Журнал "Аполлон"
Номер 1, 1909 год

Эти два случая: во 1-х, выставка (почти 3 года назад) новых французов в Kunstverein'е, который все пытаются обновить, да никак не обновят. Sezanne, Gaugin, van Gogh, Manguin, Matisse и т. д., по большей части из коллекции Шуффенекера. Устроителем выставки был живущий в Париже немец Meyer.

И во 2-х, выставка большой коллекции van Gogh'ов (около 100 вещей) тому назад года полтора в "Moderne Galerie" Brake'а, самого передового торговца картинами в Мюнхене. (Brake между прочим "вывел в люди" членов "Общества Scholle'- Munzer'а, Eichler'а, Georgi Puttner'а и прежде всего — Fritz'а Eiler'а, сейчас энергично фетируемого в Мюнхене; все эти художники, как известно, являются главными сотрудниками "Jugend".

Обе эти попытки кончились видимой неудачей.

Из всей коллекции v. Gogh'а была продана, кажется, всего одна вещь, да и ту купил на последние денежки живущий в Мюнхене русский художник.

Все же, упомянутые французы не были признаны серьезными художниками и "лучшие Мюнхенские мастера", столпы художественного мира, протестовали и устно, и даже письменно (!) против подобных покушений на серьезное искусство и вкус публики.

И вот, несмотря на это минувшей весной Secession поместил в каталоге среди имен "начинающей молодежи" (т е. почти исключительно — благонравных учеников наших корифеев; весенний Сецессион — пробный камень или первый бал этой молодежи) и имя Сезанна.

В последней зале ему была отведена стена, на которой и были повешены восемь его вещей (большой пейзаж, natures mortes, полные внутренней звучности, голова - большой строгой живописи). Но очевидно, — убоялись за целость этой стены: пять лучших картин (преимущественно портреты) были повешены

в секретариате, куда, впрочем, любезно допускались все желающие, конечно, случайно узнавшие о новом способе выставлять плохо нарисованные" вещи. Под сурдинку говорилось, что этот невольный Сецессион в вольном Сецессионе явился плодом бурных обсуждений Но все-таки с Сезанном было поступлено благородно (мало ли куда еще его можно было усецессионить!) и он все же висел — и был повешен теми же руками, которые подписывали вышеупомянутый протест.

Значит, действительно было понято что так дальше нельзя. Берлинский Сецессион, когда-то ушедший из того же Мюнхенского Сецессиона, разойдясь во мнениях, и с тех пор постоянно беспокоящий Мюнхенцев в их благополучии, уже несколько лет выставляет в умеренном количестве этих самых новых французов. Cassиrer же дал года два назад большую выставку крупных и "крайних" из них. Все это, быть может, только временное заблуждение в искусстве, но двери перед ним запирать нельзя — таково мнение Берлина. Поневоле приходится не отставать и Мюнхену, которому нет-нет да и приснится опять тот же страшный кошмар: падение Мюнхена, как художественного центра. И кошмаром этим обязан Мюнхен тому же Берлину.

Пророчество, что "что то должно произойти", оказалось тоже не ложным. Произошло совершенно выдающееся обстоятельство в баварской художественной жизни: на место умершего Директора баварских галерей был приглашен правительством v. Tschudi, оставивший подобное же место в Берлине по "независящим обстоятельствам". Чуди приглашение принял и этим летом приехал сюда, чтобы немедленно взяться со своей спокойной железной энергией за казавшееся безнадежным дело наших музеев. Старая Пинакотека очистилась, как по волшебству от ряда слабых вещей а важные и крупные ока-