часть 1. часть 2. А Лена была незаметной и неяркой, к ней надо было приглядеться, чтоб увидеть, что она хороша, даже очень хороша, с лучистыми серыми глазами, с пышной темно-русой косой... Хотя лицо ее было далеко от классической красоты, но именно такое, оно было особенно милым и симпатичным. И Венецкий невольно подумал, что, если бы на месте его жены была бы эта почти незнакомая девушка, она никогда не позволила бы себе тех нелепых сцен, которыми отравляла его жизнь Валентина Федоровна. +++ С восходом солнца начались одна за другой воздушные тревоги. В кустах между Ясной и полотном железной дороги был разыгран настоящий бой: одни изображали врага и нападали на город, другие его защищали. Войска были вооружены палками, сделанными в столярной мастерской в форме винтовок, только былыми: их не покрасили, потому что краска не успела бы высохнуть к началу военных действий. Володя Белкин притащил еще более грозное оружие: самодельный пулемет, который стрелять не умел, но зато трещал оглушительнее настоящего. На санитарных постах, кроме "условных" раненых, побывало немало настоящих пострадавших с ушибами и ссадинами. В семь-восемь часов утра началась новая работа: на всех дорогах, ведущих в районный центр, останавливали и поворачивали обратно колхозников, ехавших на базар. Потом начали на улицах и около магазинов задерживать домохозяек и детей и загонять их в первые попавшиеся свои и чужие дома. Больше всех распоряжался и командовал во всей этой кутерьме тот же неугомонный Виктор, хотя его никто не назначал командиром, но так само собой получилось. Витька Щеминский был с детских лет своего рода районнной знаменитостью: не было в Липне, кажется, ни одного сада, где бы он не крал яблок; не бывало в школе ни одной шалости, ни одной проделки без его активного участия. Способности у него были прекрасные, память исключительная, но и лень тоже исключительная. Он никогда не готовил уроков и три раза оставался на второй год, но стоило ему чем-нибудь всерьез заинтересоваться, и он мог по этому предмету ответить лучше всех. Учителям он доставлял немало мучений. Несколько раз его хотели исключить их школы за хулиганство, но в таких случаях он говорил:"Я больше не буду!", сопровождая эти слова неотразимой, притворно-застенчивой улыбкой и - обезоруживал педагогов. А на следующий день он опять принимался за прежнее. Наконец, с трудом и скандалами школа у него осталась позади. Витька был способен и талантлив во всех отношениях, но феноменальная лень была в нем сильнее всех талантов. Он хорошо пел, играл по слуху на всех музыкальных инструментах, какие подворачивались под руку, хорошо рисовал, изумительно схватывая сходство, но как только дело доходило до изучения нот, или правил перспективы, - и музыка, и живопись теряли для него всякий интерес. Будучи еще в восьмом классе, он свел знакомство с вернувшимся из заключения вором Костей Петушенковым по прозвищу "Кот". Вместе они шныряли по базару, обчищали карманы пьяных и, наконец, обокрали магазин "Многолавку" на Советской улице. Друзей судили. Кота отправили обратно в то место, которое он называл "дом родной" и "хата мамина", а Витьку по молодости лет помиловали, поверив ему на слово, что он "больше не будет". Окончив с грехом пополам школу, Виктор Щеминский пробовал работать в разных местах, но нигде не мог удержаться дольше одного-двух месяцев: либо его увольняли за прогулы и разные выходки, либо он увольнялся сам, потому что работа ему надоедала. И он снова садился на иждевение своей матери, Антонины Петровны, которая работала баньщицей, и одновременно торговала и спекулировала всем, чем придется. Пробовала Щеминчиха посылать своего ненаглядного сыночка в Москву за дефицитными товарами. - Иногда он доставал очень много и ловко, а другие разы неизвестно куда растрачивал деньги и приезжал в Липню зайцем, с пустыми руками. Взяли Витьку в армию. Многие, в том числе и мать, надеялись, что там-то его научат уму-разуму, но он попал в запевалы, и в этой незаменимой должности ему прощалось многое такое, что никогда не простили бы другому. Демобилизовавшись, он опять несколько месяцев болтался без дела, пока с помощью Маруси Маковой не устроился в Дом Культуры баянистом и художником. На этой работе, которая льстила его самолюбию, он задержался. +++ Беспокойный выходной день перевалил за полдень. Около двух часов дня было, наконец, объявлено по радио, что военная игра закончена. Председатель райисполкома Иван Константинович Куликов, уставший, но довольный проведенным днем, зашел в свой кабинет и позвонил по телефону в Днепровск. Узнав в трубке голос одного из областных партийных руководителей, он сообщил бодрым тоном: - Докладываю, что в Липне военная игра проведена на высоком уровне! Население показало прекрасную дисциплину; во время воздушных тревог... - Вы что, с ума сошли? - тихо проговорила телефонная трубка, но в звуке этого тихого голоса было что-то такое, что, несмотря на жаркий день, Куликова мороз продрал по коже. - Какая еще у вас "игра"? Война началась!.. - Что? Что вы сказали? - Ничего!... Война началась! - Какая война?... С кем? - Да что вы дурака валяете? Не знаете, что ли?... Немцы перешли границу!... Где вы были в двенадцать часов, когда Молотов говорил? Трубка зашипела и звякнула; Куликов растерянно положил ее на стол. - ... Молотов говорил?... В двенадцать часов?.... Он силился вспомнить, что в это время было, почему он не слышал того, что слышала вся страна?...... ...Да, верно, в двенадцать часов дня Липнинский радиоузел был отключен от центральных радиостанций... Когда по всему Советскому Союзу передавалась речь Молотова о том, что немецкие войска перешли границу и бомбили Киев и Житомир, - в это самое время в разгар военной игры из всех репродукторов Липни увлеченно звенел голос Маруси Маковой: - Враг в Моховском сельсовете! - Враг занял Завьяловский сельсовет!... - Враг подходит со стороны Молотиловского сельсовета! -Враг приближается к Липне!... А в этот самый час настоящий, не "условный", не игрушечный враг уже шел по советской земле. Через один только месяц этот враг пройдет победным наступлением по Моховскому, Завьяловскому, Молотиловскому и прочим сельсоветам, с огнем и смертью войдет в тихую Липню, и придется ей, незаметной и маленькой, до самого дна испить горькую чашу всех бед и несчастий, которые обрушивает война на головы людей, именуемых "гражданским населением", если эти люди оказываются у ней на дороге. +++ ГЛАВА 3. ТУЧИ ГРОЗОВЫЕ. - Ты должен сегодня же ехать в Днепровск хлопотать, чтоб тебе дали бронь! - твердила мужу Валентина Федоровна Венецкая. - Ты имеешь на это все права: ты главный инженер, заместитель начальника строительства... - Врид заместителя! - хмуро поправил Николай Сргеевич. - Уже два года, как ты "врид"!...Какое противное слово! - Согласен, что противное, но ничего не поделаешь! - Во всем виновата твоя бесхарактерность! Ты до сих пор не сумел добиться, чтобы тебя назначили постоянным заместителем! - Я не добивался, и не собираюсь добиваться! Мне это заместительство надоело хуже горькой редьки... - Ты прекрасно справляешься с этой работой! - авторитетно заявила жена. - А теперь началась война - нового человека не пришлют; тебе надо хлопотать о том, чтобы получить бронь.... Ведь не могу же я это сделать за тебя! - Кажется, тебя об этом никто не просит! Валентина с отчаянием всплеснула руками. - Невозможный человек! Ты палец о палец не хочешь ударить, чтобы обеспечить себя от призыва!.. Дождешься, что тебе пришлют повестку! - Пускай присылают! - отозвался Венецкий, перебирая листки первой попавшейся, давно им прочитанной книги и желая всей душой, чтобы жена оставила его в покое; но она не унималась. - Как "пусть присылают"? Что же ты тогда будешь делать? - Что буду делать? Пойду на фронт, как все люди; я же не калека... - Не калека, так хочешь стать калекой! А я должна буду тогда с тобой всю жизнь мучаться?!.. Ты эгоист!... Самый настоящий эгоист!...Ведь у нас есть ребенок - ты о нем должен подумать!... Что я буду делать одна с ребенком, если тебя мобилизуют? - У других женщин тоже есть дети - что же они будут делать, если их мужей уже мобилизовали? Он подчеркнул слово "уже". Валентина заплакала злыми слезами. - Ты эгоист, дурак, бессердечный человек! - повторяла она, захлебываясь и сжимая кулаки. - Ты можешь получить бронь! Можешь!.. Ты нарочно хочешь нас бросить!... Меня ты не любишь, это я давно знаю... Но Миша!.. Ты обязан о нем позаботиться! Она ждала, что муж начет ее утешать и уговаривать, как не раз бывало раньше; но он не сделал этого, а только внимательно посмотрел на нее, молча встал и направился к двери. - Николай, куда ты? Он не ответил, вышел на улицу и крупными шагами пошел по направлению к месту своей работы, хотя рабочий день давно кончился и ему там решительно нечего было делать. Он просто хотел уйти подальше от семейных дрязг. Шесть лет тому назад, будучи на последнем курсе столичного института, Николай Венецкий женился на красивой, изящной девушке, студентке первого курса. Обоим казалось тогда, что они любят друг друга и будут любить вечно; но увлеченье скоро начало остывать, сталкиваясь с неприятными мелочами жизни, и оказалось, что в их любви не хватает самого главного фундамента: общих интересов и взаимного понимания. Первая крупная размолвка произошла из-за того, что Николай, окончив курс, согласился поехать на работу в Сибирь. Валя доказывала, что он, как один из лучших учеников, должен добиваться работы в Москве, да и отец его, занимавший крупный пост в приволжском городе Сабурове, мог бы похлопотать за сына... Но все ее доказательства не подействовали: Венецкий поехал в город Белоярск; жена с ворчанием, слезами и жалобами бросила ученье и последовала за ним. На новом месте ей все не нравилось, все было не так, и семейные ссоры следовали одна за другой. Рождение сына улучшило их отношения, но ненадолго. К тому же Валентина, чувствуя охлаждение мужа, решила, что тут виноваты другие женщины, и начала его ревновать ко всем, кто попадется на глаза, большей частью без всякого основания. Этим она окончательно оттолкнула его от себя. Наконец, из-за каких-то пустяков произошла крупная ссора (с чего все началось, ни он, ни она впоследствии никак не могли вспомнить); и Валя уехала в Москву, забрав с собой маленького Мишу. Прошел год. За это время Венецкий из сибирского города Белоярска переехал на противоположный конец Советского Союза, в город Липню Днепровской области. Почему он забрался в это захолустье, никто не знал, удивлялась этому и Валентина, когда ей вдруг вздумалось вернуться к своему супругу. Злые языки говорили, что она в Москве сходилась с каким-то новым мужем, который бил ее смертным боем; некоторые уверяли, что этих мосвовских мужей было не то два, не то три. Она сама с возмущением говорила, что все это ложь и грязные сплетни, что просто ей отказали продлить прописку. Николай Сергеевич никогда ее об этом не спрашивал; он очень любил Мишу и был рад, что мальчик снова с ним вместе. Если бы Валентина была более наблюдательной, она увидела бы, что Николай за время их разлуки очень изменился, стал замкнутым, нераговорчивым, что на его лбу залегла резкая складка, а в темных волосах уже кое-где проблескивают серебристые ниточки ранней седины; но она наблюдательностью не отличалась и ничего не заметила. Первое время после приезда в Липню Валентина Федоровна была очень добра, покладиста и ласкова, но потом опять начались сцены; она следила за каждым шагом мужа, терзалась ревностью, если он разговаривал с женщинами, ворчала, что он не умеет жить, что его бывшие товарищи работают в больших городах и вдвое больше получают, а он сидит в этом медвежьем углу на грошевой зарплате; нередко она пилила мужа целыми днями, не понимая, что каждый супружеский "теплый разговор" только расширяет между ними пропасть. А Николаю часто хотелось удрать на край света от своего семейного счастья, и только привязанность к сыну удерживала его от окончательного разрыва с женой. Когда она начала приставать к нему с хлопотами о броне, у него мелькнула мысль пойти в военкомат самому, не ожидая повестки, и записаться добровольцем, чтоб скорее разрубить запутавшийся узел семейных отношений. Но этого делать не пришлось. Повестка пришла на следующее утро. Весь день Венецкий спешно сдавал дела, а еще через день он уже стоял, обстриженный под машинку, " с кружкой и ложкой" на станции у эшелона, отправлявшегося на фронт. - Здравствуйте, товарищ начальник штаба! - приветствовал его Витька Щеминский. - Тоже с нами едете? - С вами, с вами! - отвечал Венецкий, пожимая руки целой компании знакомых молодых ребят, в числе которых, кроме Виктора, были Андрей Новиков и Володя Белкин; все были коротко острижены, с загорелыми лицами и белыми головами. - ...Наша Липня начало войны проиграла в войну, значит, липинцы должны воевать лучше всех! - ораторствовал Витька, пытаясь шутками заглушить досаду, вызванную потерей великолепного чуба - предмета зависти всех его товарищей. Рядом с ним стояли: его мать, еще не старая женщина, очень похожая на сына, сестра-подросток и хорошенькая Зиночка Тимченкова, смотревшая на него большими влюбленными глазами, полными слез. - Витя, а вдруг ты не вернешься? - тихо говорила она. - Я-то? Я в огне не горю, и в воде не тону! - хохотал Витька на весь вокзал. К Венецкому подошел Шмелев. - В добрый час, голубчик! - проговорил он, крепко пожимая руку своего уже бывшего заместителя. - Пришлось, все-таки, с тобой расстаться... Трудно мне будет без тебя, но что же делать? - Всего вам хорошего, Александр Федорович! - Возвращайся здоровым и невредимым! Это главное!... И задайте немцам жару, чтоб не совались, куда не просят!.. Последние слова Шмелев произнес не совсем уверенно: немцы уже заняли почти всю Белоруссию; через Липню непрерывным потоком двигались беженцы - спрева эшелоны, затем машины, а накануне показались обозы на лошадях и, наконец, просто пешие, убегавшие от врага вглубь страны, бросив все свое имущество. Газеты и радиопередачи были переполнены рассказами о жестокости немцев и об издевательствах над мирным населением; русские войска отступали и отступали, и у всех, кто говорил бодрые слова, на сердце было неспокойно. Валентина Федоровна плакала и опять упрекнула и своего мужа, и Шмелева за то, что они не сумели достать бронь... Николай держал на руках сына и говорил со всеми: с мальчиком, со Шмелевым, с другими знакомыми и незнакомыми людьми, со всеми, кроме жены...Он был единственным, вероятно, в толпе отъезжающих и провожающих, кто с нетерпением ожидал отправления поезда. Андрея Новикова провожали мать и маленький брат; мать все время ему что-то толковала, но он слушал ее напутствия очень рассеянно и все время с тоской и надеждой поглядывал то на дверь вокзала, то на дорогу, ведущую с платформы прямо в город... Паровоз загудел и несколько раз двинул взад и вперед ряд красных товарных вагонов. Все бросились к поезду. Венецкий, поцеловав Мишу, передал его жене и вскочил в вагон одним из первых, за ним последовали Виктор, Володя и другие. Андрей прыгнул на подножку вагона последним и повис, держась рукой за дверь и продолжая вглядываться вдаль. Вдруг его глаза вспыхнули радостью, он спрыгнул вниз и стремительно бросился навстречу стройной женской фигурке в светлом платье. - Маруся! Все-таки пришла... - Еле вырвалась с работы... хотела на моего дурака еще раз посмотреть... - проговорила запыхавшаяся от бега Маруся. Андрей крепко обнял ее и поцеловал; она наспех ответила на этот поцелуй и сдернула с его головы пилотку. - Оболванили!... Ну и чудной же ты стриженный!... Как галченок!... Андрей отступил. Его губы по-детски обиженно дрогнули; Маруся это заметила. - Уже обиделся? Смеху не понимаешь!..Будто не знаешь, что я всегда шучу... Ты и в самом деле с волосами гораздо лучше был... Андрей хотел что-то сказать, но в эту минуту поезд тронулся, и он еле успел вскочить на ходу. - Прощай, Маруся! До свидания! Пиши! - кричал он, махая пилоткой. Ему хотелось крикнуть, что он ее любит больше всех на свете, и будет любить вечно... но кругом было столько народу... А главное - Маруся могла опять ответить какой-нибудь насмешкой... А поезд набирал скорость, скрипел на ходу буферами старых, потрепанных вагонов, и уже увозил Андрея вместе с его недосказанным словом любви - навстречу войне и смерти... Он стоял около широко раскрытой двери вагона, рядом с Венецким и Белкиным; Виктор Щеминский сзади обнял их всез троих на плечи и затянул "Если завтра война". Песню подхватил весь вагон. Мимо них проплыл приземистый вокзал с надписью "Липня", потом водокачка, багажный склад, ларек. Толпа провожающих слилась в одно пестрое пятно. Поезд шел все скорее и скорее; замелькали серенькие домики с цветущими картофельными огородами, кирпичный завод, МТС.... Затем потянулись засеянные поля, луга, частью скошенные, частью бело-лиловые от ромашек и колокольчиков... Деревня на пригорке, другая - в лощине... и от горизонта начал надвигаться дремучий старый лес, где водились волки, медведи и лоси...лес, носивший название "Вороний Мох"... (продолжение следует...) |