часть 1. часть 2. часть 3. часть 4. часть 5. часть 6. На это импровизированный концерт собралось еще несколько человек немецких солдат. Вдруг Маруся сверкнула своими черными глазами, лихо тряхнула кудрями и затянула "По долинам и по взгорьям..." Лена усмехнулась и поддержала. Анна Григоьевна забеспокоилась: - Девочки, может, лучше таких песен не надо?...- тихо проговорила она. - А что они мне сделают? - бросила Маруся в паузе между куплетами и продолжала во весь голос петь дальше. - Они, конечно, не понимают, но все-таки... - пробормотала Анна Григорьевна и ушла на кухню, подальше от греха. А певицы разыгрались и спели "По военной дороге...", " В путь-дорожку дальнюю", "Орленка" и неизвестно, что еще оказалось бы в их репертуаре, но слушателей позвали на обед. - Ну, что же ты, Жанна д"Арк, фашистов уже не собираешься убивать? - спросила Лена, когда немцы ушли. Маруся удивленно вытаращила глаза, потом вспомнила и рассмеялась: - Какая я была дура!... А знаешь, я ведь уверена была, что если немцы, то они обязательно должны быть чудовищами - а они самые обыкновенные люди... - Они хорошие мальчики, - сказала Анна Григорьевна. - Такие тихие, вежливые... жалко, что их опять скоро на фронт отправят... Пока через Липню шли отступавшие русские части, добросердечная Анна Григорьевна постоянно зазывала к себе "солдатиков", кормила, поила, зашивала на них дырки и от всей души сочувствовала их невзгодам; теперь она так же привечала немецких "мальчиков" и горевала, что их могут убить или ранить. Немцы в долгу не оставались: они таскали в дом всякие продукты, величали Анну Григорьевну "мутти" и наперебой ухаживали за Марусей, хотя признанным ее кавалером считался красивый Август. - Очень хорошо, что у нас есть теперь эти немцы, свои, - продолжала Анна Григорьевна. - Теперь другие немцы, если и заходят, то ничего не берут. - Ну, да! - рассмеялась Маруся. - Домашние, ручные немцы - лучшая защита от диких!.. Ты, Лена, тоже непременно заведи себе домашних немцев, тогда дикие не будут безобразничать... Да, вот уже идут с котелками наши домашние... По переулку большой компанией шли недавние слушатели концерта; в кухонном окне мелькнула рука, и на подоконнике оказался полный котелок супа. - Опять принесли!... Который это поставил?.. Ну, зачем это?...- захлопотала Анна Григорьевна. - Спрячь, мама, а то им за это влетит от фельфебеля, - сказала Маруся и продолжала, обращаясь к Лене: - Они уже ездили отсюда на фронт два или три раза, и приезжают обратно... Их меняют через каждые четыре-пять дней: одних на фронт, других в Липню отдыхать. - С комфортом воюют! - заметила Лена. Она вспомнила, что и к ней несколько раз повторно заходили посетители первых дней и тоже говорили, что вернулись с фронта... - Но где же, все-таки, фронт? Неужели так близко? - А у них не поймешь, - ответила Маруся. - То они в Москву вот-вот собираются, то говорят, что фронт в Прошкине, то в Климашеве... Ты не знаешь точно, где это? - Конечно, знаю! Климашево в моем сельсовете, в Молотиловском, восемь километров от Липни по Вяземскому большаку... А прошкино - по Калужскому большаку километров десять или одиннадцать... - Странно, я думала - это гораздо дальше... С этого дня обе подруги при каждом удобном случае спрашивали немцев о фронте и о названии деревень, где этот фронт проходит. Немецкие солдаты имели самое смутное понятие о русской географии; многие из них любили прихвастнуть и приврать, но все же из разговоров с ними вскоре удалось установить неопровержимый и неожиданный факт. Фронт, докатившийся за четыре недели от границы до Липни, - остановился. Остановился в Липнинском районе, в восьми-десяти километрах от районного центра, и стоял там уже более месяца, не двигаясь ни взад, ни вперед.
+++
ГЛАВА 6. МЕСЯЦ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ.
- И чего это немцы разъездились? - говорил Марк Захарович Иголкин, свекор Паши. - То туда, то сюда... едет и едут, днем и ночью... Он стоял в дверях своего дома и смотрел на улицу, по которой грохотали тяжелые немецкие повозки, запряженные крупными лошадьми с короткими хвостами. Последние дни августа войска оживленно двигались через Липню взад и вперед; местные жители не придавали этому особого значения: ездят немцы - ну, и пусть ездят, лишь бы не трогали никого и ничего. Днем прилетели два русских самолета и сбросили несколько бомб - это тоже было в порядке вещей: за время полуторомесячного немецкого владычества "русский Иван" не раз и не два наведывался в Липню. Тридцать первого августа на улицах городка было непривычно тихо; немцев нигде не было видно. К вечеру на город посыпались артиллерийские снаряды, но и это никого не удивило и мало кого испугало: липнинцы уже по опыту знали, что из двадцати снарядов только один причиняет вред, а девятнадцать "копают картошку"... Обстрел продолжался всего полчаса, затем все стихло. Ночь прошла спокойно - спокойнее, чем многие предыдущие ночи... Утром Лена вышла на крыльцо. Мимо дома посередине пыльной улицы шли два мальчика лет тринадцати: сын Паши, Володя Иголкин и еще какой-то незнакомый. - Тетя Лена! - сообщил Володя. - Наши пришли, красные - я их сам видел!... Это было первого сентября 1941-го года.
+++
Через несколько дней после возвращения в Липню советских войск Титыч, против обыкновения совершенно трезвый, рассказывал своей квартирантке: - А знаешь, Михайловна, беженцы-то возвращаться начали: Самуйленчиха с мальцом приехала, солдаты наши, русские подвезли на машине... приехала, а от ихней, значит, хаты одна печка торчит... Назад, говорит, поедем, только здесь свою картошку, значит, выроем... - А где она была, Самуйленкова?- спросила Лена. - А в Марковском сельсовете, деревня Бобры... Ты не знаешь такую? - Знаю! Лена Соловьева, работая агрономом, часто бывала в командировках по колхозам и хорошо знала весь район. - Ну, вот, там они в Бобрах и живут, в колхозе работают, там у них, говорят, тихо было, даже не бомбили... и колхозы, по-старому...только военных много... И наших, с Липни, там полная деревня... а в самом Маркове, говорят, все наше начальство собралось, липнинское, райкомы и райисполкомы... все там... Старик посидел молча, потом вытащил из кармана пачку папирос. - Вот!...Наш солдат дал... почти полная пачка была... настоящие русские, "Беломор"... А то при немцах насиделся без курева... Лена чуть заметно улыбнулась, вспомнив, как Титыч, если только бывал в сознании, не пропускал ни одного немца, чтоб не выпросить у него сигарету, а после ухода посетителей тщательно собирал окурки и потрошил их в "козьи ножки". Затянувшись, Ложкин снова заговорил: - Скоро, может быть, и моя Матрена придет; чего ей с Наташкой теперь в деревне сидеть?... Можно и домой... наш-то дом цел... - А Самуйленкова не знает, где они? - Спрашивал - не слыхала... Они тогда, значит, в Дубово поехали, а оттудова как раз немцы шли и бой был... Так может, они куда-нибудь в другую сторону повернули... Ну, да приедут, нигде денутся!... - Конечно, приедут! - подтвердила Лена. Титыч встал со стула и направился к двери, но вдруг остановился. - Михайловна, а Розинского-то Евгения Иваныча немцы с собой увезли, и с женой вместе...Ты, если про меня спрашивать будут, чего я к нему ходил - не говори!... Скажи: ничего, мол, не знаю, и все... - Хорошо, Титыч. А вы сейчас дома будете? - Да, посижу пока... А что? - Я схожу к Маковым, узнаю, какие там новости? - Сходи, сходи!...
+++
Лена шла по знакомой, многократно за это лето проторенной дороге Уже на Пролетарской улице она услышала сзади себя крик: - Товарищ!.. Девушка!.. Одну минуту... Постойте... - Лена обернулась: ее почти бегом догонял небольшого роста чернявенький лейтенант с полевой сумкой в руках. Она остановилась, подумав, что этот человек хочет у неес спросить куда-нибудь дорогу. - Одну минуточку!... - лейтенант вытащил из сумки блокнот и авторучку. - Скажите, вы здешняя коренная жительница? Жили здесь до войны? - Да, жила, - отвечала Лена, все еще недоумевая, зачем это нужно знать незнакомому человеку. - Вы извините меня! Я корреспондент. Теперь многие жители Липни...(он произнес название города особенно значительным тоном, как говорят всякие знаменитые слова) жители Липни возвращаются в свои дома; многие из них находят на месте родного дома груду развалин, пожарище, но все же они радуются, что могут, наконец, вернуться в родной город...(он говорил, как будто читал или выступал на собрании)... Я бы хотел и вас просить рассказать о себе: куда вы отступали? Давно ли вы вернулись? Цело ли ваше жилище? Что вы намерены делать дальше? - Боюсь, что вы не по адресу попали, - сказала Лена с улыбкой, которая несколько смягчила ее резковатые слова. - Я никуда не отступала и ниоткуда не возвращалась: я все время была здесь. - Как, вы были в плену?! - воскликнул корреспондент и смерил удивленным взглядом всю фигуру своей собеседницы, точно не мог поверить, что молодая, красивая девушка, в простом, но совершенно целом и чистом платье была "в плену". - Тогда, тем более расскажите!... Мне кое-кто уже рассказывал, но нужно как можно больше сведений!... Здесь творились такие ужасы!... Лена пожала плечами. - Мы здесь привыкли к этим ужасам, - сказала она. - Бомбили нас часто, это верно; но самая большая бомбежка или, вернее, артиллерийский обстрел, был в первый день, накануне прихода немцев; тогда полгорода выгорело... Нас тогда сразу приучили, а потом, когда били понемножку, уже не страшно было... - Но здесь же были немцы!... Они так издевались над мирным населением!... Расскажите, пожалуйста, это должно быть известно всему миру!... Лена немного помолчала. - Ну, что ж, если хотите, Расскажу и про немцев... Корреспондент сел на крыльцо пустого полуразрушенного дома и приготовился записывать. Лена рассказала о том, как немцы ходили по домам, как приходилось им заговаривать зубы в целях сбережения имущества; со всеми подробностями описала сцену разговора с толстым Вилли и длинным Отто, когда ее соседки повторяли "пан, мы боимся!... Но, хотя рассказывала она очень живо и образно, воодушевление ее собеседника сникло, блестящие глаза потускнели, и авторучка перестала бегать по бумаге: он ждал не таких сведений. - Вы все в комическом виде представляете, - сказал он свкозь зубы. - Но ведь тут были настоящие зверства: здесь убивали стариков, насиловали женщин, сжигали детей... Вы рассказывайте правду, не бойтесь! Тут настала очередь Лены смерять взглядом корреспондента с головы до ног. - "Не бойтесь!" - повторила она. - Знаете что, товарищ корреспондент, я вам не советую говорить эти слова липнинцам: люди, которые здесь все лето прожили, давно разучились бояться - и немцев, и бомбежек, да и вас никто бояться не собирается! А в отношении "правды" - я рассказала то, что было на самом деле, а чего не видела и даже не слышала от других, того я не могу рассказывать!. Я вижу, что мои сведения вам не подходят - вам нужны ужасы и зверства - я их не видела, а придумывать считаю лишним!... Она пошла дальше, а корреспондент остался сидеть на крыльце, провожая глазами стройную фигуру строптивой жительницы разоренного городка. Впереди по дороге показался столб дыма. Сперва Лена подумала, что это опять горит какой-нибудь дом, но подойдя ближе, она увидела, что это не пожар: на площали, на развилке Пролетарской и Заводской улиц пылал большой костер - горели белые березовые кресты с немецких могил, а неподалеку от костра несколько красноармейцев саперными лопатками старательно разравнивали могильные холмики. У Маковых оказалась гостья - Евдокия Николаевна Козловская; она была в платье Анны Григорьевны и с мокрой головой, которую, видимо, только что вымыла. - Все наши возвращаются! - радостно воскликнула она при виде Лены. - Где же вы пробыли это время? Я вас в Маркове ни разу не видела... - Я здесь была, - ответила Лена. - С ними вместе! - Она показала глазами на Марусю и Анну Григорьевну. - Здесь, в плену? Значит, и вам пришлось пережить весь этот ужас? Как вы только живы отсались? Я ведь тоже чуть-чуть не попала в плен, еле успела убежать!... Евдокия Николаевна, которая с великим трудом и хлопотами отправила из Липни и окрестных деревень три эшелона с детьми и матерями, сама оставалась в городе до последней минуты, и ушла пешком вечером семнадцатого июля, когда уже весь город горел. Школьный дом, где она жила, загорелся одним из первых, она даже не смогла зайти в свою квартиру и что-нибудь взять, и ушла в одном платье и жакетке, подгоняемая немецкими снарядами. Странствуя по лесам и деревням, без теплой одежды, без пищи и без денег, она наверняка пережила не меньше, а больше ужаса, чем те, кто оставался в Липне, но о своих личных невзгодах она вообще никогда не думала и не говорила. - Как много народа, оказывается, было в плену! И какое счастье, что наконец вас освободили! - говорила она, восторженно блестя глазами. - Только, как подумаешь, что и Днепровск, и Мглинка, и вся Белоруссия и Украина - все ще занято фашистами - страшно становиться! ... Пока удастся освободить, там все могут погибнуть!... - Це-елы будут! - протянула Анна Григорьевна и осеклась, поймав быстрый взгляд Маруси. - Как, уже второй час! - воскликнула вдруг Евдокия Николаевна, взглянув на висевшие на стене ходики( свои ручные часы она променяла в деревне на картошку). - Мне надо бежать: в два часа назначено партсобрание... - У вас же голова мокрая! - Что же поделаешь? Нельзя же не пойти! Она натянула на плечи свою выгоревшую и уже заплатанную жакетку со "Знаком почета", повязала мокрые волосы косынкой, которую ей сунула в руки Маруся, и ушла на собрание. - Ночевать к нам приходите! - крикнула ей вдогонку Анна Григорьевна. - Золотой человек! - задумчиво проговорила Маруся, глядя вслед Козловской. - Лучше ее я никого на свете не втречала и, наверное, никогда не встречу!... Святая!...если только могут быть святые коммунисты...Но нам с ней приходится держать язык за зубами, а то мама ей тут брякнула про немцев, про тех - помнишь?- наших домашних, что они были хорошие люди... она так и вздрогнула вся, будто обожглась....Правда, промолчала, но ведь она у нас ночевала и ела, и мамино платье на ней было надето, а то, может быть, она и сказала бы что-нибудь... - Маруся! - крикнула Анна Григорьевна, выглянув в окно. - Сережа идет, газеты тащит, целую кипу... - Что это за Сережа? - поинтересовалась Лена. - Содат один, обещал нам газет принести... - Не солдат, мама, а младший сержант!... Не понижай его в чине - он очень гордится своим сержантством. - Хороший мальчик! Добрый такой, внимательный!... - у Анны Григорьевны все мальчики были хорошими, без различия национальностей. - Здравствуйте! Вот вам газеты, и новые, и старые, все, какие нашлись, - с этими словами вошел в дом небольшого роста рыжеватый младший сержант с большой кипой газет в руках. - Вот, спасибо, Сережа; а то мы тут от жизни отстали, ничего не знаем, что на свете делается. Маруся и Лена принялись разбирать газеты, а младший сержант Сережа на кухне сунул Анне Григорьевне полбуханки хлеба и маленькую баночку консервов. - Это вам, а то ведь у вас тут ничего не достанешь... - Сереженька, ну зачем ты? Спасибо, милый! Да ты садись!.. Хочешь картошечки?... теплая... - Некогда, некогда!... Мне надо бежать... Я только газеты принес, потому, что непременно обещал... И он убежал. - Так!.. "Ожесточенные бои на Липнинском направлении"... - перебирала газеты Маруся. - Когда это?... пятого августа... восьмого августа опять "на Липнинском направлении"... - Давай сначала подберем их по числам, - предложила Лена. Подобрали. Почти во всех разрозненных августовских номерах различных газет упоминались - когда "ожесточенные", когда простые "бои на Липнинском направлении", перечислялись подбитые танки и орудия, сбитые самолеты и убитые солдаты противника; о числе своих убитых умалчивалось. В последних числах августа "Липнинское направление" не упоминалось, зато в новых, сентябрьских газетах название маленького городка, которое ранее и в областной-то печати появлялось редко, - красовалось огромными буквами на первых страницах всех центральных газет. "Победа под Липней!" "Освобожден старинный русский город Липня!" "Враги отступили от Липни, будучи не в силах удержать этот коренной русский город!" "Освобождение Липни - залог победы над врагом!" "Герои великой битвы под Липней!" ... "Липня! Липня! Липня!"... - Чего это им вздумалось так Липню прославлять? Будто невесть какой важный стратегический пункт, - пробормотала Маруся. - Вероятно, этот стратегический пункт - первый, который удалось у немцев назад отбить, - предположила Лена. Судя по отрывочным данным разрозненных газет, это предположение походило на правду. Липню прославляли на все лады, сравнивали ее с Бородиным, с Полтавой; в одной газете оказалась даже статья под заголовком "Новый Грюнвальд". - А, все-таки, Грюнвальд Грюнвальдом, а почему это немцы отступили так тихо?... Что-то подозрительно... - ворчала Маруся. - А меня больше интересует, почему это русских вздумали вдруг "славянами" величать, и вообще взялись за историю: и Грювальд, и Бородино, и Полтава... - Подюбуйся! - вдруг воскликнула Маруся. - Это моя физиономия в газету попала! Значит, он, все-таки, меня сфотографировал!... - Кто? - Да корреспондент какой-то пристал на улице!... На снимке был кусок Советской улицы, обгорелая коробка дома, где раньше помещался раймаг, и три человеческих фигуры; одна из них, без всякого сомнения, была Марусей Маковой. - Уж не тот ли это самый корреспондент, с которым я сегодня чуть не поругалась? И Лена рассказала про свою встречу с корреспондентом. Маруся слушала и одновременно продолжала просматривать газеты. - ... "Рассказывают освобожденные"... что они тут рассказывают?... Слушай! "Слов нет, чтобы передать мою радость, когда я снова увидела на улицах моего родного города, разоренного фашистами, нашу родную Красную Армию!" - говорит жительница Липни Фруза Катковская"... (вот нашел-таки корреспондент себе рассказчицу!)... Слушай: "Целые сорок пять дней мы жили под страшным гнетом жестого врага. Мы не смели выйти на улицу, не смели громко говорить, смеяться. Каждую минуту могли ворваться к нам в дом проклятые фашисты, а от них можно было ожидать самого худшего: они убивали ни в чем неповинных мирных жителей, стариков и маленьких детей, издевались над женщинами для своего развлечения. Мы сидели день и ночь в окопах и боялись выйти, как бы не встретиться с немцами..." - Это Фрузка Катковская боялась выйти, как бы не встретиться с немцами? - перебила Анна Григорьевна. - Хот бы уж не врала! Кто-кто, а уж Фрузка-то с немцами встречаться не боялась! К ней фельдфебель наших немцев ночевать ходил и таскал ей всякую всячину, и из-за нее с каким-то Куртом подрался... помнишь, Пауль рассказывал?... У нее каждый день гулянка была, полный бардак!... От нее немцы не вылазили! - Мама! но ведь от нас тоже "немцы не вылазили"! - По-разному можно не вылазить! У немцев на это нюх тонкий!... А Фрузка и до войны со всеми крутилась!.. Муж ее - хороший был человек, а она беспутная баба!... Что там еще про нее написали? - ..."Я не смогла уйти из города..."- продолжала читать Маруся. -"...потому что перед самым приходом немцев вывихнула ногу"... - Что?!... Ногу вывихнула? ...Фрузка? Да я же ее в первый день, когда немцы пришли, видела, как она муку со склада тащила - мешок пуда на четыре!...Я еще подумала - как она не надорвется!.. Ну, и горазда врать! Возмущенная Анна Григорьевна ушла из комнаты. - Мама рассердилась... это с ней редко бывает... Ну, слушай дальше:"Эти ужасные сорок пять дней показались мне целой вечностью. Но, к счастью, все это позади. Теперь у нас опять наша родная и любимая советская власть! И никогда больше фашистам не бывать в нашей родной Липне!" - Вот так надо говорить корреспондентам!... А ты вздумала рассказывать, как мы с немцами тары-бары разводили да песни пели...Эх ты, Аленушка! Аленушка должна была согласиться, что действительно сваляла дурака с корреспондентом. Обе погрузились в чтение. Вскоре вернулась Евдокия Николаевна и сказала, что партсобрание не состоялось. - А ведь фронт недалеко, - заметила Лена. - Смотрите, вчерашняя газета - бои на Мглинковском направлении. - Теперь, девочки, недолго ждать! - сказала Козловская. - Наши войска направляются к Днепровску; скоро освободят всю нашу область. А там и до конца войны недалеко... Как бы отвечая на эти слова, послышался слишком знакомый гул. - Это немцы летят... - Нет, нет, это наши, не беспокойтесь! Евдокия Николаевна пристально вглядывалась в небо, стараясь убедить себя и других, что летят "наши"... - Какие там наши!... Четыре удара подряд заставили домик танцевать, четыре столба дыма и пыли поднялись к небу с соседних огородов... - Вот тебе и Грюнвальд!... Когда Лена уже в сумерках возвращалась домой, ее остановили два красноармейца. - Гражданочка, вы не знаете, где здесь живут такие, что не отступали, а с немцами оставались? ...Не опять ли корреспонденты?... - Ну, я была здесь при немцах, а что? - Как бы нам спиртику разжиться?
+++
Пролетела еще неделя. (продолжение следует...) |