Вечерний Гондольер

ЗОИЛ.

ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ.

НА ГРАФОМАНСКИХ ГРЯДКАХ

Ну что, придурки, не скучали?
 Меж тем наступило лето - время расцвета тубероз, ирисок и социальной активности графоманящей братии... Как писал в своем нашумевшем после падения с полки мемуаре майор от артиллерии до самых до окраин Пронин: «Когда мы пропили стволы и лафеты, то бабы любили стихи и конфеты». Уважаемый в сферах радиуса R человек - и тот не сдержался.
Хорошая погода, кислое вино, открытые купальники - что еще нужно для вдохновения молодому наивному стихоложцу? И вот уже слюни орошают запасливо припасенный в заднем кармане (мало ли что случится на природе) листок бумаги; ручка изнемогает от поиска свеженькой рифмы к слову «любовь» и течет как последняя сука; ржавый велосипед с цепью времен казни Пугачева на Сенатской площади гордо именуется Пегасом; «муза» стыдливо отворачивается от «пуза», однако охотно совокупляется с «блуза» и «груза» («прожитых лет» у старперов или «на сердце» у молокососов, причем первые, давно миновавшие эрекцию первого года, диатез третьего и вечное полшестого пятого, смотрят на последних с известной завистью меж редких зубов).
Мне же под это дело поступило по электронной почте стихотворение неизвестного, но явно терзаемого вышеописанными симптомами автора. Огромная просьба к корреспондентам - в дальнейшем не стесняйтесь приводить хотя бы минимальные биографические данные. Из них можно понять, ууу, как все запущено. Они могут дать надежду, хотя могут и подписать приговор, но согласитесь встречать отравленную стрелу критика чугунным лбом рифмоплета, что может быть романтичнее.
Итак, текст. Я и раньше подозревал, что есть люди разной степеней одаренности вплоть до отрицательных, но подобное убожество вне всякого сомнения заслуживает отдельного плюшевого пьедестала в сетевой кунсткамере, над парадным подъездом которой зазазазаикающихся зрителей приветствует бессмертная цитата из Диогена: «Оставь надежду всяк, сюда входящий».
Когда за лиры лабиринт
Поэты взор вперят,
Налево развернется Инд,
Правей пойдет Евфрат.

А посреди меж сим и тем
Со страшной простотой
Легенде ведомый Эдем
Взовьет свой ствольный строй.

Он вырастет над пришлецом
И прошумит: мой сын!
Я историческим лицом
Вошел в семью лесин.

Я — свет. Я тем и знаменит,
Что сам бросаю тень.
Я — жизнь земли, ее зенит,
Ее начальный день.

Видно, что автор учился в начальной, а возможно, и в отдельных классах средней школы, описанной Сашей Минчиным в одноименном романе. То, что это не прибавило серого вещества в его буйную головушку, в конце концов, вина скорее педагогов, чем несчастного индивидуума. Они не объяснили ему, что рифмовать «день»-«тень» можно только на капустниках в сельскохозяйственном техникуме имени Елизаветы Брокколи, что «взовьет свой ствольный строй» - это хорошее упражнение для начинающих готовиться к пенсии дикторов, что «зенит» (т.е. высшая точка) не может быть одновременно «начальным днем», (т.е. начальной точкой).
Пройдемся по тексту с хорошо наточенной шваброй.
Когда за лиры лабиринт
Поэты взор вперят,
Что хотел сказать автор этими двумя строками - загадка даже для опытного психоаналитика. Где то стремление к «неслыханной простоте», которую исповедовал, к примеру, Пастернак, не говоря уже о Пушкине.
Неужели имеется в виду денежная единица Италии, т.е. поэты должны как-то ориентироваться в колебаниях финансового апеннинского рынка, но даже намека на то, на повышение или на понижение лиры стоит играть, автор нам не оставляет.
Налево развернется Инд,
Правей пойдет Евфрат.
География не входила в число любимых предметов автора. С Евфратом, любезный друг, спаривается не Инд, а Тигр. С рифмой, конечно, было б посложнее, но нет ничего невозможного, к примеру:
Когда за перекрестье икр
Поэты взор вперят,
Налево развернется Тигр,
Правей пойдет Евфрат.
А посреди меж сим и тем - уж лучше «меж бе и ме», и то внятнее.
Со страшной простотой - вот и чаемая нами простота появилась, но какая-то очень уж страшная, да и читается, как простата.
Легенде ведомый Эдем - опять шифр для крепкого зубами криптолога. Может быть, автор имел в виду , не «ведомый», а  «ведомый». Похоже, это навсегда теперь останется его маленькой тайной.
Он вырастет над пришлецом - над кем, извините?
И прошумит: мой сын! - а сын-то откуда взялся, если он сам только вырос. О Боги! «Двойную цикуту», как сказал Сократ Бармену.
Я историческим лицом
Вошел в семью лесин. - семья лесин, семья ресин, семья путин - последнее еще более патриотично. Мне же хочется более удачно обыграть задуманный предприимчивым автором вход куда-то лицом, к примеру:
Он вырастет над холодцом
И прошумит: мой брат!
Я историческим лицом
Опять вошел в салат.
Я — свет. Я тем и знаменит,
Что сам бросаю тень.
С физикой автор тоже не в ладах. Тень бросает не собственно свет, а освещаемый источником света предмет.
О последних строках уже говорено.
Общее впечатление - ужасно. Автору рекомендуется срочно бросить стихосложение и удалиться в краеведческий музей в качестве почетного экспоната выставки «Народные промыслы: палех, гжель и наскальная живопись на станции Бирюлево-Товарное».
Пока, идиоты. Не вешайте трубку.

ДАР КОИТУСА.

Привет, козлы! Редкая птица могла бы отодрать меня...
Какое-то неудачное начало, нет? И все-таки.
Редкая птица могла бы отодрать меня от смертного одра, однако это удалось обычной вороне.
Посмотрев на результаты судейства профессианального жюри в разделе Стихотворения конкурса Тенета, я окончательно уверился, что хотя Бог и создал человека по своему образу и подобию, но в результате трагической ошибки перепутал жопу с головой. И что восемь мыслящих жоп - небольшой перебор для одной судейской коллегии .
Что ж, значит, настала пора сорвать тоги и сарафаны с этого скопища самовлюбленных идиотов, гордо именующих себя московской литературной тусовкой.
И первый кандидат на этот незатейливый стриптиз - конечно же, лауреат Тенет Стелла Моротская, поэтесса трудной судьбы и выпуклых форм.
До начала девяностых годов в Москве было хорошо с блядьми, но плохо с поэтессами и водкой, что подробно описано в книге Лёвы Рубинштейна «Трепанация черепа». Любимцы муз тратили свои редкие трешники, в-основном, на водку, а не на блядей, что при вышеописанных условиях неизбежно влекло собой содомию и животноводство.  Каковые процессы хоть и дали русской литературе Дмитрия Кузьмина и  Олега Кулика, но что-то клинически неуловимое мешало считать их естественными.
И вот в этот трагический, безусловно, для Поэзии момент на сцену впорхнула тридцатилетняя нижегородская программистка Стелла Моротская. Как пророчески заметил еще Робинзон Крузо, «на необитаемом острове и коза - секс-символ».
Стелла покорила задроченную до творческого экстаза московскую богему, и сама ответила ей взаимностью, бросив ради нее мужа-композитора, шесть соток плодородной нижегородской земли и спокойную жизнь провинцыальной ынтиллигенции.
Бросив, чтобы занять вакантное место чувственной эротической поэтессы и сочинять такие стихи:
ну же
ну же
ну же
ну же ну же ну же ну женуженуже!!!…
...ну что? куда еще поуже?
ну вот поуже
ну же ну же
ну же ну же
ну! ну что же ты
…уже?
И вот такие:
мы могли бы с тобой и на заднем сиденье
велосипеда
если бы ты не забыл
как вращать педали

Вообще, с тех пор в творчестве Стеллы, будь то поэзия или проза, присутствуют три основные мотива - эксгибиционизм, соитие, и «Я и мои друзья - знаменитые поэты».
Рассмотрим их внимательнее.
Купание голышом проходит через творчество поэтессы нитью Ариадны.
Вот сцена знакомства с будущим вторым мужем, поэтом-минималистом Макаровым-Кротковым:
Он купался голым в pечке Кальвиус, котоpую мы окpестили Коитусом (у кого что болит -З.). А может, это и не pечка - какой-то пpуд с лягушками. Но голым он все pавно купался, ничтоже сумняшеся под обстpелом взглядов почтенных солох и их младенцев. Сpедь бела дня. И сpедь темной ночи. Когда мой  муж-композитоp узнал об этом, он сказал, что больше я ни на какие фестивали не поеду.
Запоминайте, дорогие идиоты, как производить впечатления на провинциальных поэтесс. Смело спускайте штаны и в пруд! На выходе подберете клиенток тепленькими.
Видимо, это эротическое воспоминание не давало покоя поэтессе, но в новой жизни все сообразовалось:
мы купались голыми пpи луне...
и так далее:
ведь в мае даже в городе Тройник
себя возможно мыслить человеком
когда вокруг шампанское рекой
и свальный грех, и голые купанья
и прочее бесстыдство и размах

Переходим к соитию, господа.
Тут поэтесса всерьез настаивает на своем недетском жизненном опыте:
Вы когда-нибудь тpахались на боковой полке плацкаpтного вагона пассажиpского поезда? Кто-то спpосит ехидно, а что же не на  веpхней? На веpхней тоже было, но уже двумя годами позже, в каюте белоснежного паpома "Анна Каpенина". Было везде, где было можно.
Вот это подход для секс-символа неправильный, я считаю. Что значит, «было можно»??? Надо пробовать и там, где нельзя. Преодолевать эти детские комплексы. В тамбуре переполненной электрички в час пик. Под станком в рабочий полдень. В ложе Большого Театра, в конце концов, во время второго действия «Жизни за царя» Чайковского.
А то получается:
Не было только на пути к самой веpшине Генуэзской кpепости в Судаке, а должно было. Планиpовали. Не задалось.
Что значит, не задалось? Кто помешал? Голыми купаться так задалось, а на пути к вершине так какие-то прям детские отмазки. Эти комплексы недостойны звезды эротического Парнаса.
Надеюсь, мы вскоре узнаем из новых стихов поэтессы, где ей снова удалось и что еще планируется.
Цикл Моротской «Эротические плоды» может помочь в трудную минуту опытному онанисту. Поэтесса доводит до оргазма все плоды от помидора до банана, в том числе авокадо. Ей везде мерещится семяизвержение. Прочитай эти тексты старик Фрейд, он бы покраснел, принял постриг и ушел в монастырь.

Ну и наконец, третья любимая тема Стеллы. Это московская литтусовка, вписанностью в которую она так гордится. Чуть ли на любой странице книжки Моротской рискуешь споткнуться о пьяного Кибирова, поющего Айзенберга и прочих парнокопытных Воденниковых.
Куда ни плюнь, извините, попадешь в Рубинштейна. За примерами далеко ходить не надо.
Вот посвящение
Айзенбергу, Воденникову, Гуголеву, Кибирову, Кулакову, Макарову-Кроткову, Рубинштейну
Вот текст
Ах, Миша, ах, Тимур, ах, Лёвушка, ах Саша,
как будто без ума, без тридцати шести,
Кулаков, всё путём. Ах, Юлик, совесть наша...
Ах, Димочка, дружок... Воденников, прости.
Вот заголовок прозы:
Фантазия про Кибирова, Гуголева, Воденникова, три желания и Золотую Рыбку.
Вот другой текст:
чтоб было дело Мише Айзенбергу
и чтоб Воденникову тоже было дело,
Илье Кукулину, и Курицыну Славе,
и всем другим с фамилией на «Ку»
(Куллэ, Кудрявцеву и Владу Кулакову),
и даже Кузьмину – его туда же,
Вот из третьего текста:
Но Гуголева терпенье, как бешенство, – беспримерно...
и Гоша роняет челюсть, а Миша просит на бис...
Айзенберг на якоре держит все возможные негативы...
Ну и так далее. Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке.

Вот, вкратце и все. Про саму конкурсную «Ворону» говорить я не буду, потому что такое «стихотворение» способен сочинить даже неграмотный пэтэушник с параличом головного мозга , но, конечно, статус секс-символа превращает любой телеграфный столб в Аполлона Бельведерского.
В целом, для российской словесности было бы лучше, если б Стелла Моротская ограничилась в будущем купанием голышом и соитием, а от описания этих процессов отказалась в пользу бедных.
Извините, меня тошнит, мне нужно выйти...

ПИСЯ И КАКА.
Ну что, соскучились, уроды?

Прошлый мой обзор, посвященный Стелле Моротской и местам, где она любит трахаться, вызвал ряд доброжелательных и не очень критических замечаний. По последнему разряду выступил сетевой идиот Дмитрий Гусев, прославившийся тем, что изображал Бориса Стругацкого во время он-лайн интервью с последним. Если б меня похвалил Гусев, я б, наверное, кончил, если не сказать, свел, счеты с жизнью. Если кто-нибудь из ваших знакомых хоть раз улыбнется при чтении так называемых «юмористических» произведений Гусева, смело вызывайте скорую психиатрическую, поклонники его творчества носят рубашки особого фасона.
Леонид Делицын, который и сам-то коэффициентом IQ едва ли превосходит президента Буша, на фоне Гусева выглядит, как  баскетболист рядом с лилипутом невысокого роста. Впрочем, на фоне Гусева чеховский Герасим показался бы прирожденным оратором, а Муму по меньшей мере сенбернаром.

Сегодня мы продолжим разговор о результатах голосования профессианального жюри в конкурсе Тенета (раздел «Стихотворения»). После ознакомления с текстом, занявшим третье место, я вынужден принести извинения участникам жюри. В прошлой  заметке я опрометчиво предположил, что у них на месте головы - жопа. Беру свои слова назад, так как наградить вышеупомянутый текст нельзя, даже используя жопу в качестве органа мысли. Меня всегда интересовало, каков конечный результат процесса, именуемого в народе «крыша едет». Теперь вижу, спасибо.
Итак, цитирую. Начало шедевра
Жизнь как телесериал.
Зря я время потерял.
Конец шедевра. Младшая группа детского сада громко пукает от восторга и горохового супа.
Написал  эти бессмертные строки некто Герман Лукомников.  До 32 лет этот вантуз в львиной шкуре именовал себя Бонифацием и писал, извините за выражение, «стихи» под этим псевдонимом. Как можно видеть на фото, время наложило на физиономию персонажа некоторое  сходство с лирическим героем, особенно в районе второго подбородка.
Для деятельности Лукомникова тех лет характерны полные жизнерадостного дебилизма письма типа нижеследующих:

Начальнику московского метрополитена Дубченко Е.Г.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Уважаемый Евгений Григорьевич! Прошу дополнить указатели выходов со станции метро "Перово" информацией о музее В.Сидура. Заранее благодарен, — Бонифаций (Герман Геннадьевич Лукомников), литератор.
_ декабря 1993 года.

Начальнику московской телефонной сети Васильеву В.Ф.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Уважаемый Виктор Фёдорович!
Протестую против звуковой рекламы по телефону "100" и прошу её отменить. Заранее благодарен, —
Бонифаций (Герман Геннадьевич Лукомников), литератор.
... декабря 1993 года.

Трудно сказать, что прельщало автора этих писем: то ли лавры Хармса, то ли неумелое копирование эстетики Вс. Некрасова (помните его стишок про некропедозоофила и мертвых маленьких зверюшек), то ли вакантное после госпитализации Ванечки-дурачка место городского сумасшедшего. Губерман для московской богемы был слишком интеллектуален, а вот сочинитель стихотворений
Вкус -
Он во рту-с...
или
На кладбИще - аэробика,
Кто-то выпрыгнул из гробика!
пришелся в самый раз. Началось раздутие очередного мыльного пузыря. И вот, когда высохли слезы на ногах,  Данила Давыдов в корпоративном раже выдает не себя за болвана, как многим может показаться, а сентенцию редкой интеллектуальной насыщенности:
Пример такой псевдонаивной, примитивистской позиции Лукомникова - замечательная надпись на обороте титула его книжки: "Грамматические ошибки сделаны автором нарочно - для смеху, для рифмы или для красоты", безупречное воспроизведение беспомощной интонации литератора-дилетанта.
Не один палец, наверно, обсосал  крытик, прежде чем дососаться до такой глубины мысли.
Гораздо честнее в этом смысле блестящее аналитически-уринальное наблюдение музы преклонных лет (моих) Стеллы Моротской:
Не пописать, не покакать -
в туалете Бонифаций?
Что он там делает в туалете, спросите вы наивно.
Вот как отвечает на этот вопрос сам автор:
Таню, Катю, Свету, Иру я
Представляю, мастурбируя.
Но еще более, словно спасательный круг унитаза, влечет Лукомникова заднепроходная тема. Судите сами:
Вышел вперёд -
Хрен тебе в рот.
Подался назад -
Хрен тебе в зад.
***
мой новый авангардный опус
<читайте только через жопу-с>
***
Стакашек
Какашек.
***
Не помню, ёб ли Вашу мать,
Но с Вами рядом сяду срать.
***
Один американец
 Засунул в жопу палец,
А другой американец
 Жопу насадил на палец.
***
Продолжать цитирование можно до бесконечности. Жопа автора является неиссякаемым источником его вдохновения.
Ему еще порой достает смелости спросить себя
Какого хуя
Стремлюсь к стиху я?
но вряд ли достанет ума прекратить изводить на свои убогие каракули бумагу, похожую на туалетную.
Наверняка мы еще услышим о безумных деяниях Бонифация. Но кем бы он ни стал в будущем: председателем общества «Герпес против кариеса» или исполнителем роли ночного горшка в передаче «Спокойной ночи, пидары» - я спокоен- поумнеть ему явно не дано.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ.

Как тяжело порой! Тогда, когда жизнь кажется прожитой напрасно, и последние зернышки ее смысла нервно клюет черная курица забвения. Хотя за долгие годы страдания литературой, я привык к тому, что меня не любят и не ценят. Что моя критика воспринимается в штыки, а то и в глаз. А виртуальные синяки долго не заживают на моем стареющем теле. Я смотрю по сторонам. Где та молодая шпана, как пел Цой. Ее нет, фактически, нет, нет.
Однажды неожиданно ощутив, что я со своей правдивой прямотой вовсе не нужен интернетовским слизнякам и трусам, умеющим лишь танцевать под дудочку гамбургского крысолова , я испытал приступ страдания, граничащий с исступлением.
Если бы у меня была веревка, я бы сменял ее на пистолет и застрелился. Если бы у меня была газовая плита, я, возможно, вскрыл бы себе вены. Но у меня не было даже банального расписания электричек, а кому хочется простудиться, бессмысленно лежа на холодных рельсах.
От нечего делать я начал читать так называемые гостевые книги. И о, нечаянная радость! О, счастье отца, встретившего на узкой тропинке бытия взрослого сына-гинеколога. О, блаженство гения, последние 20 лет печатавшего в районной газетке объявление «Пропал скорбный труд. Нашедшему гарантируется вознаграждение».
Я понял, что не зря я по-сорокински удобрял почву. Инда взопрели озимые. И пусть не все пока гладко и сладко, но я уже вижу тех, кто вымет окропленное портвейном знамя из моих ослабших рук и понесет его людям, как Ромео Джульетту, Дягилев Нижинского, а чеховский Данко органы внутренних дел.

No pasaran, как говорил журавль, вынимая клюв из кувшина.