. Или дочь.

- Поздравляю! Значит, ты меня понимаешь, – растроганно сказал Упендра. – Но тогда ты тем более должен чувствовать ответственность! Ты уже не имеешь право жить сегодняшним днем и думать только о своих разлечениях. Конечно, я понимаю, все это очень интересно – суд, чемоданные жители... Сам когда-то увлекался. Но тем не менее! Например, мы с Мариной вчера дали друг другу слово избавиться от насекомых. Какой от них толк? Только сорят и заразу разносят...

9. В это время раздался шорох подъезжающего автомобиля, и через минуту на стол, где они чаевничали, поднялся запыхавшийся Чемодаса-младший. Не заметив Упендры, он сразу же обратился к Коллекционеру:

- Дмитрий Васильевич! Я за вами! Меня тетя Клава прислала! Пойдемте скорее, вы там нужны!

- Какая еще тетя Клава? – ревниво спросил Упендра.

- Ой! Здравствуйте! Извините, пожалуйста! Покладкина Маргарита Илларионовна, секретарь суда, – выпалил юный адвокат.

- И что ей надо? – строго поинтересовался Упедра.

- Во-первых, Дмитрий Васильевич должен дать свидетельские показания. Дело все больше запутывается. Эксперты установили, что вода проникла снаружи.

- А могло быть иначе? – со скрытой иронией осведомился Упендра.

- Ну, мало ли...

- Понятно. А что во-вторых?

- Во-вторых, подсудимый Чемодасов в силу инвалидности вынужден все время стоять. На скамье подсудимых лежачие места не предусмотрены, только сидячие и стоячие. Вот он и стоит. А до вынесения приговора еще дело неизвестно когда дойдет, пока что с Сатьявадой никак не разберемся. Так Федор Соломонович предложил временно отпустить его на поруки. Зачем, говорит, без особой надобности ставить человека в неудобное положение, пока его вина не доказана. Тем более, что свои показания он уже дал, и его участие в деле сомнений ни у кого не вызывает. Вот. А ручаться за него почему-то никто не хочет.

- По понятным причинам, – заметил Упендра. – Значит, еще не все сошли с ума, это радует.

- Вот мы и подумали, может, Дмитрий Васильевич? – несмело предложил Чемодаса. - Вы же все-таки его знали?

10. - Я бы тебе этого не советовал! – категорическим тоном произнес Упендра. – Хотя, как знаешь... В крайнем случае, если ты сомневаешься, я мог бы сам за него поручиться. Как-никак, я его еще по Чемоданам помню... Кстати, - обратился он к Чемодасе, - кто там у вас сейчас судит?

- Застежкин Федор Соломонович.

- Случайно, не родственник Соломона Кузьмича Застежкина?

- Он его сын! А вы знали самого Соломона Застежкина? – восторженно спросил юный адвокат.

- Отлично знал. Не раз с ним беседовал, вот как сейчас с вами. Мудрый был старик. Умел разобраться в самом запутанном деле. В его судейство я выиграл множество сложнейших процессов.

- Так вы – адвокат?

- Формально - нет, членом Коллегии я никогда не был. Просто выступал от себя, по долгу чести. Защищал своих клиентов.

- Как это интересно!

- А вот себя самого защитить не сумел, - немного рисуясь, сказал Упендра. - Как говорится, сапожник ходит без сапог.

- Жаль!

- Мне - нет. Что ни делается, все к лучшему. Жалеть надо не меня, а тех, кто остался. А что касается того процесса, то моя чисто тактическая ошибка была в том, что я привык доверять правосудию, потому и держался, как всегда, уверенно. Я знал, что я прав, значит, и правосудие на моей стороне.

- Так и должно быть!

- А надо было исходить не из того, как должно быть, - сниходительно улыбнулся Упендра, - а из реальной ситуации. Я не учел, что ситуация изменилась. Старый Застежкин как раз только что отошел в мир иной, а на его место избрали его сынка, молокососа. Он-то и завалил мое дело. Начал импровизировать, отступать от процедуры, когда надо и не надо обращаться к публике...

- Да, это у него есть, - подтвердил Чемодаса-младший.

- ... ставить на голосование. Короче, развел демократию. А когда демократия, то ни в коем случае нельзя держаться уверенно, это я уже понял на своем горьком опыте. Особенно если ты прав. Надо держаться скромно, тогда, еще, может, как-то и проскочишь. А будешь держаться уверенно, да еще доказывать, что ты прав – вот тут уж ни за что не проскочишь. Ведь чемоданные жители – они все по отдельности как будто и неглупые, есть даже и очень умные, а как соберутся вместе, да как начнут судить... Да что я вам говорю! – «спохватился» Упендра. - Вы ведь адвокат, так, небось, сами знаете.

- Да, это так и есть! Я и сам замечал. Но вы так интересно рассказываете! – пожирая глазами Упендру, сказал страшно польщенный Чемодаса.

- С другой стороны, публика – конечно, вещь хорошая, - продолжал Упендра, явно наслаждаясь тем впечатлением, которое производил на восторженного юношу. - Я и сам любил к ней обращался, не раз на этом выстраивал всю защиту. Но только чтоб к ней обращаться, надо уметь с ней обращаться. А новый судья тогда, видно, по молодости, еще не умел. Может, впоследствии и научился, не знаю. Способности-то у него, кажется, были... Кстати, я бы не отказался поприсутствовать на одном из ваших процессов. Мне было бы интересно, чисто с профессиональной точки зрения.

- Так поедемте! – воскликнул Чемодаса. Казалось, он только о том и мечтал, чтобы залучить Упендру в суд. - Там сейчас как раз самое интересное: будут выступать свидетели защиты. Такой цирк начнется!

11. - Свидетели защиты - это, как я понимаю, верующие сектанты?

- Не только верующие. У них – целая иерархия. Простые верующие – в самом низу. Это те, которые пока что, как говорится, только одной ногой в секте. Им еще разрешается иметь семью. Но их усиленно обрабатывают на предмет разрушения мирских привязанностей, а попросту – готовят в монахи. А у монахов – много ступеней, в зависимости от «заслуг». Выше всех – сам Сатьявада. Он у них – как Будда. Нет, даже не как, а Будда и есть, в натуре, то есть сам Сиддхартха Гаутама, только перевоплотившийся. Он же – и Иисус Христос, и Менделеев - все в одном лице.

- Интересно! – сказал Упендра. – У нас, помню, был один, который думал, что он Менделеев. Это называется «мания величия». А другой, тоже с манией величия, думал, что он Иисус Христос. Но чтобы сразу и то и другое...

- Потом идут Достигшие, - продолжал Чемодаса. - Сначал сейтайши, ниже сейгоши (или наоборот, я точно не помню), потом – просто ши. А самый нижний чин – свами...

- А, тогда я знаю, - обрадовался Упендра. - Был такой философ, свами Вивекананда. Как раз вчера про него передавали.

- Вот-вот, они именно на него и ссылаются! Вивекананду, мол, все почитают как достигшего, он в Индии – национальный герой, а у нас таких, как он, - хоть пруд пруди, а есть и покруче.

- Ну, это мы еще посмотрим, кто круче! – сказал Упендра. - Вивекананда, между прочим, был йог.

- Так ведь и они – йоги!

- Тоже мне – йоги. Йога – это прежде всего здоровье, как духовное, так и физическое. А у вас, я слышал, все поголовно больны респераторными заболеваниями. Что же они свою йогу до сих пор не применили? Тогда бы, может, и суд им оказал снисхождение.

- И правда! – восхитился Чемодаса. – Почему никто до сих пор не додумался им так сказать? Интересно, что бы они на это ответили? Это же самый веский аргумент!

- Думаю, не самый. Это просто первое, что мне пришло в голову. Когда я поглубже вникну в дело, не исключено, что и еще что-нибудь подскажу. Кстати, что там у вас с присягой? Небось, и здесь Застежкин-младший перемудрил?

- Наверное, перемудрил! – глядя на Упендру блестящими глазами, с энтузиазмом признал Чемодаса. В его юном сознании только что произошел колоссальный переворот. Судья Застежкин, бывший для него до самой последней минуты гением судопроизводства и живым олицетворением Правосудия, вдруг поблек в его глазах и тихо сошел со своего пьедестала, уступая место новому кумиру.

12. - Раньше у нас присяга была вы, наверное, помните какая.

- Еще бы не помнить!

- Она никогда и не менялась. А на этом процессе только начали приводить к присяге, как Федор Соломонович и говорит: «Постойте! Что же это мы делаем? При чем здесь Последний Чемодан, когда мы уже на Поверхности? Пускай староверы на нем присягают, а нам он зачем? Мы его уже преодолели, значит, нужна новая присяга». Чехлов начал, как всегда, ему возражать, но он его, конечно, переспорил.

- Чехлов – это кто?

- Прокурор. Он всегда выступает за процедуру.

- И правильно делает.

- Ну, вот. Начали придумывать, предлагать разные варианты. Целый день на это ушел. В конце концов проголосовали за новый текст.

- И какой же? – заинтересовался Упендра.

- «Клянусь говорить только истину».

- И все?

- Все.

- А чем клянусь?

- Ничем. Просто.

Упендра рассмеялся.

- Вот то-то и оно. Когда-то я и сам попал в ту же ловушку. Потому и не понимал, для чего Последний Чемодан. Понял только задним числом, по прошествии огромного времени. Нельзя клясться просто. Клянуться всегда чем-то. А если ничего такого нет, то и присяга теряет смысл.

- А-а, теперь мне понятно! То-то подсудимый все время и говорит какую-то бессмыслицу.

- Например?

- Даже повторить не могу. Какие-то миры, перерождения, карма, чакры, заслуги, и прочая мешанина. Главное – очень много терминов и цифр, и непонятно, какая между ними связь. В общем, то же, что в его книжках, а я их так и не осилил.

- Не стоило и силы тратить, - сказал Упендра.

- Маргарита Илларионовна говорит, что за ним даже записывать невозможно. Она уже не стенографирует его ответы, а просто пишет в протоколе: «В ответ на вопрос обвинителя подсудимый излагает Истину». Ей сам Федор Соломонович так разрешил писать, поскольку то, что говорит подсудимый, все равно к делу никакого отношения не имеет.

- А может, то, что он говорит, - это действительно истина? Вы над этим не задумывались? – иронически спросил Упендра.

- Не может, а точно, - уверенно сказал Чемодаса. – Истина и есть. Это же официальное название его учения и организации. Так и во всех документах значится: «Корпорация Истины». Хотя их и лишили статуса юридического лица, но ведь название от этого не меняется. Как их еще называть? Ну, можно сказать: «бывшая корпорация Истины», или «так называемая корпорация Истины». Но все равно от «Истины» никуда не уйдешь. А он этим пользуется. Откровенно издевается над судом, а поделать ничего невозможно.

- Да, тяжелый случай, - сказал Упендра. – Что ж. Вижу, надо выезжать, разбираться на месте.

- Так поедемте!

- Я готов, - сказал Упендра. – Но лучше поступим так: вы поезжайте, а мы с Дмитрием пройдем через коридор. Не волнуйтесь, мы прибудем сразу же вслед за вами, а может, еще и раньше.

- Ну, тогда я не прощаюсь! – и Чемодаса начал торопливо спускаться со стола.

13. Некоторое время Упендра умиленно смотрел ему вслед, и наконец сказал:

- Какой трогательный молодой человек! Мне все время казалось, что он чем-то похож на моего будущего сына. Признаться, я даже изменил свое мнение о чемоданных жителях. Если у них такая молодежь, то, думаю, для них еще не все потеряно. По крайней мере, крест на них ставить рано.

Коллекционер не разделял его энтузиазма. Чем больше запутывался процесс, тем меньше оставалось у него надежды получить хоть что-нибудь по своему иску. Его заявление, хотя и было самым большим по размеру, но зато – он это сам видел - и самым нижним в толстой пачке, которую показывал тогда Чехлов. «И вообще, о гражданских исках уже все позабыли, – думал он. - Сейчас они выясняют, кто устроил наводнение, а это – темная история, здесь концов не найти. А они и не торопятся. Их хлебом не корми – дай посудиться. Они могут судиться годами. А я буду сидеть и ждать у моря погоды... Хотя это только так говорится – «хлебом не корми». На самом-то деле кто их кормит, как не я? Упендра прав, со всем этим пора кончать. В конце концов, у меня есть и другие обязательства. Они же – не моя семья... Только как? Не заявлять же и в самом деле в милицию?.. А, собственно, почему надо бояться милиции? Если я даже и заявлю, это же не значит, что их просто придут и арестуют. За что их арестовывать? Они – не преступники. Наоборот, пусть государство позаботится об их обустройстве, выделит дополнительную жилплощадь, какие-то средства. Трудоустроит, наконец. Наверняка среди них немало ценных специалистов. Будут работать в народном хозяйстве. Не век же им прятаться. И у меня, в конце концов, не богадельня...»

- Кстати, хотел тебе задать деликатный вопрос, - сказал Упендра. – Как тебе удается прокормить такую ораву? Небось, всю зарплату на них спускаешь?

Коллекционер покраснел. Упедра, как всегда, прочел его самые тайные мысли.

- Да это – мелочи, не стоит и говорить, - ответил он смущенно. – Они ведь мало едят. Я, например, позавчера принес пять буханок хлеба и две банки сардин. И все наелись, даже осталось. А вчера – семь батонов и банку килек в томате. И тоже всем хватило, и еще осталось. Если разобраться, у меня и раньше все деньги уходили на чемоданы, а теперь...

- И теперь – туда же. Ты просто зациклился на чемоданах. В своей же квартире устроил богадельню. Ну, ладно, все равно, я вижу, тебе ничего не внушишь. Пойдем, а то, небось, Чемодаса там заждался.

- Не стоит торопиться. Я думаю, он еще не доехал.

- Да не этот, а наш Чемодаса! Или мы уже не берем его на поруки? Ты что, передумал?

- Нет, не передумал! Конечно, берем, - Коллекционер и забыл о Чемодасе-старшем.

- Не знаю, не знаю. Может, я совершаю ошибку, что иду у тебя на поводу. Ну, да ладно. Дадим ему еще один шанс. Хотя не сомневаюсь, что мы очень скоро об этом пожалеем....

Продолжая рассуждать таким образом, Упендра стал натягивать на себя «серьгу».

- Гляди, как поправился, даже в ремни не влезаю, - пожаловался он, по тону его было заметно, что он вполне доволен собой и своей новой жизнью.

Коллекционер защелкнул клипс, и они двинулись в путь.

14. Заседание суда было в самом разгаре. Коллекционер тихонько придвинул стул и сел к столу. На него почти никто не обратил внимания. Все слушали свидетеля – щуплого замухрышку, одетого в слишком большой для него спортивный костюм, с тоской в глазах и грязной тряпицей на шее. Он один лишь и отреагировал на появление Коллекционера с Упендрой – испуганно на них покосился и на полуслове оборвал свою речь.

- Продолжайте, свидетель, не обращайте внимания. Все в порядке, – успокоил его судья.

Но свидетель окончательно сбился и не знал как продолжать.

- Ну, если забыли, как дальше, так начните сначала, ничего страшного, - благодушно сказал судья.

- Протестую! – решительно сказал прокурор.

- А что я такого сказал? – быстро ответил судья.

- А то, Федор Соломонович, что это – только шестнадцатый свидетель, а записалось триста двадцать восемь человек! Мы так и за месяц всех не выслушаем.

- А куда спешить? Мы здесь хорошо сидим...

- О чем я тебя и предупреждал – прошептал Упендра на ухо Коллекционеру. – Они здесь плотно уселись.

- Да, я и сам вижу. Но что ты предлагаешь?

- Пока ничего. Давай послушаем.

Еще некоторое время им пришлось слушать, как препираются судья с прокурором. Наконец, вспомнили и о свидетеле. Но замухрышка, окончательно сбитый с толку, только хлопал глазами.

- Свидетель, не задерживайте суд, – строго сказал прокурор.

Но это не помогло. Тогда защитник выразил протест, заявив, что прокурор оказывает давление на свидетеля.

- Вот, Степан Сергеевич, чего ты добился! – возликовал судья. – Защитник тебе выражает протест! А не мешал бы мне, так давно бы уж свидетеля выслушали и сделали перерыв. Восьмой час, давно пора чай пить – и на покой, в Чемоданы[-14] .

- Ну, так давайте прервемся, - сказал прокурор. - Попьем чаю, а потом продолжим.

- Нет уж, перерыв – так перерыв, до утра, как полагается. Зачем порядок нарушать? Да и свидетеля надо дослушать. А то получается неуважение... Свидетель, что вы так оробели? Не вас ведь судим! Не бойтесь, вам ничего не будет... Обвиняемый! Хоть вы ему скажите, он вас послушает.

- Смелее, Уисибо-ши! Вспомни, как у тебя славно получалось на репетиции, - ласково сказал со своего места Григорий Федорович.

Неизвестно, что подействовало на свидетеля - похвала Учителя или напоминание о том, что на этот раз судят не его, - но он заметно приободрился и смело, даже как будто развязно, обратился прямо к прокурору.

- Степан Сергеевич, так я начну с начала? А то пока вы тут разбирались, я и забыл на чем остановился.

- Ладно, начинайте с начала, – сдался прокурор.

15. Свидетель откашлялся и начал гнусаво читать по замусоленной бумажке.

- «Я рос в самой обычной семье. Отец мой был сварщиком, а мама – прачкой. Родился недоношенным, да вдобавок еще в три года упал с табуретки и стал инвалидом. До семнадцати лет переболел всеми болезнями, какие только есть в Чемоданах. С восьми лет начал курить, с двенадцати – выпивать. В четырнадцать начал встречаться с женщиной, которая мне в бабушки годилась. В школе учился в основном на тройки, двойки и колы, пока не исключили. Короче, жизнь моя была не сахар, к тому же нас в семье с каждым годом все прибавлялось: то брат, то сестра, а то и двойня либо тройня, а один раз родилось сразу пять человек: два брата и три сестры. Родители мои были люди простые, и не знали, как это предотвратить. Да тогда еще и средств никаких не было. А поскольку я был самым старшим, то на меня уже никто не обращал внимания. Когда мне было восемнадцать лет, появились наркотики, я их попробовал и, конечно, сразу же начал употреблять, а женщин менял как перчатки. В двадцать четыре года женился, но стало только хуже. Я изменял жене, жена изменяла мне. Дважды пытался повеситься, трижды резал вены на руках, четыре раза топился. Все это я делал, как я теперь понимаю, от чрезмерной привязанности к жене. В общем, из-за мирских желаний. Да, еще до этого два раза попадал в переплет. Один раз, когда меня поймали с поличным за незаконную передачу по сговору, и мне грозило лишение на три года...»

- Верно, было такое, - подтвердил судья. – Помните, Маргарита Илларионовна?

- Конечно, - коротко ответила Подкладкина, не отрываясь от протокола.

- А вы, Степан Сергеевич, помните?

- Да помню, помню! – огрызнулся прокурор. – Продолжайте, свидетель.

Свидетель откашлялся и продолжал, уже от себя:

- Но тогда меня Илья Ефимович вытащил: нарисовал справку, что у меня не все дома.

- Протестую! – раздался энергичный голос, и из глубины зала, раздвигая локтями сидящих и ловко перелезая через скамьи, начал быстро продираться вперед пожилой чемоданный житель, низенький, толстый и совершенно лысый, но зато с бородкой и в больших очках.

- Это же сам Справкин! – воскликнул Упендра. – Надо же, как постарел! А я-то думал, что не застану его в живых.

- Протестую! – повторил доктор Справкин, пробившись наконец к столу присяжных. – Я никогда никому липовых справок не давал, а тем более – в суд! Это – клевета и оскорбление личности! А то, что у свидетеля не все дома, могу и сейчас подтвердить, под присягой!

- Да ну ее, присягу! – махнул рукой судья. - Мы вам и так, без присяги верим. Вы, Илья Ефимович, не волнуйтесь. В нашем с вами возрасте волноваться вредно, вы же мне недавно внушали, помните?. Тем более, сами говорите, что у свидетеля не все дома. Что ж его всерьез-то принимать? Мало ли что он скажет! Давайте уж его дослушаем, а потом объявим перерывчик, заварим чайку, и тогда уж спокойно побеседуем. Да вы не стойте, присядьте хоть вот тут, рядом со мной, чтоб далеко не ходить, – при этом судья гостеприимно подвинулся.

Но психиатр не хотел садиться.

- Я намерен сделать заявление!

- Заявление? – заинтересовался судья.

- Да. До сих пор я крепился, исключительно из профессиональной этики, но сколько можно? Уже шестнадцатый свидетель выступает, и каждый – с какими-то личными нападками против меня. Мне это надоело! Раз они так, то и я молчать не стану!

- Правильно! – поддержал его судья. – С какой это стати вы должны молчать? Вы можете хоть прямо сейчас...

Но прокурор не дал ему договорить.

- Федор Соломонович! – сказал он. - При всем моем глубочайшем уважении к доктору Справкину, если вы сейчас дадите ему слово, то я не знаю, что я сделаю!

- Хорошо, хорошо! – спохватился судья и просительно обратился к доктору: – Илья Ефимович, давайте уж свидетеля дослушаем, все-таки его очередь. А после него – сразу вы...

- Вам решать, - пожал плечами доктор. - Я только хотел помочь суду, - и повернулся чтобы идти.

- Не обижайтесь! - вслед ему взмолился судья.

Доктор пожал плечами и полуобернувшись, сказал:

- Я никогда ни на кого не обижаюсь. Это противоречило бы моей профессиональной этике.

В первом ряду оставалось только одно свободное место – то самое, на котором сидел учитель Сатьявада до того, как его препроводили на скамью подсудимых. Потому-то никто и не решался его занять. По обе стороны от этого места сидели Достигшие. Когда они увидели, что доктор идет прямо к ним, они как-то странно заерзали в падмасане, как будто им стало очень неуютно.

Подойдя вплотную, доктор поздоровался с ними как со старыми знакомым, после чего с невозмутимым видом уселся прямо на место Учителя и стал наблюдать за выступающим свидетелем.

16. - Вы остановились на том, как первый раз попали в переплет, - подсказал судья. А второй раз?

- Второй раз – когда меня хотели за пьянку выдворить из Чемоданов. Но, к счастью, на суде выяснилось, что нет такой статьи.

- Точно! Был такой случай, – вспомнил судья. – Между прочим, ваша была промашка, Маргарита Илларионовна. Приняли заявление, не разобравшись.

- Ну, и что она плохого сделала! – горячо вступился Степан Сергеевич. - Если б она не приняла, он бы и до сих пор пил как свинья, а мы бы сидели при старом законе. А так – и законодательство усовершенствовали, и человека спасли.

- А разве я сказал, что она плохо сделала? - беззлобно отпарировал судья. – Вы, Степан Сергеевич, шуток не понимаете... Продолжайте свидетель.

- Вот-вот, - неприязненно заметил Упендра. – Он и тогда точно так же фиглярничал. На протяжении всего процесса никому слова сказать не дал. Постоянно не к месту шутил, со всеми заигрывал. А потом ни с того ни с сего взял и присудил высшую меру.

- Сам присудил? – удивился Коллекционер.

- Формально, конечно, не сам, а фактически сам. Он судом вертит как хочет. Да ты понаблюдай. Весьма поучительное зрелище.

- ... В общем, меня временно отпустили, до изменения закона, - гнусавил свидетель. - Я тогда здорово струхнул и решил не дожидаться, когда примут поправки, а побежал опять к Справкину. Он мне и до этого предлагал гипноз, но я не давал согласия. Потому что гипноз – это насилие над личностью. Ну, а тут, когда меня прижали, деваться было некуда. Тогда я еще не был знаком с Истиной, и не знал, куда податься. Короче, он со мной провел пару сеансов, и я со спиртным завязал. Так что, когда закон изменили, и меня опять вызвали в суд, то уже все соседи честно подтвердили, что я две недели как не пью...

Свидетель остановился, чтобы перевести дух. По-видимому, еще никогда ему не приходилось произносить таких длинных речей.

- Молодец, Уисибо-ши! – негромко сказал со своего места учитель Подкладкин. – Смело продвигайся дальше, у тебя все написано.

- Это и есть тот самый великий гуру? – ревниво спросил Упендра.

- Да, это Сатьявада. В переводе с санскрита – «Знающий истину».

Упендра криво усмехнулся.

- Не удивлюсь, если он сейчас во всеуслышание объявит себя всемогущим магом и прорицателем.

- Уже объявил! – сказал невесть откуда появившийся Чемодаса-младший. – Здравствуйте еще раз. Давно прибыли?

- Да уж полчаса как сидим, – ответил Коллекционер.

- А я застрял под диваном. Резинка ослабла, пришлось укорачивать... Это ведь он предсказал наводнение. Об этом даже заметка в была, в его же собственной газете. Тогда-то на нее никто и внимания не обратил. А Соломоныч где-то откопал и вчера зачитывал.

- Все-таки зачитал? – удивился Коллекционер.

- Да, я как раз не успел вам рассказать. Как Степан Сергеич ни протестовал, но он таки исхитрился, взял слово - и зачитал! Потом дядя Чех перед ним публично извинился. Еще бы: главная улика.

- В чем? – не понял Упендра. – В чем его вообще обвиняют? В шарлатанстве?

- В организации стихийного бедствия! - выпалил Чемодаса-младший.

- А разве не Чемодаса это все устроил? Что-то я ничего не пойму.

- Чемодасов – только исполнитель, а главный организатор – Подкладкин, – без колебаний сказал юный адвокат. - Иначе как бы он мог это предсказать? А что Чемодасов - его правая рука, это уже ни у кого не вызывает сомнений. Чемодасов сам похвалялся, что он – любимый ученик Сатьявады. Это все верующие подтверждают.

- Ну, это они из зависти, - сказал Упендра. – Небось, каждый мечал стать правой рукой.

- Да он и сам то же сказал, под присягой…

Они уже говорили в полный голос. Другие зрители, устав слушать свидетеля, тоже переговаривались, сначала шепотом, а теперь уже и вслух, все громче и громче. А судья, перебравшись за стол присяжных, рассказывал им что-то такое, от чего мужчины откровенно хохотали, а женщины смеялись исподтишка и при этом краснели и хорошели на глазах.

Маргарита Илларионовна, хмурясь, все ниже склонялась над протоколом.

- Тише! – рыкнул прокурор. – Невозможно слушать свидетеля. Федор Соломонович, следите за порядком!

Застежкин, на полуслове оборвав свой рассказ, трусцой перебежал на судейское место и застучал молотком.

17. Все замолчали, в наступившей тишине опять был слышен только гнусавый голос свидетеля.

- ... Как только я бросил пить, я начал искать смысл жизни. Стал читать разные книги. От этого у меня совсем ум за разум зашел. Я – опять к Справкину, а он мне и объясняет, дескать, вам пока лучше от чтения воздержаться, так как в книгах содержится много противоречивой информации, а от этого у вас возникает сумбур в сознании и хаос мыслей. И посоветовал мне лучше заняться каким-нибудь спортом, для улучшения своего тела. Как я сейчас понимаю, это была чисто масонская тактика, направленная на то, чтобы увести человека от Истины. А то, что он владеет техникой эн-эл-пи и оказывает гипнотическое влияние на людей – так это всего лишь связь с нижним астральным миром. А там, как объяснял Ананда-сейтайши, живут такие мрази, от которых лучше вообще держаться подальше, если не хочешь переродиться в аду или в мире голодных духов... И вообще Справкин с самого начала меня неправильно лечил! – вдруг с неожиданной злобой выпалил свидетель. - Он мне все время внушал, что я псих, а я совершенно здоров и лечиться мне вредно! Это он своим лечением подорвал мое здоровье. Я это осознал только после встречи с Истиной, а раньше не понимал и во всем его слушался. А надо было давным-давно послать его куда подальше! Но ничего, он свое еще получит, можете не сомневаться. Корпорация с ним еще разберется! У нас есть такие ребята, которые могут запросто к нему подойти прямо на улице и набить морду! Мне сам свами Митяй говорил, что когда Истина восторжествует, со справкиными нянчиться никто не станет! Они думают, что они боги, но мы им боговать не дадим! Хватит, побоговали!..

В зале зашумели. Судья поднял молоток, отчего свидетель шарахнулся в сторону и испуганно втянул голову в плечи. Видя его непомерный испуг, Федор Соломонович не стал опускать молоток и, найдя глазами доктора Справкина, мягко сказал:

- Извините, Илья Ефимович, вы же сами понимаете... - на что доктор только хмыкнул и пожал плечами. - Свидетель, попрошу не отвлекаться. Ближе к делу. Расскажите, как вы познакомились с учением Истины.

- Вот я и говорю, - приободрившись продолжил плюгавый свидетель, - Когда я еще не был знаком с Истиной, сбить меня с тольку ничего не стоило. По совету своего лечащего врача, доктора Справкина, я занялся спортом. Сначала бодибилдингом, потратил на это полтора года, пока не понял, что с моими данными это просто нереально. Тогда я поочередно перепробовал занятия несколькими видами боевых искусств. Изучил диужитсу, ушу, тхейквандо, карате, но все это мне показались забавой для детей. И я занялся айкидо, каковым и занимаюсь до настоящего времени. Я преподаю детям искусство самообороны. Живя во втором браке, ради здоровья дочери жены бросил курить и не курю уже 13 лет. Но все-таки после семи лет этот брак тоже распался, как и первый. Сейчас женат третий раз. Детей нет, поскольку мы оба занимаемся духовной практикой, познаем Истину... Так что считаю, наш союз двух сердец удачным...

18. Судья легонько постучал молотком по столу и осторожно спросил:

- Свидетель, вам был задан вопрос: как вы познакомились с учением Истины? Не могли бы вы на него ответить?

- Вот я и говорю... - Свидетель уставился в свою бумажку и, наконец, найдя нужное место, отметил его пальцем и продолжил чтение: - «Преподавая айкидо, я однажды ходил по домам культуры в поисках помещений для работы. В одном из домов культуры я встретил своего бывшего одноклассника Миямото-ши...

- Как-как? – не прекращая записывать, переспросила Маргарита Илларионовна. – Еще раз, пожалуйста. Как звали вашего одноклассника?

- Миямото Мусаси.

- Это его гражданское имя?

- Что? – не понял свидетель.

- Секретарь интересуется, как звали Миямото в миру, - пояснил один из адвокатов защиты.

- А-а! Так бы и сказали. В миру его звали Серегой. Серега Загвоздкин. Мы с ним в одной спецшколе учились. Только меня из пятого класса выперли, а он дотянул до седьмого. А Миямото Мусаси – это был такой знаменитый мастер кэндо...

- Мастер чего? – снова переспросила Маргарита Илларионовна.

- Кэндо. Искусства меча, - охотно разъяснил свидетель. – А Уисибо Марихэ –тоже был знаменитый мастер, только айкидо. Поэтому я и взял себе его имя.

- Айкио я знаю, - сказала Маргарита Илларионовна. – Мой сын одно время увлекался.

- И он же, этот Уисибо, был известный буддист, Достигший Махамудры, основатель школы...

- Секретарь, не отвлекайте свидетеля! - перебил прокурор.

- Что значит не отвлекайте?! – вспыхнула Маргарита Илларионовна. - А если мне непонятно? Как я должна писать?

- Пишите своими словами, как поняли. Мы не можем на каждого свидетеля тратить по два часа. Свидетель, продолжайте.

- А чего продолжать, если вы сами рот затыкаете? – сказал свидетель. - Почему я не могу ответить, если человек интересуется? Тем более, у нее сынок занимался. Как его звать-то? Может, как раз у меня и занимался?

- Маргарита Илларионовна! – строго предупредил прокурор.

- Извините, мы с вами потом, отдельно побеседуем, хорошо? - сказала Маргарита Илларионовна плюгавому свидетелю. – А сейчас и в самом деле времени нет. Еще ведь и другие на очереди, тоже хотят выступать.

Но свидетель был явно разочарован.

- Ну, вот! – проворчал он, - И это называется суд. То - говорите, это - не говорите. Цензуру установили. В таких условиях хрен кого приведешь к Истине.

- Свидетель, не выражайтесь! – строго сказал прокурор. – Вас не об Истине спрашивают, а о том, как было дело.

18. - Значит, истина суд не интересует? Я вас правильно понял? – едко осведомился главный защитник Учителя Морнар-сейтайши.

- Протестую, - вмешался судья. – Вопрос некорректен. Свидетель, все-таки расскажите, пожалуйста, суду, как вы познакомились с учением Истины. Вы уже начали об этом рассказывать, но вас перебили. А теперь, если вам не трудно, продолжите, мы вас внимательно слушаем. Вы остановились на том, что встретили своего одноклассника. И что же он вам сказал? Это очень интересно!

После этих слов судьи плюгавый свидетель, который уже совсем было собрался отказаться от всех своих показаний, а вдобавок к этому выразить неуважение к суду, и раздумывал только о том, в какой форме это лучше сделать, переменил свое решение, снова развернул шпаргалку и забубнил:

- «... своего бывшего одноклассника Миямото-ши, который изложил мне суть постижения Истины в истинном смысле, а не так, как об этом пишут и говорят в средствах массовой информации. Я поверил в Учителя Сатьяваду и полюбил его больше всех на этом свете! Как говорится, я «влез в озеро Истины» с головой и рад, что пройдя через ад прожитых лет, могу отдать себя Учителю со всеми своими потрохами. Я - самый счастливый человек! А теперь я хочу рассказать о своих опытах в постижении Истины...»

- Вот-вот, мы как раз об этом-то и хотели вас расспросить, - обрадовался судья, видя, что дело идет к концу.

- «...После того, как я стал читать литературу и выполнять Тренинг Ветра, у меня началась чистка тела и духа. Потом началась чистка каналов ног. Ноги стали толстыми, как бревна, и из них потек гной. Приходилось обматывать ноги, чтобы не запачкать одежду и постель. Тело покрылось прыщами и гнойниками. Жена уговаривала меня бросить все это и жить как прежде, но я люблю преодолевать трудности и никогда не отступаю. Еще через некоторое время у меня был опыт «крещения огнем и водой». Температура поднялась выше сорока градусов. Мне было жарко, как в печке, а через полчаса температура резко упала и начался сильный озноб. Минут сорок не мог согреться. За всю ночь три раза отжимал майку, как будто ее вынули из ванны с водой. У меня было несколько таких «крещений огнем и водой». У меня также был опыт во время концентрации на мандале Всевышнего Бога Шивы и его жены. Из мандалы выходили семь лотосов необычайной красоты: черный, желтый, зеленый, синий, красный, фиолетовый и серебристо-белый - и уходили в виде пара в Сахасрара-чакру Учителя Сатьявады. После этого я уже не сомневался, что Гуру пишет чистую правду. И напоследок хочу заверить всех желающих заняться духовной практикой: у меня было еще около двадцати опытов помимо тех, что я уже описал, но если рассказывать обо всех, то и целого дня не хватит, тем более, что мне все время мешают и не дают говорить. И прошу вас всех от чистого сердца и со всей любовью ко всем, кто сейчас прослушал это повествование о жизни в аду и о приходе в рай: бросьте все фиксированные идеи и вступайте на путь Истины! И поверьте моему опыту прожитых лет – жизнь в этом мире не стоит и ломаного гроша!»

Свидетель опустил руку с бумажкой и отер пот со лба.

- Это все, что вы можете сказать суду? – спросил судья.

- Все.

- Тогда спасибо. Объявляется перерыв, до завтра... Клаша, что там у нас с Чемодасовым? Так никто за него и не поручился?

- Я за него ручаюсь, - сказал Коллекционер.

- Вот, Дмитрий Васильевич за него ручается, - сказала Маргарита Илларионовна.

- Ну, и слава богу. Тогда оформите все как положено, и пусть он идет отдыхать. Шутка ли – который день на ногах! Пойдите прилягте, гражданин Чемодасов, в ногах правды нет.

- А завтра приходить? – спросил Чемодаса.

- Завтра? Дайте подумать… Нет, можете не приходить. Когда будет надо, мы вас пригласим.

Продолжение следует

Высказаться?

© Ольга Ляшенко

---

[-1]Всероссийское Общество Собирателей Чемоданов. - сост.

[-2]Так называемые гуманисты очень любят это место. В своих пространных комментариях они пытаются представить поведение соседки как характерный пример «зомбирования» людей чемоданными жителями, которые, дескать, «полностью подчинив вас своей воле, заставят забыть обо всех человеческих ценностях, привязанностях и обязательствах и превратят в свое послушное орудие».

Нам не пришлось бы тратить драгоценное внимание читателей, доказывая очевидные вещи, если бы авторы этих комментариев удосужились прочесть комментируемый текст целиком, а не в виде цитат и отрывков, услужливо подобранных составителями неогуманистических «хрестоматий». В самом «Собирателе чемоданов» содержатся недвусмысленные и исчерпывающие возражения против создаваемого ими мифа.

Во-первых, говоря о «разрушении семьи», как, якобы, одном из ближайших следствий «чемоданной экспансии», неогуманисты, по-видимому, забывают о том, что, как вытекает из слов самого Коллекционера (Л3: 3), его семья распалась задолго до того, как в квартире появились чемоданные жители. Более того, уже в самом начале повествования мы видим его не только без всякой семьи, но и без малейших поползновений к тому, чтобы завести семью или нечто подобное (в тексте прямо говорится: «Он вел тихую, уединенную жизнь, <...> его никто не посещал» - СЧ: 2). Таким образом, семья была разрушена уже заранее, без какого бы то ни было участия со стороны чемоданных жителей, причем Коллекцонер от этого нисколько не страдал. Конечно, можно сказать, что в каком-то смысле причиной семейного разлада послужили чемоданы. Но воздвигать на этом обвинение против чемоданных жителей, которыми в тот момент и не пахло, значит, подменять понятия, впадать в мистику и сваливать с больной головы на здоровую.

Что же касается диалога Коллекционера и Упендры из 3-й книги Луны, то у нас, как говорят в Чемоданах, просто в пенале не укладывается, как можно было из трогательного рассказа Упендры о своем детстве и отношениях между матерью и отцом, сделать вывод, будто он направлен против семьи, когда из него со всей очевидностью вытекает, что неполная семья в чемоданах является отнюдь не нормой, а достойным сожаления исключением.

Во-вторых, если допустить, что Упендра подчинил себе соседку путем «зомбирования», то спрашивается, почему она так легко отвергла Чемодасу, несомненно более энергичного и более типичного чемоданного жителя, а следовательно, как можно было бы предположить, исходя из «гуманистических» теорий, гораздо лучше владеющего приемами влияния на людей, чем вялый и стареющий Упендра? Заметим, что соседка не только не поддалась влиянию Чемодасы, но и фактически обвела его вокруг пальца, без зазрения совести взяв у него деньги в обмен на обещание «вернуть с получки». Пока мы не получим от «гуманистов» ответа на этот вопрос, остается полагать, что в основе поведения этой женщины лежит не рабское подчинение «нечеловеческой» воле первого встречного чемоданного жителя, а свободный выбор, сделанный разумным существом на основе собственных симпатий и предпочтений. - сост.

[-3]Падмасана, или «поза лотоса» - один из основных элементов йогической практики. - сост.

[-4]Следует подчеркнуть, что речь идет именно о понятиях, а не о терминах. В лексическом отношении чемоданный язык не только не богаче, но даже несколько беднее наружного, так как многие понятия в нем передаются словосочетаниями, состоящими нередко из большого числа слов (иногда – до ста слов), соединяющихся в весьма сложную грамматическую конструкцию. В строгом смысле их даже не всегда правомерно называть словосочетаниями, так они нередко содержат вводные предложения, периоды и даже целые повествования. – сост.

[-5]Главный принцип чемоданного дискурса состоит в том, что вслед за любым высказанным положением приводится ряд частных следствий, а попросту – примеров. Каждое из частных следствий, в свою очередь, также стремится актуализироваться в качестве общего положения, требующего новых примеров. Это и есть основной механизм развертывания данного типа дискурса, что же касается таких его характеристик, как «непредсказуемость», «парадоксальность» и пр., уже ставших общими местами в литературе о чемоданах, то они представляют собой не более, чем его естественные следствия. - сост.

[-6]Сангха (санскр.) – община верующих. Здесь – возглавляемая учителем Сатьявадой религиозная организация «Корпорация Истины». - сост.

[-7]Суд в чемоданах, в отличие от всех прочих учреждений, открыт круглосуточно. - сост.

[-8]Самадхи – особое состояние, достигаемое путем йогической практики, при котором сознание освобождается от физического тела. Способность входить в самадхи Достигшие Раджа-Йоги используют в различных целях, в основном для получения достоверной информации о других мирах, о предыдущих и последующих жизнях и т.д., а также для предсказаний. - сост.

[-9]Самана – монах, член религиозной общины. - сост.

[-10]В Чемоданах принято, если это не противоречит требованиям приличий и благозвучия, образовывать краткие имена не от полного имени, а от фамилии. Ср.: – Чижик (от Чеженко); Чемодаса (от Чемодасов); Стас (от Стяжаев); Чех (от Чехлов), Клава (от Подкладкина), но Игорь (от Дерматинов). – сост.

[-11]Надо заметить, что врачи–терапевты в Чемоданах всегда отличаются неопытностью. К тому же их, как правило, очень мало, поскольку надобность в них возникает редко, готовят же их просто так, на всякий случай. Гораздо более опытными и лучше подготовленными являются хирурги, которые и составляют основной контингент медицинского персонала. Наивысшей же профессиональной квалификацией обладают психотерапевты. Но они крайне немногочисленны и исчисляются буквально единицами. - сост.

[-12]Кровеносная система чемоданных жителей устроена так, что кровь ни при каких обстоятельствах не может попасть в голову, и уж тем более – в какие-то части логоса. Поэтому выражения «кровь бросилась в голову» и «застучалов ушах» в Чемоданах совершенно лишены реального смысла. Это – примерно то же, что сказать: «кровь бросилась в шляпу (в ботинки, в портфель и т.п.)» или «у меня в каблуках застучало». - сост.

[-13]Согласно Части третьей статьи 57 Конституции, любые налоги и сборы в Чеморданах запрещены. Законы, устанавливающие налоги или сборы, силы не имеют. – сост.

[-14]Очевидно, что судья здесь имеет в виду не собственно Чемоданы, а жилую надстройку. - сост.