ства. И мало-помалу красота в жизни замерла совершенно, а красота в искусстве сделалась ненужной и чересчур, наконец, редкой.
Так дольше продолжать жить невозможно. Пора устремиться, вон из душного «эстетства», из специальных проблем. Но не в лес хочется бежать, не в дичь, не к сатирам, не к Марсию, а хочется красоту снова сделать живой и общей, хочется жить в красоте, а не только поклоняться красивым и мертвым вещам. Хочется воспеть гимны, зажечь алтари, учредить обетные шествия и плясы. И не только нужны красивые праздники, но и красивые будни. Вся пластика повседневности должна обновиться и озариться, вся она должна исполниться плясового ритма, вся служить выражением всюдусущности Бога, непрерывным гимном Ему.
• • •
Мы так опустились, что просто забыли о гимне. Нам хочется все устроить «по-домашнему» — следствие глубоко укоренившегося в нас скепсиса. «По-домашнему» — это значит с ноткой самоиронизирования, со смешком авось что-нибудь выйдет, а не выйдет, так не будет стыдно — первые же трунили. Удобно прятаться за двусмысленной «на всякий случай» усмешкой. Но велика греховность этого раздвоения, этого совмещения и людской суеты, и службы богам. Пора перерасти иронию. И она уж обветшала. В тех, кто определенно почувствовали близость Утешителя, должно быть больше веры, простоты и упования.
Но как слагать гимны? Как научиться этому забытому искусству? И как, в особенности, создать постоянный жизненный гимн плясовой ритм жизни, пластику всех людских действий? Это ли пожелание не смешно в наши дни, порабощенные уродством, рассудочными эпидемиями, машинной техникой, в дни систематичного обезображивания природы и мрачной понурости, вызванной борьбой за существование? Это ли не смешно при наших костюмах, наших улицах, громыхающих и затемненных суетными проволоками; это ли не смешно при всей распущенности и все же жестокости наших нравов? Пусть будет и смешно, но пусть будет. Это нужно. Нужно вспомнить об этом, привыкнуть к этой мысли, а там и возникнут подсказывающие формы, вдохновенные намеки, начнет наматываться клубок, нить которого никакими уже силами нельзя будет прорвать. И сочинят люди другую технику, и установят другие между собой отношения, другой быт, об условиях которого нам теперь еще и не снится.