Журнал "Аполлон"
Номер 1, 1909 год

этой "жизни", было бы неполным зрелище современного Берлина.

Прежде всего, натыкаешься на скульптуру, размещенную привольно в обширном централь ном hall’е, производящем, как всегда в таких случаях, впечатление сада, обильно уснащенного изваяниями высшего магазинного качества. (Впрочем, надо отметить и здесь интересное новшество — показывать на выставке разрушающиеся памятники кладбищ для того, чтобы потом опять вернуть их на место но уже с гарантией на лучшую сохранность). Налево от этого hall, из которого, как всегда и теперь спешишь поскорее выбраться — комната О. Цвинтчера (O. Zwintscher).

Несколько лиц, несколько повторяющихся все тех же лиц, но в этом — стиль Цвинтчера; Он так же не боится повторять себя как мастера возрождения... Узнаем его худенькую девочку (известную по репродукции в Jugend, с светлыми локонами и глазами бледной фиалки, с задумчивым, таинственно отуманенным и совсем уж женственным взглядом, устремленным прямо на зрителя: вы помните? впечатление такое, как будто эта девочка дарит свой взгляд, сливается им со всяким, кто на нее смотрит. Теперь она подросла, и глаза её с дымчато-сиреневым взором, минутами вспыхивают темным пламенем... У неё мать — с бледным странным лицом и всегда с цветами. Вообще — много цветов, простых и таких выразительных. Петунья, простая деревенская петунья с полосатостью лилово-белою, настурция, огненная, с языками языческого пламени георгина, изумляющая своею гордостью. И много других яркоцветных, а над ними — летает бабочка — "павлиньи глазки" бархатными, коричнево-фиолетовыми переливами своими красуясь на солнце. Из всех современных художников только Мехоффер (из польской группы Sztuka) — участник "Сецессиона" в Вене — умеет с

таким совершенством передать красочный блеск насекомых.

"Gold und Perlmutter" — подле голой женщины, лежащей на бархатистом фоне, — приоткрытый перламутровый ларец, вокруг рассыпаны каменья и жемчуга. (Только Врубель был большим волшебником в передаче этих мерцаний).

"Мелодия" — девушки слушают струящиеся звуки скрипки. Одна лежащая, с изгибом бедра как у нежного юноши, другая в полном грусти дымчатом одеянии. Горы стеной замыкают пейзаж и придают уютность площадке с бассейном зеленого мрамора увитом розами.

Пейзаж — простой, бесхитростный, длящийся, и облака — о Wandern, о Wandern! — говорят рассказывают много, много.

Портреты — изобличают удивительное умение владеть рисунком.

В pendant Цвинтчеру — направо от входа — комнаты Унгера, выискавшего проникновенно германский тип лица девушки (как Суриков, Кустодиев, Савинов у нас передали характер славянского лица). От этого лица, лица с голубыми, прозрачными глазами и темными ресницами веет старинными сагами. Кеке (K?cke) рисунком стремительно несущегося поезда и заборов, занесенных снегом и Кальморген (Kallmorgen) — жизнью порта — обнаруживают вдумчивое изучение при роды. Но Скарбина, когда-то заинтересовавший картинами городской жизни, оказался очень плохим психологом и теперь, беря "Дицовские" сюжеты (Rockokozeit) — не трогает вовсе.

Останавливают внимание.

Из англичан и американцев — Шаннон (Charles Channon) нежными изгибами тел у синей, ленящейся воды; Сарджент (John S. Sargent) — портретами: "Fella" и "Elie Swinton" (известными по репродукциям), ласкающими глаз гладкими стройными формами обнаженного тела, и портретом Трех Дам, и — великолепный откуда-то полученный Уистчер ("Cremon Garden").