Журнал "Аполлон"
Номер 1, 1909 год

ными спектаклями для учащихся в Михайловском театре. Для первого опыта были даны "Ифигения—Жертва" Эврипида в переводе Ин. Ф. Анненского и "Эриннии" Леконт де-Лиля.

Для подлинной античной трагедии у молодых актеров не хватило или действительной часто оправдываемой, смелости настоящих трагиков, которые решаются всю тяжесть взять на себя, на свою игру, забывая о декорациях о стильности костюмов, хоре, или тонкого истинного вкуса, уменья чувствовать и передавать стиль, строгости школы. Молодые актеры вспоминали то одно, то другое; то в быстрых порывах Лачиновой сквозило решение взять судьбу постановки на свою ответственность, то робкая, трогательная в своей хрупкой юности Коваленская сдерживала прорывающуюся у неё все же иногда истинно трагическую страстность и вспоминала уроки режиссера, к сожалению, не сумевшего выучить ее как следует и оставившего ее с прекрасным голосом, большим пластическим чутьем, природной, неумелой грацией все же довольно беспомощной.

Еще больше следует упрекнуть Долинова, ставившего этот спектакль за бесстильные декорации, за сборные невыдержанные костюмы не то из Аиды, не то из Прекрасной Елены, за оперно шаблонный хор и балет и за музыку Шенка. Эриннии Леконт де-Лиля прошли гораздо удачнее; самый пафос этой романтической подделки под античность, несколько холодный, искусственный и изысканный, является вообще, я думаю, более понятным современным актерам, чем величавая и строгая простота Эврипида. Особенно Пушкарева — Кассандра верно почувствовала стиль этой холодно-блестящей пышной античности. Слушая её воодушевленную, но никогда не переходящую границы приличной искусственности, декламацию мечталось даже о каких-то насмешливых преднамеренных неточностях, ложноклассицизма, напр. о неожиданном

парике с буклями на Оресте или золотых туфлях и шелковых чулках Клитемнестры.

В числе других представителей печати, я был приглашен на генеральную репетицию этого спектакля, которому придавалось большое значение как, хотя и не совсем удачному, но знаменательному для будущего опыта. Еще больше нежных воспоминаний возбудила эта интимная зала репетиции с немногочисленно-избранной публикой, с режиссерскими мостками на сцену с литерными ложами в чехлах, с воспитанницами балетного училища, отделенными от учеников пустой ложей. Казалось, будто ничего за много-много лет не изменилось, и становилось сладко, грустно и страшно, что так хрупок этот нежный романтический сон.

Сергей Ауслендер

ТАНЦЫ В "КНЯЗЕ ИГОРЕ"

Событие удивительное, знаменательное, трудно даже оценимое сейчас по важности заставляет меня выйти из рамок обозревателя театров драматических. Событие это занимает, я думаю, не более 20 минут, но для него собирается полный зал; ради него пренебрегаются отличная опера и первоклассные певцы; оно заставляет столь сдержанную, нарядную и холодную публику петербургскую позабыть всякую корректность, чуть ли не ломать кресла вызывая маленького, теряющегося среди всей этой грандиозности Половецкого стана на Мариинской сцене, кудесника и мага в черном сюртуке — Фокнна. Я говорю конечно о новом балете в возобновленном "Князе Игоре".

Соединение невиданной силы, стихийной пламенности, какого-то вихря быстрых движений, диких скачков, подлинно - страстных жестов с строгой стройностью, с ни на минуту не забываемой образцовой дисциплиной балетного искусства делает эту постановку не случайно удавшимся моментом, а новым