грубости, возражал Миша. — Конечно, согласитесь сами, наше знакомство состоялось несколько неожиданно и странно. Но я очень рад, очень рад. Моя фамилия Трубников.
— Вы все еще упорствуете? Ну, пусть будет по-вашему.
— Как же вы хотели бы, чтобы я назывался? — робко возразил Миша, будто сам не совсем уверенный в своем имени.
— Ваше Высочество, — начал барон, изящно нагибаясь. — Я очень ценю вашу затею. Я восхищен, но Цилерих груб и материален. Он знает несколько штук уличного шарлатана и думает себя всемогущим. Доверьтесь мне. Я умею ценить тонкие чувства.
— Браво, браво, барон. Вы отличный дипломат, но ссориться со мной я вам не советую…
— Если вы не замолчите, я вышвырну вас, как последнюю собаку. Мои полномочия, — пронзительно закричал барон.
— Плевать я хотел на ваши полномочия. Моя находка, — прервал его старик и сделал хищное движение, как бы желая оттащить Мишу в свою сторону.
— Почтенные господа, потише. В моем заведении десять лет не было такого шума. Не ссорьтесь, ради Господа, — подкатился на возвышающиеся голоса собеседников толстый запыхавшийся хозяин. — Дома разберете ваши ссоры. Пейте вино. Сейчас Степанида споет — "Верные приметы", наимоднейший романс. Не ссорьтесь, почтенные господа.
Музыканты потеснились на своем возвышении, и двое цыган, низко кланяясь и приветливо кивая знакомым, выбежали, звеня серебряными подковами. Цыган не молодой, необычайной толщины, в белом с позументами кафтане, даже как будто не плясал, a так просто, стоя на месте, пошевеливал плечами, повертывал в руках шляпу, изредка причикивая и притоптывая одной ногой; выходило же прекрасно, ловко, живо, благородно. Взвизгивая и руками всплескивая начала Степанида.
"Ах, зачем, поручик,
Сидишь под арестом,
В горьком заключеньи
Колодник бесшпажный".