Рашид Полухин
Люблю тебя, свинья-Россия, почему-то (2-я серия)
|
|
Листья кустарников вкуснее, чем наступать на могилы.
Коровы не спешили. Коровы никогда никуда не спешат. А мы их не подгоняли - жарко. Cо стороны ташкентского ипподрома на шоссе скопился длинный хвост автомобилей. Не гудели. Бесполезно. В конце стада сердито брела белая телка. Ей только что порядочно досталось. Забралась в подъезд многоэтажного общежития и застряла.
Мы вошли на кладбище как обычно, через пролом в изгороди. Коровы никогда не наступают на могилы. Неудобно. Копыта не созданы для могил. Лучше жевать сочные листья кустарников, разросшихся над обелисками. А нам с Махсудом не надо следить, где стадо. Мы предпочитаем пасти в районе семидесятого - семьдесят четвертого годов. Но по бокам коровы уже все ободрали, а вглубь не могли пройти из-за густой растительности. И мы погнали стадо в девяностые.
У свежей могилы наводили порядок какие-то "русские". Я спросил:
- Махсуд, а нам от них не достанется?
- Они не будут связываться с узбеками, вот если б были корейцы, могли возникнуть проблемы.
Мы все-таки остановились подальше, присели на корточки. "Милой Олечке Демьяновой от мамы и папы. 6.07.91-6.07.91". Махсуд сунул под язык щепотку "наса" - легкого наркотика - смеси толченой анаши и куриного помета, протянул пакетик мне. Я покачал головой.
- Махсуд, а на мусульманском кладбище травы много?
- Много.
- Может, туда пойдем в следующий раз?
- Убьют.
- А тебя где похоронят, здесь или на мусульманском?
Махсуд возмутился:
- Конечно, на мусульманском. А тебя здесь?
- У нас такого нет. Деления.
Помолчали. Махсуд спросил:
- А у тебя девушка уже была?
- Нет.
Махсуд посмотрел на меня снизу вверх, сверху вниз:
- А у меня была. Полутаджичка-полурусская, дочка прапорщика. Правда, дала не туда, а просто между ног. Хочешь, я тебя с кем-нибудь познакомлю?
Я хочу, но люблю красивых и отказываюсь. Опять молчим.
- Махсуд, а куда делась колбаса из холодильника?
- Дед съел.
- Он же не ест свинину.
- Днем не ест, ночью ест. Я видел, как он крался в темноте.
- А.
На могиле "Хабибулина Игоря Рустамовича 30.02.70-04.03.89", фотография в военной форме, вырос молодой тополь.
Жара к вечеру усилилась, коровы объелись, и мы с двоюродным братом погнали их обратно.
Мгла. Дважды мгла. Привычная зимняя ночь маленького полярного городка. И украинский референдум, сказавший "да" независимости. Радиационное пятно, покрывшее место рождения славянской цивилизации, дало свои раковые всходы. Советского Союза не стало. Кто я теперь? По мне провели границы.
В юности особо остро чувство вины, обратная сторона эгоцентризма молодости. Весь мир для тебя, и ты в ответе за все. Если что-то не так, виноват ты.
Предательство. И предатель – я. Я предал себя. В тот день, когда получал паспорт. В моей метрике значились данные "мать - русская, отец - татарин", могло бы "мать - украинка". Того, который "отец - татарин", не помню, поэтому его выбрать не мог. Сейчас жалею. Не из-за человека, а чтобы отгородиться. Отгородиться от многих из тех, к чьей породе приписан. Да и при встрече с серыми людьми в погонах лучше быть татарином, чем русским с восточным именем. Я долго сидел над графой анкеты, которой не должно быть. Написал "украинец", сейчас просто ставлю прочерк. Но паспортистка оказалась женщиной аккуратной, позвонила домой и поставила выбор: или – или. Я выдохнул: "Русский", предав часть себя.
Да и раньше я часто кивал головой, когда надо было говорить «нет». Мир как взбесился. Мои родственники на Украине ругали москалей, а в Ташкенте двоюродные братья-"узбеки" объясняли, что я монголоид. И те, и другие, считали меня своим. Желая быть своим, я соглашался, опять предавал часть себя.
Люди разделились на две большие стаи, на красных и белых. Но я никак не мог понять, почему, если коммунизм – плохо, то и Советский Союз – плохо. Ведь у блондинов не всегда голубые глаза. Все хотели национальных государств. Не свободы, а из общей камеры – в одиночки.
На севере, в мое школьное время, не было слова "национальность". Сейчас, как и везде, это поганое слово струится там паром в морозном воздухе. Наверное, его к нам занес парнишка, беженец из Баку, который появился у нас в старших классах. А потом это слово насыпало на кладбище нашего городка четыре могилы морским пехотинцам. Их тела принесли на себе в заполярную лесотундру плодородную чеченскую землю.
Простите мне любовь к Советскому Союзу. Он – моя родина и мое детство. Хоть и пришлось постоять в очередях, отоваривая талоны, пока родители были на работе.
Но детство и родина приходили к концу. Люди из телевизора становились все ближе. Трансляции съездов депутатов Союза и РСФСР уже превратились в сериал. Уже не стало Сахарова. Собчак, Афанасьев, Попов. Но не мог я понять: почему, если коммунизм – плохо, то и Советский Союз – плохо? Смотрел в телевизор и думал, пожалуйста, вы же умные, хоть один, задайте этот вопрос. Нет, две стаи, красные и белые.
В августе, перед выпускным классом, родители отдыхали в глухой украинской деревушке, километрах в двухстах от Киева. Отец, который сидел в машине, курил, читал книги, слушал по радио вражеские голоса, прибежал и радостно сообщил: "В Москве путч". Он всегда радуется, когда плохо, тем более мать давно засветилась как демократка.
Что делать, поставили стол рядом с автомобилем, разложили сало, яички, душистый хлеб, зеленый лучок и стали слушать радио. Первый день было страшновато. Тем более, вражеские голоса заглушались, и приходилось искать новую частоту. Совершенно случайно мы попали на волну военной колонны, которая направлялась в Киев. Люди из телевизора, до которых раньше были тысячи километров, теперь двигались где-то совсем недалеко от нас. Впрочем, все очень быстро кончилось. Молчавший во время путча Кравчук оказался борцом за свободу Украины, так же, как и первые секретари компартий Средней Азии.
Родины, СССР, не стало. А свобода не пришла - рабовладельческая армия, прописка, послушные СМИ, душащие бизнес налоги.
Студентом я столкнулся с людьми из телевизора вплотную. Политики, журналисты, актеры театра, черные октябрьские глазницы выгоревших квартир в домах вокруг белого дома. Люди как люди, не плохие и не хорошие, просто винтики, часть процесса. Только процесс, в котором мы все участвуем, судебный. А может быть, уже отбываем наказание.
Мурманский поезд втянулся в пригороды Петербурга.
- Вставай! - мой бравый китаец Сяо, он же Шурик, уже бодр, одет, умыт. Но традиционно пришиблен и настроен на неприятности, - Вставай, туалет сейчас закроют, - веский аргумент, пожалуй, он прав. Великий путь из крайнего купе в умывалку, какие-то мужики в окна смотрят.
- Шурик, а где соседи?
- Вышли в Волховстрое.
- Хорошо.
- Ботинки б украли, ты б и не заметил.
- Плохо.
Мужики, те самые, которые в коридоре стояли. Серьезные, крупные.
- Привет парни, - двое садятся вокруг Шурика, один в проходе и закрывает дверь в купе.
- По делу? - ясно, что по делу, один ласково хватает Шурика за шкирку. Говорить надо мне, а не китайцу, с его акцентом. - Из милиции? - с документами вроде все в порядке, но кто его знает. Веселятся:
- Нет, с другой стороны - слава богу, не из милиции.
- С какой другой, из госбезопасности? - Совсем мужикам весело стало:
- Почти. Ребятам надо помочь, надо выкупать.
- Да. И что?
- Деньги нужны.
- Ага. Чего?
- Откуда ты свалился? Бандиты мы. Деньги в общак собираем, ребят из тюрьмы выкупать. Никто нам не отказывает, пацаны по полштуки баксов дают.
И тут прорывается Шурик. Голос у него и так высокий, но сейчас совсем уж:
- Нет денег у нас, студенты мы из питерского политехнического института, бедные мы, - китайца берут за шкирку детальнее, лопается верхняя пуговица на отутюженной рубашке. Я махаю студенческой корочкой:
- Ребята, что вы на нас время тратите, пацанов ищите. Я из Мурманской области, парень из Казахстана.
Мужики переглядываются:
- Какие-то деньги все равно есть. Показывайте. Отсчитаем треть, а иначе все заберем. У меня в нагрудном кармане светлой рубашки просвечивают купюры. Взятый за шкирку Шурик начинает задыхаться.
- Какая треть, на что мы жить будем, - а поезд уже начинает останавливаться, у мужиков цейтнот. Злятся:
- Десятка с тебя, а с тебя, друг, как с иностранца, двойной тариф, - Шурик кое-как выковыривает из кармана двадцать рублей.
Я думаю. Шурик требует:
- Дай им. - Я даю. Уходят.
- Ты почему сказал им, что мы из политехнического, вдруг бы они студенческий посмотрели?
- Москвичи богатые.
Питер. Вокзал. Хоть мы и только с Кольского, холодно. Градусов не очень, зато влажно и ветер. Двое китайцев, Ван, длинный и тощий. Второй как шарик, Е, а фамилию из трех букв как ни произноси, лучше не произносить. Из политехнического. Мой Шурик все норовит по-китайски, а питерцы по-русски и акцента почти нет.
Везем вещи в общагу. И в столовую, еда для китайца свята. Ван спрашивает:
- Сяо, ты что возьмешь? Курицу или свинину? - Шурик почему-то злится. Я недоуменно смотрю на Вана.
- Император у вас такой был, династия Минь. Солнце, что ли.
- Свинья его фамилия означает, а еще цыпленок. - Да, что-то в Шурике есть от последнего... и от первого.
За стеклянными стенами столовой бредет бабка, чистая блокадница. Я не жуя глотаю пирожок. Культурная программа, за чем и приехали. Шурик - шустрила, за годы в России был там, а еще там, там и там. Стандартно, Невский, Зимний, Петропавловская, адмиралтейство, Исаакиевский. Фото тут, фото там. У меня под шапкой-обманкой с самого начала мерзнут уши. Так мерзнут, что потом уже не мерзнут. А китайцам под капюшонами все равно. Положим, Ван с Е привычные, а Шурик? Вопрошаю. Отвечает:
- У нас в Шанхае тоже море и минус зимой бывает, зато нет отопления, - Шурик китайский националист и империалист. Девушек, когда впервые приглашает их на танцы, сразу предупреждает: «Ты мне очень нравишься, но спать с тобой не буду, потому что патриот».
Понятное дело, к всаднику. Петр все куда-то скачет. Шанхайский империалист снимает перчатки, складывает ладони, молчит, потом два раза кланяется.
- Шурик, что это было?
Китаец тычет в коня, он резок и непреклонен:
- Город он основал? - я робко киваю.
- Не было б его, не было б города? - у меня уши замерзли и я не спорю. Хотя...
- От Шанхая до Харбина какое расстояние?
Я долго думаю:
- Большое.
- Сколько людей в Китае живет?
Я считаю:
- Много.
- Вот видишь! - Шурик-победитель, - Понятно?
- Нет.
- Если б не было его, - Шурик хлопает по глыбе, - не было б МЕНЯ! Понятно?
- Нет.
- Родители у меня здесь учились, познакомились. Понятно?
- Понятно, - я смотрю на Петра с ненавистью, - Негодяй.
- Что такое?
- От Киева до Казани тоже большое расстояние.
Шурику еще надо туда и туда, но Е видит мои уши и предлагает заканчивать с культурой. И вот, наконец, троллейбус. И вот, наконец, общага. Уши начинают приятно болеть. Китайцев в комнате все прибывает и прибывает. Не слишком богатый, но вкусный стол, 60-ти процентная водка, пахнущая ацетоном. Шурику в конце концов удается перевести разговор на китайский. Благо, большинство из Шанхая и все из северного Китая. Я молчу, пью водку и много-много закусываю. Говорят все, но мой Шурик всех перекрывает. Тепло, хорошо. Еще рюмку отравы. Вокруг щебечут. Изредка знакомые искаженные слова, Москва, Ленинград, Ли Пен, Ден Сяопин. И вдруг я понимаю, что сейчас нас будут бить. Шурик лыка уже не вяжет, но что-то такое ляпнул.
- Мужики, что такое? - русская речь действует отрезвляюще, но не очень. Поднимается большой черный китаец:
- Забирай своего москвича и проваливайте в свою Москву.
За нас тут же начинают заступаться Ван и Е, больше за меня, а не за Шурика.
Страшный китаец смягчается:
- Ты сам-то как думаешь, Питер тебе нравится?
- Холодно у вас.
- Да, холодно, - в голосе звучит гордость. - А вообще?
Я что-то начинаю плести про интеллигентность, про родителей, которые познакомились, про то, что сам жил в детстве, про сестру, которая здесь родилась, но не успели оформить из-за переезда, и пришлось писать в свидетельстве, что родилась в Кандалакше. Потом, совсем некстати, про блокаду, про души покойников, и что в Питере так холодно из-за них. Потом мы еще что-то пьем и о чем-то поем, в том числе «Подмосковные вечера», пока Шурик приходит в себя между туалетом и умывалкой. Уезжаем мы все-таки в ночь в тот же день, а не на следующий, как планировали. Ван и Е доводят Шурика до вокзала. Укладываем Шурика в купе, прощаюсь, извиняюсь. Е махает рукой:
- Да что с него взять, москвич.
Наутро, подъезжая с головной болью к Москве, начинаем разбираться:
- Шурик, мне эти парни понравились. Надёжные.
Моему китайцу, которому все с гуся вода, вчерашнее нипочем, он рубит сплеча:
- В том-то и дело. Зачем китайцы едут в Россию?
- Учиться.
- В Китае знаешь как учат? Ты бы в зимние каникулы домой у нас не поехал, ты бы ночами над учебниками сидел. Да учиться можно и без института. В Россию едут за заграничным дипломом. За карьерой. А за карьерой надо ехать в Москву. Вот Ли Пен, троечник, зато учился в Москве. А эти? Да они даже в партию вступать не хотят. Они уже забыли зачем сюда приехали.
И правда, зачем китайцы едут в Питер? И что в нем находят?
- Коля, застегнись, простудишься.
- Мариша, брось, лето ведь.
- Коля, какое лето? Градусов пятнадцать, не больше.
Вечер. Спальный район, пара возвращается домой из театра. Редкие саженцы деревьев пытаются уснуть, чтобы забыть о непривычности нового места. Еще не прижились. Траву бы, чтобы чувствовать себя как дома.
- Да ладно, Мариша, гуляем ведь. Жизнь.
- Коля, застегнись!
- Ох, так и быть. Хорошо сработали ребята, правда?
- По-моему Макбет играла ужасно.
- Брось, такая прелесть.
- Коля, смотри у меня!
- А чего? Я ничего.
- Негодяй! - женщина шутливо толкает мужа локтем в бок.
- Мариша, не хулигань! - шутливо сердится Николай, - Скажи, чем так тебе не понравилась Макбет?
- Раздевайся, дура. А ты, урод, бабки гони, часы и мобилу, - холодный циничный голос из темноты.
Одиночество посреди мегаполиса. Одиночество от защищенности. Одиночество двоих. Сначала они молчат. Оцепенение пораженных страхом зверьков. Рефлекс. Видят троих. Молодые, но не подростки. Мужчины, уверенные в себе. Нет, еще не уверенные в себе. Думающие так. Двадцать лет. Решили, что всё поняли. Но пока ничего от жизни не получили. Берут, хотят взять сразу всё, быстренько.
- Раздевайся, сука! А ты, мразь, чего как вкопанный встал?
- Коля, что такое? - крик женщины некрасив.
Зажженные окна домов молчат. Может, кто и набирает сейчас ноль-два тихо. Может - нет. Одиночество.
- Ребята, вы чего?
- Молчи, козел! Раздевайся, сука!
- Деньги берите, жену не троньте. Непрофессионально работаете, - Николай пытается говорить спокойно. Страх - смерть. Не наглеть и не бояться.
- Ты умный да? Умный? Урод! - кулаком в лицо. Отморозки. Стильно одетые, но отморозки. Не бабки им нужны, а самоуважение. Проблема всеобщего старения. Взрослые, а считаются маленькими.
Мужчина отвечает на удар. Но его сбивают с ног ударом под колено и начинают мочить ногами. Злобы много, взрослой. За то, что считают детьми.
Она кричит:
- Коленька!
- Заткнись, сука! - парень зажимает женщине рот и заламывает руки. Чтобы бить, достаточно двоих.
- Козлы, отстаньте от них, - новый голос из темноты. Презрительно спокойный.
- Ты что, урод? Пошел вон! - тот, который держит женщину вступает в переговоры. И тут же валится на землю от удара ногой в челюсть.
- Да мы тебя жизни лишим! - один выхватывает нож. Мужчина им уже неинтересен, он без сознания.
- Угу, - отвечает спокойный голос. Нож вылетает из руки парня от нового удара. И тут же мелькают ноги и кулаки. Все трое на земле. Один воет. Другой держится за промежность. Третий стирает кровь с лица.
- Пошли вон! - и трое встают и уходят, быстро, очень быстро.
Женщина рыдает, но поднимает голову мужа с земли. Тот очухивается потихоньку. Постанывает.
- Нормально? Разберетесь сами? Или еще помочь? - спрашивает неожиданный спаситель.
Мужчина садится на землю, кряхтит:
- Да вроде кости целы. Дошкандыбаю как-нибудь до дома. От ить, двадцатилетние придурки, думают, всё им можно.
- Это точно, - отвечает голос из темноты, - Вернулся только из армии, а тут столько уродов развелось.
5.07.2003 Москва
- Да, иду. На остановке стоишь? Иду, - Боря с мобильника звонить уже достал. Однаклассничек, блин. Хорошо, что приехал, урод, выпьем, поговорим.
Дождь идет, но тепло. Свежо. На улице. Вечереет, темнеет.
- Давно стоишь?
- Чего опаздываешь?
- Так раньше позвонил бы.
- У вас карточку на мобильный купить можно?
- Через пару кварталов.
- Пойдем. Как, в Чехии был?
- Был, Боря, был.
- И как?
- Круто. Садишься в самолет. Взлетаешь. Облачка. Садишься и совсем другая жизнь. Знаешь, какие там полицейские? Я там ходил с ксерокопией загранпаспорта, на которой половина не отпечаталась. Остановил меня коп. Видно по мне, наверно, что из России. Десять минут базарили, с трудом понимая, но отпустил.
- У нас бы по морде и в КПЗ. - Боря пасется дружинником при ГАИ и ухватки у него чисто ментовские. - Как по жизни, вообще?
- Архитектура....
- Да не, как по жизни?
- Не намного дороже, чем у нас и все ухожено. Рестораны дешевые в центре Праги. А пиво чуть ли не дешевле, чем у нас. И качество.
- Да, чешское пиво - вещь. Сколько возьмем, ноль семь? У тебя сало еще осталось? Тогда, нам сок томатный, - кассирша с уважением, Боря свой парень.
- Как у тебя документы проверяли из-за всей этой заварухи?
- Не. Да кто? Я на машине. А у тебя?
- Я пешком. У соседки проверяли. Автобус остановили, у всех проверили. Как думаешь, надолго петрушка?
- На месяц. Уже всех достало. Но раздражение осталось, повод есть, поэтому на месяц, как минимум.
- С этим штурмом не понял.
- И я не понял.
- Похоже, они сначала газ дали, те расстреливать за это начали. А те потом на штурм пошли, повод появился.
- Так и было. Да и правильно.
- Конечно, правильно.
Дом. Подъезд. Лифт. Ключи. Квартира. Резать, ставить, откупоривать.
- Что, нальем? Давай, в память погибших.
- Как у тебя дела-то? Все техосмотрами занимаешься?
- Ими.
- Как всегда, по сотне гринов в день?
- Нет, сейчас только тысчонка в месяц. Вот летом и четыре было. Пора заканчивать с этим делом. Искать что-то постоянное.
- Ты так давно говоришь. Бери, пока дают. Сезонная у тебя шарашка. Следующим летом еще заработаешь.
- К следующему лету гайки могут закрутить. Правда, на квартиру я этим летом срубил.
- Серьезно? – Завидую? На разных уровнях по-разному. Где завидую, где стебусь.
- Двухкомнатная. За год. Образования - нет, прописки нет, зато в ГАИ. - Боря веселый циничный толстяк. - Пускай не в Москве, в ближнем Подмосковье.
- А прописка? За сколько?
- Бесплатно. Жилье есть, значит бесплатно, считай. Ты чего, тоже хочешь? Давай. Район хороший. Всяких чеченов и кавказ не прописывают. Неофициально, конечно, но крепко. Любера до сих пор все на юге держат.
- А татарина пропишут?
- Не знаю.
- А полутатарина?
- Пропишут, конечно.
Телевизор. Естественно на новости о теракте. Примаков, умно говорит.
- Прикинь, мог бы быть сейчас нашим президентом.
- Вполне. Мудрый человек.
- Но уже не будет.
- Конечно, не будет.
- Выпьем, за Евгения Максимовича. Сосиски сварились? Давай. России твердая рука нужна. Ельцина ведь за что любили? За твердую руку. Я за него, при всех его, голосовал.
- Я тоже... Путин еще тверже. У него просто мягче... подходы.
- Подходы.
- А чего у вас по ментовским каналам про штурм говорят?
- Да там тоже ничего не знают. Сколько СМИ знают, они еще меньше знают. Говорят, много начальства полетит из милиции. Пятьдесят боевиков в центр города пропустили.
- А чего из МВД увольнять? Из ФСБ надо увольнять. Такие вещи только на агентуре ловятся. - Малость польстить собеседнику - это мы умеем. Боря всё понимает, Боря такой же, потому и дружим.
- Лучше ФСБ все равно никого нет. Какие есть, лучше нет, куда их увольнять? Вздрогнем. Ментов будут увольнять. Короче, ввели план "Гроза". Вызвали всех из увольнительных и других -тельных. Построили в два ряда. Перегаром разит на весь коридор, еле держатся. Какое там усиление. Посадили всех в зале до четырех утра, протрезвляться. Начали протрезвляться. Кто пьяным не был, тот пьяным стал, а кто пьяным был, тот где был, там и лег. Разогнали с утра всех. Теперь до конца месяца дополнительные дежурства без прибавки к жалованью.
- Значит, до конца месяца злые будут?
- Еще какие. Ты как, всё там же ишачишь?
- Угу.
- А чё делаешь вообще?
- В театр ходил. У меня там одна артистка знакомая. Знаешь, они чистую классику ставят, без авангарда, я такое люблю. Очень сильно.
- Сильно, говоришь. Платят сколько?
- Ей какую-то премию дали недавно, штуку баксов.
- Штуку премии? Увольняюсь из ДПС, иду в артисты, если каждую неделю по столько.
- Это одноразово. Но разве в искусстве это имеет значение?
- Кончай чушь нести. Наливай. Вроде умный человек, а ерундой занимаешься. Деньги надо зарабатывать. Иди к нам в ДПС. Я тебе аттестат за четыреста баксов выправлю. Помашешь полосатой палочкой несколько лет, и будет тебе и Прага и Париж и Латыш. - Боря вечно под дурака косит, но надо его знать.
- Подумаю. Бабы какие у террористов молодые, да? И сочные.
- Таких тискать и тискать.
- А чего они не взорвались? Не в одно ж мгновенье газ подействовал.
- Да они не собирались. Чисто на понты брали. Не смертники они были. Это когда один, смертник. А пятьдесят смертниками не бывают.
- Деревенские дуры решили поиграть во взрослые игры. И доигрались.
- Теперь во всем мире на нас будут смотреть по-другому.
- Как же. Поедешь за границу, включи телевизор. И посмотри новости из России. Убили губернатора, подорожал проезд в метро, сто человек погибли из-за взрыва. Тебя гораздо больше будет интересовать местный прогноз погоды.
Мы пьём и нам хорошо.
|
Ссылки: |