Денис всегда терял самообладание, когда мать начинала плакать… Вот и сейчас он почувствовал, как защипало под веками… Он не удержался, тронул ее за плечо, потянулся губами… Но… Денис стиснул зубы.

- Я не хочу, чтобы Ника умерла!

- Она… не умрет…

- Я хочу, чтобы она целой и невредимой вернулась домой, и чтобы никто из вас не преследовал ее, не лишал разума и жизни!

- Боюсь, что это невозможно сын. Слишком многое за…

- Я ТАК ХОЧУ! Я, НАДЕЖДА ПОГРЯЗШЕГО ВО ГРЕХАХ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА! ВАМ МАЛО ТОГО, ЧТО ЭТО Я ХОЧУ, ЧТОБЫ БЫЛО ТАК?

- Недостаточно. Над нами воля, которая важнее твоей и перст указующий…

- А СЛАБО ЭТОМУ ПЕРСТУ УКАЗУЮЩЕМУ ПОИСКАТЬ СЕБЕ НОВОГО МЕССИЮ??? ИЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ ПОМЕШАТЬ МНЕ РАСПОРЯДИТЬСЯ МОИМ Я???

Багровым стал окружающий мир, ворон Мор сплющился, распластался на капоте, мать в полуобмороке скорчилась на переднем сидении, зажав страдающие уши наманикюренными пальчиками, отцовские глаза в водительском зеркале выпучились до предела, ручищи вцепились в руль, костяшки пальцев побелели, но сидел он по-прежнему прямо и только затылок его излучал упрямство и гнев.

- Я ее люблю и она останется жить. Так будет, или не будет никак. - В наступившей тишине эти слова прозвучали так буднично и неуместно, что Денис и сам засомневался: он ли это сказал?

В мир вернулись обычные краски, желтая кленовая пурга за окном улеглась, дядя Слава выпрямился и теперь отряхивал с задницы мусор и кусочки земли, Морка отлепил грудь от капота, потряс крыльями, почистился наскоро и с беспокойством посматривал на Дениса, постукивал по стеклу: явно просился к нему на руки. Ника по-прежнему лежала безвольной куклой на заднем сидении. Юбка ее задралась почти до самого верха, обнажая бедра в темных колготках, но в данную минуту это зрелище Дениса не интересовало абсолютно. Он даже одернул юбку, но оставил лежать Нику в прежнем положении.

Мать молча и выжидающе смотрела на того, кого Денис всегда считал своим отцом, а тот, в свою очередь, вроде как выключился из окружающего, сидел неподвижно и словно бы даже не дышал… Прошло минуть пять.

- … Как говорится - из двух зол меньшее. Быть по сему. Мы лишим Нику памяти о нескольких часах ее жизни, тех, что она провела у нас дома и с тобой. Так можно? - Отец очнулся и поворотил к нему хмурое лицо.

- Да, конечно, - облегченно согласился Денис.

- Ты никогда не будешь пытаться с ней… заново подружиться и проводить время. Никогда. Ты понял?

- Да… папа…- Что-то заворочалось в груди, но это "что-то" - потом, позже вырастет в ощущение разлуки, в боль от разбитой любви, а сейчас - это пустяк на фоне победы… Ника будет жить, вот что главное…

- Принять меры надо будет прямо сейчас, на этом месте. Может быть они даже и не почуют. Начинаем обряд и уезжаем. Слава, садись. Мор, в машину. Денис, возьми Морку, поддержи Нику… Как только закончим - сразу ходу - и никто ни единого звука до самого города. Может быть обойдется… Пожелай вслух, Денис, ты должен пожелать. Подай руки - мне и матери…

Мерседес с силой рассекал воздух , спидометр показывал сто пятьдесят. Все молчали, Ника уже просто спала, ее сон должен быть закончиться возле дома. Денис левой рукой прижимал девушку к себе, у нее было такое нежное, худенькое плечо, шелковые ароматные волосы, у Дениса гулко бухало сердце… И он понял внезапно причину своих головных болей… Жалость - вот что их вызывало.

* * *

- Ой, и хорош в этом году мед! Ох и душист! А, Федоровна?

- Да и в том был неплох.

- Ну ты не равняй! В прошлом-то году мед был хороший, да и все. А в этом - особенный. Да, что у тебя, нюхалку заложило?

- Да уж не молоденькая, и чутье не то.

- Вот и дари тебе после этого. Ну на вкус повспоминай!

- Не-ет, не вспомню. Это ты у нас, Силыч, не хуже ведмедя в меду-то разбираешься. Еще кружечку?

- А-бизательна! Хорош медок! Я тебе больше скажу: со времен Петра Ивановча Прокоповича, императора пчелиного, земля ему пухом, с липовых урожаев от его Сиама - ох и сильная была семья - не пробовал я такого меду. Может, подогреть?

- Да только что кипел. И заварка горяча. Пей, Петр Силыч, пей на доброе здоровье.

Наконец, после десятой, наверное, кружки, поллитра вместимостью, Петр Силыч обтер платком свекольно-красное лицо, протяжно, на всю избу рыгнул, ухватил большими пальцами подтяжки, оттянул повыше и довольный, щелкнул ими по гладкому пузу.

- Вот это я понимаю, чай! А то в городе видишь - "Чайная" - написано. Зайдешь, а там не чай, а моча сиротки Хаси. Да-а! Как моча - желтенький такой, из пакетика.

- Тьфу на тебя, Силыч, за столом-то бы постеснялся!

- А они - стесняются? И дорого-то как! Ну, чем такой чай - так водки-то и выпьешь… Да с расстройства еще и на еще… А шел, слышь Федоровна - чайку попить. Вот так оно и бывает с нашим братом.

- Так ведь город здесь не при чем, это такой норов у вашего брата, пьяницы. И в деревне зальет шары эдакий брат и колобродит… До Октяпьской революции надо было в чайные-то ходить, за чаем-то.

- Ай, там все едино: что тогда, что сейчас… Кстати, как у них в городе, у Лены с Лешкой, что пишут?

- Лешка - шалопай, редко когда открытку пришлет, а Лена раз в месяц - обязательно, как часы. Ну что - денег им хватает, Лешка в последний класс пошел, уже кол успел схватить по литературе…

- А кол за что? Он ведь хуже двойки, кол-то?

- Лена пишет, за хулиганство: сочинение в рифму все исписал. Денег им хватает, я уже сказала… Дорого все стало, как Кириенка издал указ, так все и подорожало. Что там, то и у нас. А так - живут нормально, все тихо у них. Дак ведь Чет, небось, докладывает тебе?

- Докладывает… Жди больше. На городских нынче где сядешь, там и слезешь… Знаю только, что да, вроде, тихо всюду… - Петр Силыч заворочался.

- Ладно, до вечера еще далеко, пойти снасти перебрать... Да надо еще винца взять сладенького, да конфекток…

- Ох, Силыч, старый ты кобель, прости за выражение, опять, значит, к Аньке Елымовой на ночь глядя красться будешь? Ну не позорил бы молодуху, ведь вся деревня смеется над ней, а больше над тобой.

- А что смеются? А кто вдовицу утешит? Пушкин, который тоже все в рифму? Ох, попадутся мне те смехуны под пьяный коготь… Я… О-ох… Ы-ы!…

- Ты чего, подавился никак, Пе… - Петр Силыч махнул рукой досадливо, вскочил вдруг, как ошпаренный, ухватил обеими руками огромное брюхо, понес его из-за стола на открытое пространство, с размаху шлепнулся широким задом на половицы, подогнул под себя ноги хитрым кренделем и раскинул руки - в стороны и вниз. Ирина Федоровна замерла, где стояла: колдун "чует", внимает магическим потокам, иной раз чуть слышным, но видать очень важным - ничем и никак мешать нельзя. Кот Васька забился под кровать - и ни звука, пока дядя Петя в доме. Самовар выключен, радио тоже - ничто не должно сбивать мысль колдуна… Ведьма очень аккуратно набросила на дом оборонное заклинание, в таком состоянии Петр Силыч почти беззащитен, а мало ли что… На время его "постига", быть ей сторожем, ведьма стоит у стенки, глаза прикрыты, чтобы лучше ощущать…

- Ох, старость не в радость… Очнись, Федоровна… Все уже…

- Что это ты сияешь белым сахаром? Или узнал что хорошее? Давай, подняться помогу…

- Не треба, сам встану. Ставь-ка сызнова самовар… Отменяется на сегодня Анка, и сети - устал больно, хоть выжми… Сколько - час уже прошел с четвертью, ого! То-то, думаю, тяжко как…

- Петр, а Петр?… Да не тяни ты, идол, чего узнал-то? Сейчас закипит, я свежего заварю…

- Нащупал я гаденыша. Стереглись, стереглись, ан… Он, точно он…

- Этот? Да ты что? Он ведь нашему Лешке ровесник, рано бы ему…

- Вот не знаю, может быть досрочно учили какому лиходейству… А только и его, и тех кто рядом был, я желеезно учуял… Мы-то думали, что его в Москве сберегают, или еще где…

- Ну… И что?… А он?…

- А он - недалече. Разумею - в Питере!

- Вот так номер - лег и помер! А как же?…

- А так же! Как раз здесь, возле нашего, его найти труднее всего. Они грамотно сообразили… Да вишь, сротозейничали…

- Петр, Силыч, Лешка-то… Раз они в Питере хозяйничают, так неровен час - Лешку с Леной разыщут. Из Лены - какой боец?… Опасно… Петр…

- Это - вряд ли, успокойся. Там никто не хозяйничает, ни они, ни наши. Как раз - если внимание проявить, суетиться вокруг - легче отыщут. Чет со своими не должны бы ушами хлопать, а и близко крутиться - нельзя.

- Как же не должны, когда этого прохлопали?

- Сказано тебе - место темное, невидное! Да погоди ты!… Подумать надо.

- Думай. Я ли мешаю? А только думка твоя - из-за горы видать. Ты, никак, судьбу обогнуть задумал? Скажи, Петр Силыч, угадала я? А?

- Да-к… Ну ты ведьма изрядная… Да. - Дядя Петя попытался рассмеяться, но у него не вышло ничего, только прыгнул вверх-вниз кадык по жирной шее, да колыхнулся живот впустую…

- Не знаю кто так сказал, а меня задело, запомнилось: "Все живое хочет жить". И я хочу. Вот, казалось бы, все изведал, опробовал, все испытал… И смерти, слышь, Федоровна, смерти не боюсь…, а боюсь жизнь утратить. Так привольно сердцу: дышать, любить… Чаи вот с тобою распивать…

"Судьбу обогнуть"… Сие невозможно, так уж определено, что никому невозможно. А все же я попробую. Всего делов - разыскать выродка, пока не вырос, и уничтожить. Его жизнь - наша смерть. И наоборот. И тогда и нам, и людишкам легче заживется… И Лешку убережем…

| оглавление | дальше |