громче, а оркестр из гитары, двух скрипок, барабана и арфы играл вовсю.
Только что спустившись в погребок, незнакомец как-то сразу вмешался в скандал и через минуту прекратил шум. Только вытолкнутый пьяница кричал из сугроба за дверью:
— Погодите! Будет вам на орехи! Я тоже знаю кое что про ваши фокусы и подмигивающим валетом меня не удивишь. Выходите-ка сюда, господин Цилерих, выходите-ка!
Как будто придавая какое то значение пьяной болтовне, незнакомец быстро взбежал по лестнице, постоял несколько секунд на улице, притворив за собой дверь, и больше уже ничто не нарушало благочиния, если не считать того, что оркестр по временам, по знаку хозяина, яростно принимался разыгрывать польку из «Лонжюмоского Почталиона», а студенты затягивали свои куплеты, обрывая их второй строчкой.
При свете Миша впервые разглядел своих спутников.
Тот, который назывался бароном, оказался еще совсем молодым человеком, очень розовым, очень упитанным и очень белокурым. Волосы его были тщательно расчесаны и завиты на височках. Одет он был изысканно и из-под щегольской шубы, отороченной серым мехом, выглядывали шелковый с розами жилет, тонкие кружева, модные пуговицы и лорнетка слоновой кости.
Другой тоже был не стар, хотя и название молодого к нему не подходило. Насмешливый тонкий рот не по-стариковски свежим казался, глаза из-под тяжелых век блестели весело, но желтый, сливающийся с низкой лысиной лоб весь в морщинах, редкие волоса на височках, выкрашенные и уже полинявшие, узловатые руки, все это придавало ему вид старческого убожества. Скромная и поношенная, но опрятная одежда его ничего не говорила. На острой макушке имел он под картузом маленькую зеленого бархата ермолку.
— Так, — хлопнув ладонью о стол, начал он, усаживаясь. — Так благородные господа. Наконец-то мы можем познакомиться поближе Как вы находите, молодой человек, нашего барона? Да и вообще нашим обществом вы, кажется, не совсем довольны?
— Да, нет. Право, нет, — при свете потеряв всю решительность своей