ми (овальные медальоны удлиненные восьмиугольники, гирлянды и венки), полными хрупкой красивости — в мягком грушевом или березовом дереве комодов и этажерок — здесь в сером, холодного тона камне создает монументальность, содействует цельности, которая разбивалась бы глубокою тенью карниза или выдвинутою "ампирною" колоннадою, затемняющей помещение банкового зала. Нет в здании барскости наших ампирных построек, но и цель банка — дать выражение дворца буржуазного склада — ее исключает.
Выделяется из боковых крыльев центральное, богато скомпонованное "пятно" окон, обрамленных полуколоннами, вырастающими почти из цокольного этажа, как это часто и бывало в постройках нашего провинциального "ампира".
Венчающий барельеф из лебедей кажется несколько мелким, плоским, а фигуры, работы скульптора Кузнецова, в медальонах и поясах у входных дверей грешат своею нарочитою преувеличенною архаичностью. Дом 2-го Петербургского Общества Взаимного Кредита на Садовой улице — проще в общей композиции и своим делением на три части напоминает дом на Морской. Заканчивающее полуциркульное окно во фронтоне (прием столь свойственный нашему "деревянному ампиру") — здесь опушено на высоту верхнего этажа и этим достигнута новизна целого пятна.
Здесь детали барельефы (работы Козельского) и все линии — сочнее мягче; как-то более затушеваны, незаметнее переходы. Очень интересна, как и в доме банка на Морской обработка деталей цоколя.
В выполнении всех частей заметна рука строителя, любящая художественную осуществляемость зодчества на деле: в камне, в металле — не только на бумаге.
Ф. И. Лидваль, в этом смысле, истинный architection — "старший мастер". Но к
сожалению он — недостаточно тонкий художник, и потому его постройкам недостает благородной завершенности общего впечатления. В общем же, дома Лидваля приближаются к типу тех зданий, которым вероятно суждено разрешить трудный вопрос о согласовании нового строительства с сложившимися основами и традициями исторического зодчества в Петербурге
Юрий Рох
ПИСЬМО ИЗ МЮНХЕНА
Окруженный валами и глубокими рвами, спит будто бы художественный Мюнхен. Глаза стороннего зрителя или случайного туриста встретят ту же железно-стеклянную крепость Glaspalast'а, то же безокое здание Secession'а, тот же удушающий мрачной роскошью Kunstlerhaus. И, будто бы те же тысячи картин висят и в Glaspalast'е и в Secession'е на все времена, и так же хронически пуст Kunstlerhaus.
Вернувшись год назад в Мюнхен, и я тоже нашел все на своих местах. И мне показалось: вот настоящее а не сказочное Сонное Царство, где спят картины на стенах служителя — в углах зал, публика — с каталогами в руках, художник — с той же широкой мюнхенской кистью, критик — с пером в зубах а покупатель, так тот не доходит больше до секретариата, куда раньше носил без устали деньги, не доходит, потому что и его, как в сказке, захватил сон на пути и припаял к месту. Но кое кто из старых приятелей говорил мне: "чего-то ждут", "что-нибудь да должно произойти", "кто поумнее — и сам понял что так дальше нельзя" и т. д. Я узнал, что были сделаны две горячие атаки, были брошены две дерзкие бомбы... Но что атаки так же горячо и дружно отбиты, а бомбы хотя и разорвались с ярким треском, да будто бы никому вреда не причинили.