Глава 1. Глава 2 Глава 3. Глава 4 Глава 5. Глава 6 Глава 7 - Ваше имя Михаил Левандовский? - Да. - Вы являетесь гражданином Украины? - Да. - Хорошо. Вы можете рассказать, что произошло на трассе? - Нет. - Вы отказываетесь давать показания? - Я ничего не помню. - Вы находились под воздействием наркотических веществ? - Я плохо понимаю вопрос. - Вы употребляли наркотики или алкоголь? - Когда? - Перед тем, как устроить бедлам на трассе? - Какой бедлам? - Вы что, идиот? - Нет, я спал. - Почему тогда наш патрульный задержал вас? - Почему? - Лейзер, отведи этого в камеру. Пригласи остальных. - Ваше имя - Максим Гордин? - Да. - Вы являетесь гражданином России? - Да. - Хорошо. Что произошло на трассе? - Какой трассе? - Вы говорите по-английски? - Сейчас? - В камеру его, Лейзер. - Ваше имя Джонатан Гарднер? - Меня зовут Джоэ. Джо-э. - В ваших правах указано "Джонатан Гарднер"? Это не ваши права? - Что значит - это не мои права? Это мои права! И меня зовут Джо-э. - Но здесь написано Джонатан Гарднер. Не вводите нас в заблуждение… - Я лучше вас, наверное, знаю как меня зовут и уж наверняка лучше тех кретинов, у которых я покупал права… Меня зовут Джо-э. - Перестаньте молоть чушь, Гарднер, и отвечайте на мои вопросы. Иначе я прибегну к помощи закона и посажу вас на трое суток. - В этой гребаной стране нет закона - и всем это известно. Вы только и способны, что унижать людей и делать из них полных придурков. - Вы можете сказать, что произошло на трассе три часа назад? - Да в мире сто тысяч трасс, откуда я знаю, что на них происходит… - Вы употребляли алкоголь или наркотические вещества перед тем, как оскорбить представителя закона? - Да что ты себе позволяешь… Думаешь, если негр, то значит, наркотики, дурь, спид, кокаин, акапулько голд, опиум за тридцать баксов дэша, грибы, бананит, ацетоновые шарики… Да мы живем в свободной стране - и мы здесь равны, хотя я - поганый ниггер, а ты - хрен знает кто в форме с бляхой. Джоэ увели трое спин, из под-которых его стройные маленькие косички напоминали мне обгоревший, но возрождающийся лес. - Ваше имя Алексей Ливанов? - Мне плохо… - Почему? Вы употребляли наркотические вещества или алкоголь? - Дайте мне, пожалуйста, пакет… - Вы можете нам рассказать, что прои… О Боже, Лейзер, отведите этого в камеру и пригласите доктора Вэйниса. Мария, уберите, пожалуйста… Я скоро сдохну на этой работе. Лейзер, кто там еще? - Еще один негр, который называет себя Макки. Вейнис говорит, что концентрация алкоголя у него в крови превышает все допустимые нормы… Мы вкололи ему глюкозу. Доктор не советует проводить с ним допрос сейчас. - Это все? - Нет. Есть еще девчонка. На вид лет пятнадцать. Негритянка. Сказала, что повесится, если не пригласят адвоката. Похоже, она не в себе. Мое сознание напоминало уголек в растопленном масле. Я все время хотел вынырнуть, но он шипел и палил все воспоминания, ненароком попадавшие в меня. - Макс, - прошептал я, отыскав его на полу соседней камеры, - что произошло на трассе? За что они нас схватили? - Мы вроде бы хотели изнасиловать их полицейскую бабу. - А мы хотели? - Вроде, не очень… Иначе бы они нас побили. - Макс, тебе плохо? - Мне как-то странно. Я как будто плыву и плыву. - Ты думаешь, это когда-нибудь закончится? - Я не знаю, Мишка. Но если это закончится- впереди нас будет одна темнота. Он встал и ударил себя по лицу. На нем было одеяло и розовый шарфик Лекси. - Мне так кажется, что сейчас нет времени, - снова сказал я . Слова мне давались с трудом. - Это потому что мы нанюхались, - подумав, ответил Макс, - так всегда бывает. - А ты откуда знаешь? - Догадался. У тебя нет такого ощущения, что слова слетают у тебя не с языка, а откуда-то из макушки? - Спроси у меня что-нибудь. - Который час? Он посмотрел на меня, пригорюнившись. - Извини, я забыл. - Ладно. Попробуй еще что-нибудь. - Мммм… Я не знаю. Ну ладно… Тебе нравится красный цвет? - А почему ты спрашиваешь? - Да я от фонаря ляпнул… - Красный цвет - да мне как-то все-равно. Но в нем есть что-то такое гадкое, связанное с кровью. - Мне чего-то не спится, - послышался голос с верхней полки. Это был Макки. - Всю дорогу я думал о том, как бы поспать и вдруг такой облом. В этой камере есть что-то неуютное. Мало заботы о людях. - Макки, у тебя нет ощущения, что ты плывешь?- спросил Макс. - Если бы… У меня ощущение, что я скоро проблююсь. - Это от жадности, - злорадно отметил я. - Вы с Лехой на двоих выглушили все наши запасы. - Пока тебе хорошо, ты не замечаешь плохих перспектив, - выдвинул теорию Макки, и Макс с ним согласился. Мне показалось, что мы очень долго молчали, прежде чем Макс спросил у Макки: - Макки, ты о чем-нибудь мечтал по-серьезному? - Да, я только и делаю, что мечтаю. Мечтаю о том, чтобы хоть раз по-человечески пожить. Хотя бы один денек. Выйти в поле, зажечь костер, собрать дровишек и целый вечер смотреть на гребаный закат. - Это ведь легко осуществимо. - Да, наверное… - Я понял тебя. Ты не хочешь, чтобы это исполнилось, да? - Понимаешь, Макс, у меня бизнес. Я торгую травой и кокой. Мне еще папа говорил: "Макки, если ты такой умный, почему ты не торгуешь травой?" - Это странная логика. - Причем здесь логика, Макс? Это бизнес. Я просто не могу вот так взять и пойти в поле. Я не могу, понимаешь ты? - Успокойся, Макки, я понял. Я все понял. - Ты лучше скажи, чего ты хочешь? - Я? Я хочу, чтобы все получилось. - Что все? - спросил я. - Все, что задумано, - ответил он, заставляя мои мысли биться в какой-то лихорадке. Он говорил какую-то важную правду, но я ничего не мог понять и винил в этом только себя. - По-моему, ты гонишь, - перебил его Макки, - ты говоришь что-то не то. Я имею в виду это слишком непонятно - то, что ты говоришь. - Что непонятно? Я хочу, чтобы … - Что?! - Мы с Макки быстро подползли к его камере. - Я хочу, чтобы ты - Мишка, чтобы ты … Он как будто даже застеснялся. - Чтобы ты быстрее что-то сделал. - Что сделал? Вот теперь я был в шоке. - Ну, написал что-нибудь, например. - Что я должен написать, Макс? - Я не знаю. - О Боже, Макс, зачем это нужно? - Потому что впереди - одна темнота. Сказав это, он упал на живот и крикнул нам, что на самом деле он ничего не хочет. Я испугался за него. Где-то в глубине души, я видел - в Максе все время что-то понемногу сгорало… Глава 8 Небо ясное и это радует. Радует, потому что темное меня огорчает. С тех самых пор, когда я заново родился, обнаружив себя в ореоле из ненужных мне крыльев познания добра и зла. Вот уже неделю, как я лежу в этой комнате. Наверное, я чем-то болен. В доме Хиггинсов очень тихо. Ко мне приходят друзья и делегации из колледжа. Они приносят гостинцы из яблок и персиков, а потом долго смотрят на мое лицо. Еще немного - и я что-нибудь с ними сделаю. - Как ты? - спрашивают люди. Я не знал, что сказать. Мне было страшно. Но я понимал, что я никогда не смогу им ответить. Единственным человеком, который ничего не спрашивал, - был Мишка. Зато он все время говорил. - Я устроился на работу, - сказал он однажды, - в зоопарк. Буду мыть посуду и еще какую-то фигню для питонов. Мне стало смешно, но я сдержался - ведь в этом не было ничего смешного. Тогда он достал свой вечнозеленый блокнот и сказал. - Слушай. "Я стою на шоссе 212. Им мало пользуются. Оно совсем маленькое и очень неудобное для колес автомобиля. Тем более, что рядом - отличная трасса… Поэтому здесь всегда пусто. Иногда, как и в нашем городке, на шоссе случаются туманы, но чаще всего - воздух остается свежим и прозрачным после ночных морозов. Через два месяца это шоссе станет самым знаменитым местом в мире. Сюда приедут тысячи автомобилей, и очень много людей будут пытаться рассказать вам об этом месте и о людях, которые жили неподалеку. Ну, и разумеется, обо мне. А пока здесь… Я оглянулся, пытаясь найти ответ. А пока здесь деревья, меланхолия осеннего опустошения и два тупика - в прошлое и настоящее. Я проверил камеру и направил ее на небо. Вот только теперь тьма по настоящему рассеивается и появляется ненавязчивое тепло света. Среди приехавших, разумеется, будут мои старые друзья Майк Джефферсон с Айли - Тв, Барбара Роуз с шестого и Клаус Келлер с Дрим Апдейт. В качестве подарка они получат эту кассету и дневник моих наблюдений. Я его вел уже три года, тщательно взвешивая все шансы и не упуская ни одной детали, которая, на мой взгляд, являлась существенной в осуществлении задуманного плана. Помимо дневника, у меня имелась картотека, в которой я отслеживал жизни горожан и события местного масштаба. Думаю, это станет весомым аргументов в мою пользу, когда человечество пройдет путь от жалкого подражания к разумному созерцанию и свободе. С этической стороны я тоже не видел никаких препятствий. Ведь если Господь счел нужным уничтожить Содом и Гоморру, в которых не сыскалось и пяти праведников, - и все согласились с ним - то почему бы мне не попробовать сделать то же самое с нашим городком, имея гораздо более веские причины? Говоря откровенно - а иначе и быть не может - смерть не была моим культом. Вид крови не возбуждал меня, скорее наоборот. При мысли о густой вязкой кровяной массе у меня начиналась тошнота. Я не был ни террористом, ни последователей какой-либо идеи, ни маньяком, ни психом… Кем же я был? Однажды в детстве меня назвали дураком. С тех пор многое изменилось. Меня называли то умницей, то гением, то слюнтяяем, то грубияном, то вовсе непечатным жаргоном. Но в итоге, я не останусь в их памяти как грубиян итд… Скорее всего, я задержусь в истории как самый крупный серийный убийца - одиночка. Меня будут проклинать, но что более важно - меня будут оценивать. В продолжении темы о себе, могу, не покривив душой признаться, что наедине с собой мне всегда было хорошо. В этой жизни я никогда не был страдальцем - потому что всегда мыслил рационально и был снисходителен к себе. Кроме того, я ничего не ожидал от будущего - прекрасно понимая ненадежность любых человеческих решений, я предпочитал роль терпимого наблюдателя. Могу добавить, что меня, как и вас, постоянно окружали люди. Сейчас, когда я стою на одиноком шоссе, мысль о возвращении в городок, мне кажется особенно грустной." - Ну как - начало не сильно стремно? - спросил он, убирая блокнот, - учти, это черновой вариант, я его в метро писал. Там один мудак все время заглядывал … .ну тут конечно, все по- русски. Не фига не понятно. Он говорил очень быстро. И тут я понял, что ему было важно знать мое мнение. - Я думаю, это будет очень круто, - ответил я искренне, - тем более что даже по-русски пока не фига не понятно. Но вместо того, чтобы обрадоваться, он открыл рот. И вскоре я понял, что он кричит. Там были такие слова. - Так ты что, разговариваешь? - Что ты имеешь в виду? Я что-то не так сказал? - О Боже, - он сел на пол, - ты что, Макс? Ты в своем уме? - Да объясни в чем дело? - попросил я. - Ты, - он медленно выговаривал слова, - ты уже третью неделю здесь лежишь молча. Доктор, которого пригласила Дэб сказала, что ты в предкомном состоянии. И что твои чувства восприятия почти атрофировались. - Что, все? - спросил я, с ужасом разглядывая свое тело. - Да я не знаю! Так ты что - все это время мог говорить? - Наверное, мог. А может, и не мог… Мне не хотелось пробовать. Что еще сказал доктор? - Ну, в общем, никакой надежды и так далее… Дэб уже начала разыскивать твоих родителей… - О Боже, - улыбнулся я, - и все только потому, что мне не хотелось разговаривать? - Не скажи. У тебя лицо как не лицо. - Черт с ним, тогда даже не буду на себя смотреть. А… - Ты что -то хотел?, - спросил он, испугавшись, что мне снова перехочется разговаривать. - Ты видел Доротею? - Она у себя. Решила тоже не разговаривать, пока ты не поправишься. - Что, истерика? - Да вроде нет. Она какая-то чересчур спокойная. Мы вышли в коридор. Мишка все время старался меня как-то схватить, думая, что я не смогу идти дальше. На моей памяти, со мной еще не разу так не поступали. В этом было что-то неловкое и приятное - как детство. - Давай возьмем Доротею, - предложил он, - ей это сейчас необходимо. - Зайди к ней, - попросил я, - и объясни все. - Побудь здесь, - сказал он, помогая мне сесть, - я сейчас вернусь. Через две минуты из комнаты Доротеи вышел Мишка. - Она сейчас выйдет, - сообщил он, - у тебя голова не кружится? - Пока нет. Я всегда видел многие стороны жизни, но никогда не подозревал, что я - в моем теперешнем положении, когда -нибудь окажусь внутри нее на такой глубине. Доротея была страшна, из-за меня, наверное, и тогда я понял, что все идет не так - но бежать от этого почему-то не хотелось. На ней было все голубое и мохнатое - напоминавшая птенца девушка с огромным крестом на шее и торжественным лицом спускалась по лестнице векового дома Хиггинсов. Она подошла прямо ко мне и стала где-то в отчаянной близости. Я знал, что она ничего не сможет сказать, и поэтому начал сам - "не можешь говорить?". Она показала на горло и развела руками. - У нее атрофировались связки, - перевел Мишка, - ей тяжело разговаривать. Доротея кивнула. - Сбегай ко мне в комнату, - попросил я Мишку, - и принеси голубой пакетик под тумбочкой. - Встань возле окна, - попросил я ее, когда Мишка вернулся, - и подними голову. Она послушно задрала голову. - А теперь открой рот. Вместо этого, она замахала руками. Лицо ее стало совсем измученное. - В чем дело, Доротея? Она отозвала Мишку в сторону и, придерживая руками платье, что-то написала на ноге. - Ей вчера доктор вырвал зуб и она стесняется,- прочел вслух Мишка. Доротея кивнула, закрывая рот рукой. - Боже мой, - удивился я, силой разжимая ее аккуратные губы, - кто из нас больной? Со стороны могло показаться, что мы совершаем насилие. Мишка держал ее сзади, а я сосредоточено наносил ей мазь, доставшуюся мне от мамы - аптекарши, пальцем на горло. Сначала Доротея немного задыхалась, но я знал, что все будет в порядке. - Кусты, - констатировал Мишка, когда мы удалились от дома больше чем на километр. Мы зашли в эти кусты и сели прямо на теплую землю, которая пахла чем-то земным. Мишка достал пакетик и аппетитно понюхал. Доротея рассмеялась первая. Мишка - вторым. И наконец я… Дикий, бешеный смех! Сидя на самых низких корточках, мы раздирали им по очереди друг друга и каждый себя. Мишка провозгласил его освобождением от боли, но во мне жил постоянный страх, а это добавляло в мои ощущения путь ко всякого рода компромиссам. - Доротея, - спросил Мишка, когда мы выкурили траву, - Дэб сказала, что ты хочешь стать геологом? - Я люблю камни, - грустно призналась она, - хочу разрезать землю и вытаскивать их наружу. - А потом?- спросил я. - Где ты их будешь хранить? - Их можно возить по разным странам в стеклянных коробочках. - Кто станет возить такую кучу камней? - А вы не хотите? - Мишка уже отвечает за змей, - я медленно покачал головой, - а я скоро исчезну. Доротея кивнула. - Я знаю. - Откуда ты знаешь?- возмутился мишка, - он вечный как камень. - Как трава, - поправил я, - дух - вечный, а материя - нет. - А в траве- дух?- удивилась Доротея. - Еще и какой, - ответил мишка, - только он со своими тайнами, как стеклянный лес. - "Лес до небес" - помните, был такой стих? - Мы учились в советских школах, - ответили мы, - у нас тогда была экономическая депрессия. - Знаю, железный занавес… Сейчас об этом уже никто не думает. Но камень упал, а что-то осталось. - Ты думаешь над этим, Доротея? - спросил Мишка. - Я? Нет… Иногда я это чувствую, потому что боюсь. - Доротея, - попросил я, - А что ты говорила про стих… - Этот?
|