ческий, с чертами застывшими в божественном иератизме, и не лик Возрождения, а современный, — всеми предчувствиями новой культуры, нового человека овеянный лик. Потому и невидимый нам. Потому и желанный. Для искусства самое страшное — мертвый образец. Но нет ничего нужнее, насущнее идеала. Какое старое, безароматное, точно угасшее слово! И все таки оно должно гореть опять, чтобы вдохновились эстетические стремления человечества.
Мечта о вдохновляющем идеале, разумеется, уводит нас за пределы специально-художественных задач и тем. Но цели «Аполлона» остаются, тем не менее, чисто эстетическими, независимо от тех идеологических оттенков (общественного, этического, религиозного), которые может по лучить символ Сребролукого бога — в устах отдельных авторов Пусть искусство соприкасается со всеми областями культурной сознательности, — от этого оно не менее дорого нам, как область самостоятельная, как самоцельное достояние наше — источник и средоточие бесчисленных сияний жизни.
Давая выход всем новым росткам художественной мысли, — «Аполлон» хотел бы называть своим только строгое искание красоты, только свободное, стройное и ясное, только сильное и жизненное искусство за пределами болезненного распада духа и лже-новаторства.
Это определяет также и боевые задачи журнала: во имя будущего необходимо ограждать культурное наследие. Отсюда — непримиримая борьба с нечестностью во всех областях творчества, со всяким посяганием на хороший вкус, со всяким обманом — будь то выдуманное ощущение, фальшивый эффект, притязательная поза или иное злоупотребление личинами искусства.
ред