Журнал "Аполлон"
Номер 1, 1909 год
Содержание
Но вы ошиблись бы, приняв здесь творчество за импрессионизм. Ничего подобного нет! Это сам поэт претворил в цветовое пятно, в волну уличной жизни то, что в действительности может быть и даже наверное пребольно вцепилось в него, занятого в данную минуту какими-нибудь выкладками в своей походной лаборатории. Пришлось сделать над собой усилие. Жизнь груба и надменна. Разве легко повенчать ее с призраком? Но иногда и Валерию Брюсову это не в мочь. Двойная жизнь вечным перебоем своих неслитостей совсем истомила поэта, и вот он восклицает:
Мы не спорим, не ревнуем,
Припадая в тишине,
Истомленным поцелуем
К обнажившейся спине.
Я нарочно остановился долее на анализе поэтических восприятий Брюсова. Его мучительные пробы кажутся мне исполненными недоверия не только к своим силам, но и к тому, что вообще он делает, хочет делать и любить делать. Это скептик, даже более — иронист. Еще в начале девятисотых годов поэт говорил:
Я старый пепел не тревожу —
Здесь был огонь и вот остыл.
Как змей на сброшенную кожу
Смотрю на то, чем прежде был
Лучей зрачки горят на росах,
Как серебром все залито...
Ты ждешь меня у двери, посох!
Иду! Иду! со мной — никто!
[У себя. Пути и перепутья II 5 сл. ]
И не раз потом то слышался ему призыв к работе, и поэт понукал свою мечту "как верного вола", то видел он себя случайным путешественником; нить Ариадны выпадала у него из рук, погасший факел обжигал пальцы, и лабиринт, где "в бездонном мраке нет дорог", мстил ему, потому что он был здесь только пришельцем, только одним из тех, кому не выдаются тайны.
Наконец, уже совсем недавно Валерий Брюсов снова видит себя столь же далеким, как и в юности, от грезившейся цели. Поэт не нашел за долгие и трудовые годы того "немыслимого знанья", которое было его первой и тайной любовью, [ "Пути и перепутья" II 4] и вот какое мы слышим признанье —
