З.Е.К., Masha, Фима, Сочинение
Фима
Собственно, идея не нова: «У крика есть эхо, у дерева – тень, у берега – противоположный. У каждого есть тот, кем он не стал», отсюда и «лестница не приводит ни в ад, ни в рай, она упирается в бесконечный тупик». И хорошо, что не нова. Не будем как боги. Будем как человеки, крик – криком, эхо – эхом, правый берег – правым. Автор ничего не доказывает, не выясняет, а лишь подтверждает сказанное однажды. Отсюда эти повторения.
Сначала Кондрат был писарем, его место занял Игнат, в начале рассказа Игнат думал: «Каждый человек – писатель, он пишет свое житие, но невидимыми чернилами…». В конце рассказа Кондрат, перед смертью, написал то же самое и отправил с почтовым голубем. Видимо, Игнат, транзитом через небеса, получил это письмо (или голубем на ворота), и я возвращаюсь к началу рассказа.
Не доказав, а только подтвердив ходом самого повествования мнимую двойственность этой жизни, зарисовав питающие ее иллюзии, наития, автор все таки становится на второе дно: «И тут Кондрат понял, что ему суждено было умереть под чужим именем, а отвечать под своим». Структура рассказа подтверждает сказанное автором: от начала – к развязке рассказа, от развязки – к началу, от начала – к концу, в тупик.
Поскольку идеи не мельтешат перед глазами, лишь одна – ведет, многое сказано смачно и лаконично. Рассказ летит. Запоминаются и убеждают где – точностью, где – свежими образами:
жизнь, написанная невидимыми чернилами,
веревка (к потолку, к небу) из расплетенных лаптей (к земле),
топающий каблук «не сойти мне с этой половицы»,
шелушащийся лживый нос и ноготь, соскабливающий с него кожу,
перст: «а там, - мирза вздернул палец, - когда тебя спросят»,
прилагательные лжеца, виляющие хвостом,
согласные, которые стали трещать кузнечиками,
немые, шевелящие ушами, точно побитые псы,
бесы, которых «всегда как комаров»,
речь, выталкивающая «из себя, как роженица, свое отрицание» (неважно – что: согласие – желанный ребенок, или отрицание).
Рассказ так стремительно летит, что огрехи зачастую проглатываются, но они есть:
Надуманно: «от страха у него… тень встала дыбом» – я не увидел ничего, что могло бы стать такой, дыбящейся, тенью.
Неточно:
«растолкав стражу, удрал в шляхту» – «растолкав» воспринимается еще как «растолкав стражу со сна»,
«упирался он босыми ступнями на ежа» – я не уверен, что «на»,
«спрятался, как курица под крыло» - курица не прячет голову под крыло, это лебедь или гусь.
Не прописано:
«Кондрат брел по нерусскому лесу, разглаживая седые бугры мокрым снегом» – бугры так и
остались для меня загадкой,
«а от глаголов пахло кандалами» – даже если железо на ногах, и ты его несешь, волочешь, оно режет, не думаю, что оно пахнет.
Мне показалось, что последняя строчка излишне поясняет, что же случилось, она вдвойне тяжела, как кандалы на ногах утопающего: «И добровольно сошел в преисподнюю, узнав в себе Игната».
Предпоследняя строчка воздушна, она в ритме рассказа: «Это не я, - в ужасе отпрянул он, когда череда оборвалась, - это…» – это, это многоточие дает хоть какой-то шанс сойти со второго, настоящего, дна и опять ощутить двойственность жизни, как ее реальность.
Но это уже позиция автора – на чем ставить точку.
--------
Masha
Фима
Спасибо, что поддержали, спасибо за отзыв на Зорина.
Насчёт последней фразы, Вы пишете: "Предпоследняя строчка воздушна, она в ритме рассказа: «Это не я, - в ужасе отпрянул он, когда череда оборвалась, - это…» – это, это многоточие дает хоть какой-то шанс сойти со второго, настоящего, дна и опять ощутить двойственность жизни, как ее реальность.
Но это уже позиция автора – на чем ставить точку." Это действительно так, авторская позиция у Зорина всегдА, что нет никакОго шанса (как мне кажется). Вплоть до того, что, когда он пытается такой шанс предоставить, то мне слышится фальшивая нота. Вот, Вы помогли мне решить.
Вообще, И.Зорин немножко монотонен, он, как мне кажется, если можно так сказать, до некоторой степени - писатель одной темы. Но я мало знакома с его творчеством, так что это впечатление - от маленькой части имеющегося в доступе, а это имеющееся, скорее всего - только маленькая часть существующего. А ещё может быть, я принимаю настроение и стилистику за тему :-) у меня это запросто. Но в любом случае, "как" важнее калейдоскопа. Любимец публики Кибербонд тоже во многом одной темы, ну так и что. Зорина никогда ни с кем не спутаешь.
--------
Фима
Masha, второй рассказ Зорина мне не понравился. Мне, в принципе, не нравится ход: вот, мол, манускрипт, а вот я его переложил. И домыслил, поскольку последние знаки на камне стерлись со временем. Это мое субъективное «не нравится», но почему-то именно здесь оно накладывается на Ваше определение монотонности Зорина: несколько последовательных заходов к выступающим из темноты героям. Внутри текста много живых мест, Зорин умеет лаконично сказать, выписать образ, но связка не получилась, с каждым заходом на героя интерес теряется. Ну и в конце, каждый герой оставил младенцу то, что имел: оружие, лекарство… Слово? Ну, с трудом представляю, сказал что-либо, а после написал манускрипт, Евангелие? То, что Зорин топит всякую надежду, верно сказано, это дышит всей плотью рассказа «Игнат и Кондрат», а вот в манускрипте обратное, и, как мне показалось, (говоря Вашими словами) сфальшивил.
Касательно рассказчиков здесь и вообще есть такое общее соображение. Если в рассказе разрабатывается или доказывается какая-либо идея, рассказ, как правило, обречен на провал, тормозит. Если идея, выработанна жизненным опытом, жизненная позиция, убеждение только протягивается через рассказ, он бежит, дышит. Рассказчик разматывает клубочек повествования и ищет только средства, чтобы как можно лучше донести пережитое, неважно - в реальности или нет, т.е. подбирает слова, оттачивает образы.
З.Е.К.
Среди нескольких типов Художников есть еще два: первые в серьезное произведение вносят элемент порно, вторые – обыкновенной порнухе пытаются придать чуть ли ни философский смысл. Правда среди них попадаются те, кто каким-то невероятным образом удачно соединяют и то и другое: тинтобрассовский «Калигула», набоковская «Ада», пронинский «Танцующий Антипов»…
А. Рафиев, несмотря на то, что порнуха у него (в отличие от маркиза де Сада) не показывается, а лишь проговаривается (и только от развратности читательского воображения зависит изображение) относится ко вторым. У него обыкновенная групповушка с элементами садо-мазо и гомосекства оформлена в оправу психологического глубокомыслия. Псевдопрелюдия группового секса в предбаннике психолога фригидна до безобразия. Работа язычка у героев по нулям, лишь бы отвязались. БАНДИТ пытается всех завести, но его язык все время оказывается лишь в одном ему известном месте: «Я твою маму имел, недоносок. Говномес ты драный! Надо ж так попасть, бля буду! В натуре, попутаны все рамсы! Кругом гомосеки! Вас расплодилось больше, чем мужиков. Скоро в зонах работать будет некому. Одно петушьё кругом, бля буду, в натуре, в рот того мента! Ты ко мне, дырявый, не лезь». В результате возбуждаются и то слегка-слегка лишь ПЕДИК и МАНЕКЕНЩИЦА.
В групповуху герои включаются по одному, даже не подозревая, кто с кем и чем будет заниматься. Секс у Алексея настолько условен, что становится кексом. Вот только что БАНДИТ унижал ПЕДИКА… бац – и ПЕДИК уже пялит БАНДИТА в зад. Конечно все это круто, но переход из рая в ад еще условнее секса. Если б на месте психолога был гипнотизер, то как-то объяснимо, а так…
Вообще-то непонятно, зачем вся эта шатия-братия приперлась к специалисту? Все по большому счету без проблем. Кажется, самая главная проблема у самого ПСИХОЛОГА, которому хочется трахнуть каждого, кто приходит к нему на прием. Впрочем, он этим в конце и занимается.
Перфоманс – это игра, даже если он порнушный. Поэтому когда оргия агонизирует на фоне военных документальных кадров, это ничего не меняет в игре.
Возможно, кто-то прочтет этот текст по другому. Вот сидят в предбаннике люди, каждый со своей судьбой. Но попадая под агрессивный психоз некоего психолога, который управляет массовым сознанием, и люди выпускают наружу свои дикие инстинкты. И тогда хоть как-то объяснима получасовая речь, которую толкает ПЕДИК в зрительный зал о невозможности выбора пути, сравнивая жизнь с метрополитеном. Но выбор всегда есть, не зря же под ногами все время вертится РЕБЕНОК: «На сцену выскакивает Ребенок с автоматом в руках и очередью р а з р я ж а е т (разрядка моя) его в трахающихся». Ради Бога, читайте как хотите.
Лично мне это все напоминает детскую игру взрослых «в доктора». Ты будешь мамой, ты – папой, ты – бандитом, ты – манекенщицей, ты… - педиком. А я – доктором. А теперь давайте покажем друг другу сиськи и пиписьки и т.д. Интересно, кто бы мог разыграть этот перфоманс? Никто не приходит в голову, кроме скандального театра В. Ганина. Помните, там еще полусумасшедший старик-актер лет 65 в маечке до пупка бегает по сцене и трясет седыми беспомощными мудями, а актриска лет 45 с ОГРОМНЫМИ селиконовыми грудями время от времени спрашивает его очень глубокомысленно: «Эй, дед, ПО КОМ трясешь мудями?». А он, мерзко хихикая, отвечает: «Не спрашивай, блядь, ПО КОМ, а спрашивай, сука, НАД КЕМ». Маразм Ротер-дамский, одним словом.
З.Е.К.
Тоска по родине – давно разоблаченная морока…
А вот фигушки. Даже теперь, когда казалось бы стерты все реальные и виртуальные границы, ностальгия сочится из всех кожных пор. Ностальгия по родине - это не только тоска по месту, это печаль по утраченному образу жизни. Как в горах не хватает кислорода, так в Германии герою Власенко не хватает общения. Наверное, можно жить без секса, занимаясь самоудовлетворением. Наверное, можно жить за границей, перечитывая русскую классику. Но онанизм – это лишь малый процент секса. Как и книжки – лишь малая часть родины.
Германия в рассказе Дмитрия фантастически пустынна – железнодорожник, босс и друг Серега. Это даже не отторжение чужого, это вакуум чужой жизни. В здравом уме и трезвой памяти эмиграцию принять невозможно, нужно хотя бы какой-то наркотик – в виде Кастанеды, политики, любви или юдоли, денег, да мало ли чего. В конце концов для кого-то эмиграция может стать наркотиком: Германия – Швейцария – Франция – Англия – Израиль – далее со всеми остановками.
В рассказе Д. Власенко почти ничего не происходит. На протяжении нескольких недель герой пытается вытянуть из единственного соотечественника хоть какую-то связь с прошлым. Или настоящим. Ничего, ни одного воспоминания: «А вот у нас в ВолоГде… А вот я в России…».
Что первичней: курица или яйцо?
Что главнее: родина или заграница?
Если до 30 не женился, то потом уже вряд ли. Статистика.
Эмиграция – это аборт Родины-матери. СССР занимал одно из ведущих мест по абортам.
Эмиграция для русских – инцест, особенно в Германию, которая разродилась фашизмом. Евреям в этом плане легче: откуда бы они не приезжали, они всегда возвращаются на историческую родину. Не удивительно, что И. Бродский после эмиграции так ни разу и не посетил наш Питер. Что ж, евреям тоже свойственно ошибаться.
КСЕНИЯ АГАЛЛИ «Развод и девичья фамилия»
З.Е.К.
Нормальная, внятная, вполне жизненная история. Есть только одно «но» и связано оно с автором. Никуда не денешься, но есть такие писатели, которые знают исключительно все про тех, о ком они пишут. Ксения Агалли из их числа: «Хорошенького понемножку, тем более что все хорошенькое давно закончилось и впоследствии уже никогда не предвиделось». Она считает, что это всезнание дает ей право писать не то чтобы снисходительно, а скажем так, дурашливо. Но это та дурашливость, где дураками оказываются все, кроме рассказчика.
Эта позиция резко отделяет автора от своих героев «берлинской» стеной. Происходит отстраненность: я к этим придуркам никакого отношения не имею. То есть, взгляд свысока, с оттенками пренебрежения и даже брезгливости. Естественно, что ни о каком со-чувствии, со-переживании тут и речи быть не может. И не только между автором и героями, но и между героями и читателями.
В таких случаях мне всегда интересно: а про свою личную судьбу – с любовями, изменами, потерями – автор так же будет писать отстраненно, без слез и учащения пульса? А вообще-то все это смахивает на игру за письменным столом. А как неожиданно выразился один из героев моего рассказа: «Я не люблю настольные игры. Играть, так судьбами. Торговать, так душами». Я с ним полностью солидарен.
ЕХИДА «ЗАПИСКИ РЫЦАРСТВЕННОЙ ДАМЫ»
З.Е.К.
Рукопись якобы найденная в старинных доспехах, наверняка написана самой Ехидой. Потому что много веков назад с таким ехидным выражением лица не писали. Краше, как говорится, в гроб кладут. Это во-первых. А во-вторых, только придуманные литератором ученые не могли опознать, какого века рыцарские доспехи, зато сумели определить, что исписанный листок – ни авансовый отчет, ни реклама каменных иголок, ни кляуза или репортаж с олимпийских игр, а ДНЕВНИК.
«Ничего интересного. Весь день упражнялась в верховой езде. Жутко болит задница».
История про девицу с железной задницей стара как «Гусарская баллада». Гормоны, перемешавшись с мочой, бьют то в голову, то ниже. Хочется всех поубивать. На хрен.
Действительно ничего интересного, эти козлы даже рыцарского юмора не понимают: «Пришлось объяснить ему, что сотни кавалеров добивались моей руки, и оба ничего не добились». Ха-ха-ха (3 раза). Такой руки может добиваться только сумасшедший или жеребец с медными яйцами. Ни того, ни другого. Приходиться развлекать себя драками с шайкой разбойников или заказыванием гробов.
Вот сочинила бы Ехида старинный отчет о гробах: для кого и по какому поводу, было б оригинально. А так… короче в гробу я видел такие тексты.
З.Е.К.
Возможно, что Б. Панкина надо читать много, чтобы выудить из жизни поэта что-то личное, интимное. Индивидуальное. То есть то, чем и дорог другой человек. После стихов Панкина остается ощущение, что все это уже где-то читал. Закрадывается даже крамольная мысль, что некоторые строчки он свистнул у другого поэта, например, это:
… ты мне не дала позавчера, и вряд ли дашь сегодня… Не слушай их, любимая, не слушай. Любимая, я тоже "так устал!".
Любой художник, как правило, пытается выделиться из толпы. И выделить из жизни – своей ли, чужой ли – НЕПОВТОРИМОСТЬ. Панкин, кажется, делает все возможное, чтобы с толпой слиться. И выхватывает из жизни самое обыденное, самое привычное, самое повседневное.
тони, тони, пакетик с черным чаем в казенной чашке со следами от губной помады… … поверхность изучаю застеленного скатертью стола … вчерашний день прошел в мозгу туман. нутро бунтует. Снова не вспомнить ничего и т.д.
Кажется, для Панкина нет никакой разницы между перечислением вещественных деталей и чувственных мгновений. Как будто ценность у них одна. Зато праздники (Рождество ли, Новый год) обесценены до минимума. Праздники у Панкина что-то вроде досадного препятствия, плохой погоды, неприятного времени суток, которые нужно, набравшись терпения, пережить, переждать. Еще бы, ведь праздники как мистические магниты притягивают к себе все, что можно, концентрируют все внимание на себе. А это не в эстетике Бориса. Он и сам на фоне этих празднеств чувствует себя бабочкой, наколотой на иголку и выставленной на всеобщее обозрение. А ему это надо?
… и в этой суете предновогодней терпеть еще неделю или две – "семейный праздник" … и вздрагиваешь: скоро новый год … Еще два дня и грянет Рождество … Переживем и это Рождество, И Новый Год...
Панкин техничен, приятен, понятен, близок (даже железнодорожник может панибратски хлопнуть его по плечу, сказать со снисходительной улыбкой: «Чифирим, дружище?»). После его стихов мало что остается в памяти, как мало что остается в памяти от только что прошедшего дня. Панкина надо читать много. Панкина можно читать много. Он не для ресторанных гурманов, он для рабочих и приезжих общепита. В столовой не важно почувствовать вкус борща или щей. В столовой невозможно уловить аромат «ведерного» кофе. Там главное набить желудок, чтобы почувствовать сытость. Поэтому двойные и тройные порции не возбраняются.
Что остается в памяти и мучает? Какая-то мелкая несуразность, непонятно как закравшаяся в текст, например, эта:
… про печаль поет корейский шансонье, точней сипит, бубнит под нос. И вот ходишь и ломаешь голову: откуда у парня корейская грусть?
Владимир Антропов. Обзор поэзии в 104 номере "ВеГона".
сочинение
"недаром лапсердак стеклярусом расшит - не каждому поэту удается."
именно так бы я назвала критическую статью о позэии элтанг видимо наличие огромного количества согласных в ее фамилии каким то образом повлияло на творчество поэтессы после прочтения ее стихов как то резко ощущаешь недостаток гласных в великом и могучем что впрочем некоторые считают фирменным стилем поэтессы
"за так ли потакать султанскому капризу?"
я не принимаю ее стихов они меня не волнуют скорее раздражают это не поэзия а поза да я уже писала об этом
после элтанг хорошо бы почитать верочку но увы ее новых стихов я не нашла зато бойченко хорош до чего напевен а какие строки вот она поэзия без извратов где
я люблю тебя, родина за твою середину у татарок смородина а у русских - рябина.
или это
где словам не верят всегда тихи потому что тихо проходят сроки не скажу, что правильные стихи а скажу что медленные уроки.
серж свиридов минималистом заделался и в этом качестве рожает прикольно черные строчки для детишков типа
черепашка по имени пашка по дороге прополз пол-аршина черепашку по имени пашка переехала автомашина будет горе теперь у юсупа он берёг черепашку для супа
все остальное прочитано но типа не торкает но вы не расстраивайтесь господа поэты вот радугу торкает типа все
"На меня произвела впечатление вот эта собранная и сильная вещь:
Подобно лебедю из льна, Подобно бабочке из праха, Лечу я в сад вишнёвый Страха, Сквозь чёрные сугробы сна - На лиловеющей ладони, Промеж немеющих перстов, Поверх повернутых крестов, Мерцает слабо Знак Погони...
Дохнуло началом века, в общем, эта непосредственность и свежесть эксперимента, само усилие сложной работы с языком не может не привлекать."
вот же мля а на меня пахнуло какой то дохлятиной из конца начала позапрошлого но на вкус и цвет товарищей нет типа тоже стихи
Ирина Чуднова. "ЛИ БО. "СЫ ГУСЯН".
Фима
ВАН ВЭЙ
Переложения Аркадия Штейнберга
ИЗ СТИХОВ НА СЛУЧАЙ В ОТВЕТ НА ПОСЕЩЕНИЕ …Внемлю: спешат Почтенные гости сюда. Перед калиткой Замел сухую листву. Чем угощу? Непышной будет еда: Тыкву разрежу, Фиников сладких нарву. Робко смущаюсь Меж столь ученых мужей – Нищий старик С поникшей седой головой. Стыдно, что нет Циновок в лачуге моей – Пол застелил Ветвями и свежей травой. Позже неспешно Направились к лодкам, на пруд; Лотосы рвали, Дивились до поздней поры, Как серебрятся В прозрачной воде осетры, Как на белом песке Их сизые тени снуют…
Ирина, насколько корректны стихтворные переложения А. Штейнберга? Почему спрашиваю, потому что нравятся, и больше всего этот отрывок.
Прочитал Ваше эссе, повеяло Киргизией, куда ездил много-много лет. Там корни Ли Бо, но почему-то воздух там не был пропитан его присутствием. Я понимаю, что их посадили на землю и вручили письменность только в двадцатые годы, и все же, ведь киргизы гордятся своими родственными связями и соседством с Китаем. Напишите о стихотворных переводах (переложениях) с китайского, и телько Ван Вэй, это интересно.
|
Ссылки: |