— Вы даже не можете себе представить, какая бы скучная путаница произошла, если бы все наши мечтания сбылись. Благородная профессия поэтов была бы упразднена. Все пылкие, бледные от томности любовники соединились бы и прекратились бы веселые ночи вздохов, печальных свиданий через окна, робких клятв слез, серенад, переодеваний, погони, мрачных разлук, всего, что поют поэты и что в сущности только постоянная мечта о невозможном. Хмурьтесь, плачьте, дорогой принц, но не изменяйте нашим профессиональным обязанностям. Мы поэты — нам надлежит быть не слишком веселыми. Положим, последний совет для вас вполне бесполезен. Вы добросовестны в этом отношении как десять поэтов, которые готовятся излиться в элегиях, стансах или даже грянуть грозной балладой.
Но наконец истощился весь запас словоохотливости даже y него и оба они замолчали — Миша безнадежно и обидчиво, незнакомец насмешливо и ожидающе.
Мятель унималась и только по временам поднятые ветром пролетали бесчисленными стройными рядами снежные искры, как мягкие волны, и опять успокаивались спадая. Снег же падал медленными, тяжелыми, ровными хлопьями и неясно выступали редкие фонари улиц.
— А, вот и барон, — воскликнул незнакомец, уж давно беспокойно, как будто, кого то поджидающий.
Действительно в ту же минуту на мост вступил еще человек, роста ниже среднего, в цилиндре и модной шубе. Он не только вежливо поклонился Мише, сурово обратившемуся к нему на возглас, но даже попытался расшаркаться по бальному уставу и едва не упал поскользнувшись поддержанный первым незнакомцем, который весело представил его.
— Господин барон, прошу любить и жаловать. Большой филозов, покровитель искусств и человек весьма рассудительный. Надеюсь, с его помощью мне удастся скорее убедить вас в вашем призвании довольствоваться благородной профессией печального поэта, мечтающего по целым ночам о прелестях разбитой маркизы и не желать сделаться самодовольным шалопаем, услаждающим себя ограниченными и грубыми утехами с какой-нибудь девкой.