Игорь Петров aka лабас (c)

Архивы рубрики Игоря Петрова "Короли и капуста". | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |

ТРИ БОГАТЫРЯ:
 ПРАВИЛА ЛЕГКОГО ПОВЕДЕНИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 

Сегодня речь пойдет о трех романах, прочитанных мной недавно.  Читал я их в разных агрегатных состояниях - «Укус ангела» Павла Крусанова - лежа на диване и похрустывая яблочком, «Оправдание» Дмитрия Быкова - попивая чаек с лимоном перед экраном компьютера, «Танцора» Владимира Тучкова - дожевывая домашние пирожки в купе поезда Йошкар-Ола - Москва. Однако сам процесс восприятия был довольно похожим - некоторое предвкушение до чтения, увлеченность перипетиями сюжета - в начале романов, некоторое  недоумение в середине и разочарование ближе к  концу...
ТРИ БОГАТЫРЯ: ПРАВИЛА ЛЕГКОГО ПОВЕДЕНИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Ожидания мои зиждились, простите за выражение, не на пустом месте. Быкова, я надеюсь, представлять аудитории не надо, его поэзия и публицистика говорят сами за себя. «Русскую книгу людей» Тучкова (куда вошли знаменитые «Смерть приходит по Интернету» и «Пятая русская книга для чтения»)  я смаковал в течение пары месяцев, добавляя ежедневно по капле этого бальзамчика в кофейный напиток бытия. С Крусановым дело другое - в последние полгода я неоднократно слышал одобрительные эпитеты о нем из уст людей, чей литературный вкус я уважаю.
Для всех троих - перечисленные книги - как бы дебют на новом, условно говоря, большом, поле, вещей такого формата ни один из них еще не публиковал. На всех троих делают ставки известные издательства (Быков печатается в «Вагриусе», Крусанов в «Амфоре», Тучков  у Захарова). Все три романа были довольно восторженно встречены отдельными критиками:
«Дебют Быкова-романиста оказался блистательным» (Лев Данилкин)
«Петербургский литератор Крусанов написал мощнейший роман XXI века.» (Лев Данилкин)
«Лихой сюжет Тучкова о большой хакерской игре в Интернете таит в себе слишком много неожиданных ходов и подвохов, чтобы выдавать их все.» (Игорь Шевелев).
Все три богатыря (точную персонификацию я дать затрудняюсь, т.к. физиономически на роль И.Муромца претендует явно Тучков, а текстуально, скорее, Крусанов) выезжают в чисто поле, становятся пред ясны очи русской литературы и недвусмысленно бряцая мускулами и прочими литературными причиндалами предлагают взаимность, подкрепляемую с их стороны тиражом тыщ в 10 экземпляров. При этом Быков философски заглядывает в прошлое, Крусанов магически озирает будущее, а Тучков виртуально удовольствуется настоящим.
Русская литература, избалованная еще в те времена, когда Толстые были мужиками,  смотрит как-то искоса и пока молчит.
Оставим же героев париться в этом интересном положении до конца заметки, а сами тем временем рассмотрим, на каком основании богатыри вообще решили, что им тут чего-то обломится.
Не забывая однако, что, qui nimium probat, nihil probat, как говорят французы

Быков оправдывается.
Итак, молодой историк Рогов в начале 90-х годов коллекционирует факты, рассказы, байки, апокрифы, связанные со следующим странным обстоятельством - в 1948 году в Москву возвращаются люди, арестованные НКВД в 1938 и получившие «десять лет без права переписки». Впрочем, обстоятельства возвращений загадочны: одиночные звонки, визиты, порой просто встречи на улицах, никогда не имевшие никакого продолжения. Т.е. возвратившиеся, проявившись раз, исчезают навсегда.
Критики, обрадовавшись завязке очередной как бы альтернативки, немедленно начинают искать пересечения с уже читанными текстами. Метелкина вспоминает Лазарчука и Успенского (сопоставление, надо сказать, из цикла «попасть пальцем в нёбо»), Бавильский вообще Сорокина (это уже тремя пальцами). Мне, кстати, завязка показалась более похожей  на средние части 9-томной эпопеи Андрея Валентинова (название хрен вспомню), там тоже описывались оборудованные прямо в доме на набережной кабины для пересылки достойных людей в пространстве-времени.
Читатель, тоже обрадовавшись, начинает чего-то ждать. Инопланетян, мутантов, высшего разума, параллельных миров, мистических откровений, короче,  чего-нить того, что наконец-то объяснит нам ВСЕ и откроет глаза на НЕЧТО.
Иди нафиг, читатель. Автор добивается взаимности не от тебя, убогого, воспитанного на книгах Стивена Спилберга и музыке Николая Добронравова, а от русской литературы.
Поэтому дело, как выясняет Рогов с помощью престарелого соседа по даче Кретова (с послевоенных лет изучающего этот феномен), обстоит примерно так. К 1938 году Сталин (Иосиф В.) решил, что дела в стране обстоят совсем хреново. В случае чего все всё сдадут и продадут. И он решил начать «глобальную проверку на вшивость». В соответствии с неким секретным планом НКВД приступил к арестам, не разбирая правых, левых и виноватых. Недаром эпиграфом к роману взяты слова Р. Конквеста:
К 1938 году в НКВД скопился материал, достаточный для того, чтобы арестовать все  население СССР.
Для фильтрации кадров использовался весь пыточно-репрессивный арсенал Лубянки. Ломавшиеся и сразу оговаривавшие себя и коллег получали минимальные сроки; протянувшие некоторое время - обычные (десятку, пятнашку); выдержавшие все до конца - были целью эксперимента. Их отправляли в тайные сибирские лагеря, где готовили супербойцов на случай «если завтра война».
Во время войны люди эти затыкали дыры на самых опасных направлениях, диктовали Жукову стратегические планы обороны Москвы, организовывали партизанское движение, короче, суперменили помаленьку, чего там говорить. Поэтому памятники неизвестному солдату - это им памятники, тех, чей подвиг окутывала завеса секретности.
В 48 году собственно закончилось десятилетие со дня их призыва на такую оригинальную срочную службу, и они получили возможность вернуться домой. Однако, кто-то не захотел, кто-то выбрал возможность начать новую жизнь инкогнито, кто-то просто помер от больших переживаний, не отходя от кассы, вот и сохранились лишь апокрифы.
С целью узнать последнюю правду Рогов уже после смерти соседа Кретова едет в Сибирь. Там должны сохраниться остатки того спецлагеря (его, уже опустевший, Кретов как раз в 48 году после роспуска по домам суперменов посетил), а может, сами вернувшиеся на привычное место зэки и их потомство. К этому времени Рогов выстраивает уже несколько реконструкций событий прошлого, одна, посвященная Бабелю, наиболее любопытна, однако остается на уровне пары исторических анекдотов («это я уронил на Ньютона яблоко») и дани детской уверенности, что Чапай таки выжил.
Как и полагается у богатырей, герою в Сибири предлагаются три возможных альтернативы местонахождения лагеря. И тут в романе идут как бы вставные новеллы, которые, бесспорно, имеют самостоятельную художественную ценность.
Есть эпизоды просто изумительные: например, посещение героем деревни немых - совершеннейшая лермонтовская "Тамань". (Л. Данилкин)
На меня же большее впечатление произвела вторая новелла, про деревню сектантов. Вопрос другой, что в рамках романа ей совершенно тесно, слишком она объемная и выпирает из него, как горлышки пивных бутылок из сетчатой авоськи.
А вот при третьей попытке героя (как и читателя, навострившегося на хэппи-энд, уймись, пожиратель боевиков, это русская литература!) ждет облом, Рогов тонет в болоте, а читатель узнает, что весь сюжет - цепь случайностей и следствие бредовых идей старика Кретова, искавшего оправдание своему (тоже из-за отсидки) неучастию в войне. Собственно, намек на это звучал и раньше: в самом начале книги дед Рогова сходит с ума от пыток, а потом вдруг объявляется в стане суперменов в целости и сохранности.
Таким образом Быков изящно разрубает многочисленные накрученные им гордиевы узлы: я мол не я, «обманул как наперсточник», сетует критик Бавильский.
Роман написан довольно шершавым языком, тяжелым, как плащ-палатка после ливня. Такое ощущение, что Быкова задолбали упреки в легковесности ряда его поэтических и публицистических текстов, и он засыпал в карманы столько песка, сколько смог унести.
Данилкин по этому поводу вспоминает
язык позднесоветской литературы - трифоновский, битовский, нагибинский: чуть пряная осенняя проза, уже подмерзшая, почти "никакая", предчувствующая скорую смерть и забвение.
Метелкина, впрочем, снижает уровень
это общее место современной доброкачественной сайенс-фикшн; помимо Лазарчука и Успенского, в этой поэтике работают Марина и Сергей Дяченко, Вячеслав Рыбаков... всех не перечислишь
Впрочем, задвиг несчастной женщины на сайенс-фикшне можно простить, она сама призналась
я читала "Оправдание" лишь до половины
В переводе с руссрушного (ой, простите) сие значит, что остановилась на том месте, где еще не понятно, что читатель послан лесом во благо русской литературы.
Я бы назвал стилистику текста «позднеимперской» и спел бы автору дифирамб, потому как в данном случае цель оправдывает средства, но узнать, прием это или «своя рука», не представляется возможным до следующего, к примеру, романа.
Главная же проблема «Оправдания» довольна очевидна. Удивительно, что на это пока не обратил внимание никто из критиков. Можно положить на алтарь литературы занимательность, легкость, афористичность et cetera, алтарь довольно вместительный. А вот логику сюжета класть туда не рекомендуется. У всех этих Толстых, избаловавших российскую словесность, сия маленькая деталь всегда наличествовала при себе.
Давайте вынырнем из потока сознания автора и попробуем еще раз оценить гипотезу Рогова. Мы сразу увидим, что она не объясняет ничего, лишь плодит новые вопросы назло старику Оккаму. Зачем было при фильтрации отпускать самых слабых, зная, что они предадут в трудный момент? Можно ли сделать выдержавших испытания суперменами, ведь внутренняя сила и твердость имеет мало общего с необходимыми зачастую физическими данными? (т.е. есть гораздо более простые выходы, а занятия спортом посреди тайги выглядят анекдотично). Зачем сразу ослаблять ключевые позиции (аресты военачальников и т.п.) если есть план, т.е. возможность постепенно готовить замену из числа суперменов на эти посты? Какая техника позволяла перебрасывать туда-сюда из Сибири целые полчища ниндзя-спасателей? И главное, зачем, они вроде никуда бежать не хотели, почему бы не поселить их поближе к фронту? Почему амнистия случилась именно через 10 лет (ссылки на приговор при прочих фантастических допущениях выглядят насмешкой)? Почему ни один не вернулся к прежней жизни?
И таких вопросов можно набрать на пару страниц.
Увы и ах. На сюжете стоит клеймо «шито белыми нитками». В погоне за иными художественными достоинствами Быков, увы, упустил главное - читатель должен поверить в гипотезу (и это не так сложно, читатель ведь довольно внушаем). Альтернативка хороша ровно тогда, когда продумана. Когда же товарищ Сталин шевелит пальчиками сквозь рваный сапог, стоя на Мавзолее, все остальные (и немалые) усилия автора пропадают даром. Уж лучше бы, право, инопланетяне обнаружились или машина времени... Но это бы отлучило текст от русской литературы. Сумасшествие героя, как фокус «наперсточника», ничего не объясняет, ведь Рогов сошел с ума  лишь за год до гибели, а до этого лет пять верил во всю эту бредовую хренотень... Несовпадение вектора намерений автора с вектором логики текста оказалось трагическим. Omni exit in fumo, как говорят норвежцы.

Крусанов кусается.
Чего-то я однако устал бить по клавишам, пусть сюжет перескажет восторженный Данилкин:
Это альтернативная история России, которая примерно с середины XIX века сложилась иначе (привет Филипу Дику): без революции, без Второй мировой. Империя простирается от Сахалина до Чехии, от Шпицбергена до Царьграда - но все прочее осталось: солдаты ездят на бронетранспортерах, интеллектуалы беседуют о бодрийяровском симулякре, обыватели пьют водку "Кристалл". Правда, в крусановской России проживают еще и сверхъестественные существа "моги", тоже участники геополитических баталий. Стратегический союзник России - Китай, враг - "атлантисты". Императором России становится сын китайской девушки и русского офицера Иван Некитаев по прозвищу Чума.
Привет, наверно ,не столько Филипу Дику, есть более ранний рассказ на ту же тему. Взрыв в лаборатории, мужик попадает в параллельное измерение, он там писатель, второй мировой не было, ядерное оружие не изобретено (у Крусанова тож).
Кто-то из критиков, правда, и здесь Лазарчука вспоминает. Опять, значица, альтернативка. Но на этот раз с могучим политическим пистоном. Впрочем, о пистонах ниже. Сначала попробуем понять, как оно так удачно вышло-то, со Шпицбергеном? Колданули что ли? Нет, в книге Крусанова сей даже своя экономическая платформа имеется.
(ах, так мне хотелось привести длинную цитату полностью, но в журнальном варианте, который есть в Сети, она предусмотрительно отсутствует, а набивать 2 страницы текста лень)
Конспективно: Экономисты выяснили, что в России «нет решительно ни одного промысла, который нельзя было бы поставить собственными средствами». В результате - отказ от экспорта сырья в Европу («страна, отпускающая сырье, торгует собственной кровью» - сразу представляются бледные и обескровленные Эмираты), контроль за оттоком капитала за рубеж, огромные таможенные сборы на экспорт-импорт, делающие сие занятие убыточным,  биржевой кризис, но затем стремительный подъем производства, капиталы бурлят на внутреннем рынке, появляется лишний хлеб, а затем сразу и масло.
Все гениальное - просто, жаль ни у кого руки не дошли за 200 лет это осуществить.
Примерно такие же глубокие познания, как в экономике, демонстрирует Крусанов в военной и в политической сфере. Войнушки несмотря на все лакированные ужастики (стертая с лица земли Моравия, изнасилования в Мюнхене) сильно напоминают сценарии каких-нибудь Heroes.
Логика построений типа «эффективно действовали секты хлыстов, духоборов, скопцов и молокан, окончательно сбивая набекрень мозги и без того ошалевших американцев» заставляет робко надеяться, что это автор шутит (и еще про то что колдуны обратили в углеродную пыль весь кремний в Силиконовой долине), но этим шуткам зверски не хватает смайликов...
Вообще отсутствие корреляции типасерьезности темы (постоянные трупы на каждой странице) с анекдотами уровня Вовочки («начальник управления МИ-6 мистер Джеймс Бонд») как-то обескураживает.
Впрочем, достоинства в романе тоже есть. Данилкин воспевает язык
завораживающая чеканная проза, кирасирская, бронетанковая. Откройте книгу в любом месте - не прогадаете. Четкая ритмика, вымуштрованные словосочетания , дикие дивизии редких и полузабытых слов, нарядные офицеры-метафоры.
Соглашусь, с поправкой на гораздо меньшую экзальтацию.
Хорош несколько раз используемый  прием удвоения персонажей (когда мы что-то знаем о субъекте из прошлого, а теперь он действует в настоящем, или наоборот, сначала настоящее, потом прошлое, а в последний момент дается соединяющая наводка, так происходит с Кауркой и Бадняком), хороши отдельные сцены (особенно окончание собрания у Кошкина), сказочные мотивы с деревом и рыбой ( в первом критикесса Ермошина углядела пародию на графа Толстого, она же Кошкина рифмует с Мышкиным, хотя, мне кажется, задумка тут поверхностная, опять же чисто анекдотического свойства).
А вот сама парадигма романа достаточно мерзка.
Осчастливленный Данилкин пишет
"Укус" - агрессивная литературно-военная доктрина, программа культурной реконкисты, основанная на пренебрежении всеми традиционными западными ценностями (христианство, гуманизм, либерте-эгалите-фратерните). Унижение Европы для русской словесности беспрецедентное.
Каким-то несет от этого нехорошим политическим душком, не сказать социальным заказом. Это ведь очень правильно писать в наше время книги  про русские - рулз, европа/америка - сакс. Недаром Дмитрий Ольшанский вспоминает фильм «Брат-2»  замечает:
Никто не мог предположить, что к концу десятилетия в России появится другая, куда более мрачная идеология, и ее проводниками станут вовсе не брутальные защитники Белого дома октября 1993 года, а наиболее рафинированные представители питерской интеллигенции - история с Брюсовым и Блоком, которые пошли в услужение "вихрю истории", похоже, повторяется.
Интересно, понимает ли сам Крусанов, что в этом дискурсе он проецируется на своего утопленного в цинковом тазу героя, Петрушу Легкоступова, гнилого интеллигента, которому противопоставляется в романе железная рука солдата-императора Некитаева.
Но не в этом, конечно, главная претензия к автору. Претензия в том, что нельзя одевать обе штанины на одну ногу. Либо альтернативка с данилкинской реконкистой, горы крови, море трупов - тогда будьте добры придумать мир по-взрослому без наивных экономических бирюлек, сказочных войнушек и прочих молокан - представленная же Крусановым реальность напоминает эпизоды из знаменитой поездки на машине времени в "Понедельнике...", либо уж чистая фэнтези в отрыве от реальности, но тогда желательно, чтобы на карте были не Россия и Европа, а какой-нибудь Гондурас. Внешний и внутренний. Те же самые несовпадающие вектора, что и у Быкова. Fiat, как говорят сами гондурасцы, justitia et pereat mundus.

Тучков танцует.
Тут вроде как претензий на литературность поменьше, роман задуман, как открытие коммерческой серии, анонсировано сразу же и продолжение. Оформление обложки явно хочет ассоциироваться с б.акунинским циклом того же издателя. Пипл должен хавать.
Надо сказать. что полкниги я схавал без особых осложнений. Пассаж о гостевых книгах просто выжал из меня несколько десятков слезинок. Момент узнавания, как же...
Понятно, что в разных гостиных был и разный уровень разговора. В белой, элитарной, куда ходили исключительно интеллектуалы и эстеты, в связи с возникновением Танцора речь шла о симулякрах, о дискурсах, об анонимности создателя, о текстуальности мира и о смерти автора. Цитаты из Барта опровергались цитатами из Дерриды, или Делеза. Впрочем, сам Танцор как личность мало интересовал эту публику, а лишь послужил толчком для нового витка коллективного исследования проблемы актуального и виртуального, вскользь очерченной Делезом в одноименной блистательной статье. И вскоре о нем забыли, уйдя в свои, уже застарелые склоки и дрязги. А затем в гостиную вперся какой-то мамонт, без ника, под искренней своей фамилией,  который пытатлся доказать что-то абсолютно невнятное в терминах Хайдеггера и даже Канта. Тут вся тусовка на него и набросилась, и стала рвать зубами на части.
В розовой же гостиной царили совсем иные эмоции, поскольку это был своего рода женский клуб, традиционно женский. Тут Танцор был чуть ли не единодушно воспринят прежде всего как породистый самец, с которым было бы не плохо хоть разок переспать... Многие, очень многие юзерши, скрываясь за экзотическими никами типа Лилит, Ненасытная, Бутончик, Диана, Тело и так далее, и тому подобное, делились своими эротическими фантазиями в отношении Танцора. Как вполне целомудренными, так и предельно плотскими.
В других гестбуках была своя специфика. Голубые также высоко оценили новичка. Причем активные непонятно на каком основании разглядели в нем своего потенциального партнера, пассивные пришли к совершенно противоположному выводу, выразив непоколебимую уверенность в том, что он активный гей.
В зеленой гостиной, где собирались подростки, несмотря на присущий им нигилизм, Танцора назвали хоть и старым козлом, но вполне правильным чуваком.
В-общем, все было хорошо. Танцора вовлекают в таинственную компьютерную игру. Ему надо выполнять за приличные деньги какие-то идиотские поначалу задания. Все это дело расследуют компьютерно продвинутые менты... Потом появляется девушка-программистка, которая жизнерадостно трахается с героем. Полета (и тонкости предыдущих текстов Тучкова) не ощущалось, но занимательность присутствовала.
Однако после сотой страницы все пошло кувырком. Такое ощущение, что издатель Захаров позвонил автору и сказал: «Станки простаивают. 24 часа тебе, чтоб книжку закончить». Сюжет немедленно накрылся медным тазом. Одни менты еще держались в рамках конъюнктурного приличия, да и то недолго, остальные герои стали расплываться, как снеговики у мартеновской печи. Где заканчивается реальность и начинается виртуальность, похоже, не понимал уже сам автор. Сущность игры, в которую играл Танцор, постоянно претерпевала столь значительные изменения на единицу времени, что логика повествования отправилась на.
Наконец , в конце книги все, погибшие в предыдущих главах, действующие лица вышли из вспоротого живота координатора игры. К счастью, дело происходило уже за пределами даже коммерческой литературы.
Причину столь неожиданного оверкиля посреди книги объяснил в интервью сам Тучков:
Половина сюжета мне вообще приснилась накануне отъезда в отпуск
Право, досадно, что вторая половина сюжета так и не приснилась автору. Ее отсутствие довольно заметно.
В том же интервью автор жалуется
Претензии критиков, в основном в том, что автор, хоть и имеет компьютерное образование, безнадежно старый хрен, который не имеет права писать о "нашем Интернете", потому что это прерогатива молодых.
Уж не знаю кого имеет в виду писатель, но я никогда не встречал в инете возрастного ценза. За одного Дорфмана я бы отдал дюжину юных кровь-с-молоком критиков. Так что пишите на здоровье, господин Тучков, только держитесь за нить повествования обеими руками, то есть когда вы начинаете писать о «нашем Интернете», а заканчиваете об «ихней Красной Шапочке» это выглядит слишком конструктивистски в нашем молодом, но не столь авангардном обществе. И помните, что nemo judex in causa sua, как говорят китайцы.

Итак, богатыри возвращаются восвояси ни с чем. Мы же, обобщая, можем сформулировать следующие правила легкого поведения в русской литературе:
Есть идея, поймал язык - можно садиться за роман. Сюжет придумается по ходу, а если что не додумается, то, скажем, что так и нужно, сие придаст повествованию многозначительность и объемность. Необходимые условия: драйв и кровь. При этом знай, что драйв не вечен, компенсируй кровью. Не сжег Моравию, не расстрелял бизнесмена, так хоть отруби палец второстепенному герою. Если читателя стошнит - он твой навсегда. Цель одновременно в бровь, в глаз и в ухо - куда-нибудь да попадешь. Не отставай от велений времени - трахаться в тексте можно и должно. На обложке напиши большими буквами ГЛУБОКУЮ МЫСЛЬ.
Например, ИГРА МОЖЕТ УБИТЬ И СДЕЛАТЬ ЗЛО ХУЖЕ СМЕРТИ (Тучков).

Кто бы мне еще объяснил смысл этой фразы.
Ну да  ладно, так победим!

Высказаться?