у нас на полушку надежды,
любви на пятак серебром,
а можно я стану, как прежде,
твоим, моя радость, ребром?
дивина в отставке, ундина
на суше, чтоб мне не пропасть,
прими меня в область грудины,
желательно в левую часть
Восславлен в стихах и прозе, сижу в "Адмирал Бенбоу",
Нет, кажется, что попроще - гитара, парк, самогон.
Я выбрит, просолен, грозен - удавятся в Скапа-Флоу,
и ленточки бриз полощет, и я, твою мать, влюблен.
Тот день был особенно ярким, огромное, обиженное ударом солнце настигало нас всюду, мы зашли в кафе - оно настигло нас ослепив искрами льда в стакане кока-колы. Оно заставляло всех вокруг громко смеяться и говорить в полный голос. И мы смеялись, и встретили знакомых девочек, и пересели к ним, и смеялись ещё громче… Многие улыбались, разглядывая нас, а некоторые смеялись вместе с нами, смеялись до слёз, а женщина в чёрном платье вытирала их, прикладывая к глазам платок. Мы забыли обо всём на свете, и пили кока-колу, и были счастливы и беспечны, и жаркий день воспользовался этим, и налетел на нас огненным поездом. - Я тоже помню тот день, - говорит Лора, - ты был мальчишкой…
Но был когда-то самый первый миг этого необъятного чувства времени, необъяснимого ощущения самого печального мирового направления. Тогда, двадцать лет назад, было ему столько же, сколько теперь его сыну, и был еще крепок дом детства, и лес в двадцати метрах от порога был границей мира. Что разбудило его тогда, в то забытое людьми навсегда, пятое время дня: между ночью и утром…? Предрассветный дождь - последняя капля минувшего лета…? Невидимый странник, заглянувший в окно…? Или зима, вдруг открывшая свое бесстрастное лицо…? Впервые в жизни заплакал он тогда не от боли, не от голода и не от страха
выйдет ножик из кармана
как не выйти коль зовут
поперек - глухая рана
вдоль - отрезанный лоскут
под мостками выпью сонно
рыбу манит водяной
колет робко месяц донный
ерш портняжною иглой
Нарисую молчанье твоё: словно влажною ночью -
из дверей пустоты - выпасть космосу чёрному в пасть
и услышать, как тоненько - тонко так, звонко и точно
капли с крыш окунаются в бочки, чтоб там запропасть.
«Лав стори» под пером Мураками превращается в продирание через дебри того самого леса в поисках не любви даже, а самого себя как объекта чьей-то любви. Мир вокруг наполнен лишь сексом и спиртным, и оттого пугающе пуст. Надо кого-то найти, на что-то решиться, и быстрее, потому что «смерть находится не на противоположном конце жизни, а лишь затаилась в ней». Она уже напомнила о себе, когда единственный друг детства предпочел навсегда остаться в отцовской малолитражке, аккуратно протянув шланг от выхлопной трубы.
О первой части "Двуллера" Алимова, о "Судье Шермане" Орлова
Вы как хотите, а я вот что подумаю: этот комикс, или, иначе говоря, жанровая фантастика, боевик, написан сам по себе. Нарисованные герои живут и умирают там по-настоящему. А вот у Игоря Алимова они сами знают, что нарисованные, поэтому не заботятся ни о жизни, ни о фигуре.
Итак, маски сброшены! Тот, кто болтает чепуху думая, что это имеет какой-то смысл, достоин называться человеком, даже если я про него уже сорок раз читал. А тот, кто произносит роль, открыто ухмыляясь, есть робот, будь он даже японский князь.
Вечерний Невский насыщен здоровыми крепкими людьми. Так у хорошей хозяйки что ни банка, то огурцы в ней – камень. Вытаскиваешь не огурец даже, а изумрудный хрустящий Поступок – таковы крутые засолы, что делают на Руси хозяйки.
"А что касается Лёхи, – думал я на пути к Дворцовой, – так, во-первых, он хулиган, а во-вторых, вовсе покойник. Конечно, здоровый был человек, но вот бы найти героя текущего вечера..."
Строгино тихо. Да вся Москва такая. Тихая, нежная. Прежде чем шило в бок пихнуть, скажут: Тихо, тихо! Убедительно скажут, промолчишь. Тихий город. Не любят поэтому шумных, черкесов особенно. Молчи, падло, молчи. Мы – тактичная европейская нация. Откати арбуз и молчи, чмо. Нет? Ну, тогда кричи… Они кричат иногда в ночи. Глупые. Кричат, глядя на свою кровь. Зачем шумишь, если крови боишься? Москва слезам не верит – это в переводе, для тебя, «крикам». Реши свои проблемы тихо.
Знакомясь, он сказал ей, качая головой: "А знаешь, что старичку увидеть во сне как он женится на девице - смерть?" - "Ну не такой уж вы и старичок, " - заметила она мельком и тут же стала что-то рассказывать о книгах, о концертах в консерватории, о своих знакомых, которых ему потом покажет. Она забралась в своем щебете уже далеко, когда он сказал, что - почему бы и нет, он не против, имея в виду не то, о чем она сейчас говорила, а другое, прежнее, и она поняла это, легонько пожав узенькой ладошкой его руку...
Или другой случай – пловец, пересекая Атлантический Океан, поперхнулся и стал тонуть. Ничего уже, казалось, не могло помочь – но с вертолёта ему сбросили томик Печайникова, и этого оказалось достаточно для спасения утопающего. Поэзия – это наш спасательный круг!
Что люди – у коров, когда им в стойлах прокручивают записи Печайникова, надои увеличиваются как бешеные. Они делают жизнь чище и возвышенней, стихи-то.
- Мазай, держи… - Мазай принял из Ваниных рук холодное и неожиданное тяжелое… Ого! Пиковина…
- Сахар где-то добыл, - просипел Примус, предупреждая вопрос пахана. – не порежься, остренная!..
- Уже. Добре, почудим напоследок. – Мазай поджал к ладони кровоточащий палец и сразу взбодрился: это предстоит веселая смерть, будет что о них бродягам вспоминать. Но Сахар-то каков шустрила! – откуда пики надыбал, когда успел? Как пронес? Думать некогда. Непростой мальчишечка, но… Да что там - золотой пацан… Побольше бы о нем узнать, да уж не придется…
День выдался неспокойным. Не утихала пальба, в ушах стоял гул. Колька прибежал испуганный:
— Немцы! Тьмуща...
— Откудава?
— С тракту подошли. С пушками. Наши ушли, даже не стрельнули.
Издалека доносилась немецкая речь, мимо пробежало несколько человек. Он весь съёжился. Опять подумалось: “Отсидеться как-нибудь”. Сыну приказал, чтобы шёл домой и не выходил. Через станицу провезли орудия, и долго ещё слышалось, как грохотали по тракту тяжёлые колеса.
На пляже пустынном промозгло и зябко...
Со мной океан неприветливо сдержан.
Лишь тронет волна бархатистою лапкой
Шелка длиннополой промокшей одежды.
И пегие тучи причудливой стаей
Охотятся в небе за солнечным зайцем.
Не виден им сверху мой Питер ростральный,
Что в невский рукав прячет бледные пальцы.
# Седьмая Вода Составитель и попечитель раздела: Masha
СУЧИЙ ВЫВОДОК
Рывок получился резким. Скорее, не рывок, но удар. Субботняя ночь хрустнула всей материей. Литейный мост содрогнулся. Еще на Захарьевской Федор уже держал свою жену в крепких объятьях. Маша голосила на всю улицу: “Сучье отродье, я приехала к тебе через весь город, я оставила больного ребенка, я приехала к тебе просить прощенья, я, понимаешь, я, я, я, я приехала к тебе” – трясла она головой, плакала, выкручивалась из объятий, резкими взмахами скидывала туфли с ног, и всё норовила босой ножкой в черном чулке шлепнуть по луже.
Она лезет в сумку и нашаривает там крем для рук. Он снисходительно улыбается и качает головой: "Свет, ну или ты - простая, или я - простой..." Господи, как хочется спать! Ну, что тогда? "Тогда возьмите эти подвески. Зачем вы считаете, милорд? Их ровно двенад..." Ой, сорри, сорри - это что-то из другого... Так, где я остановилась? Ага, вот - ...хочется спать! Ну, что тогда? Это подойдёт? "Ух ты! А золотое?" Золотое, золотое...
А в общем-то эти имена для меня до сих пор как названия экзотических фруктов - что-то слышала, где-то читала, но никогда не ела, а если случайно и довелось попробовать в каком-нибудь фруктовом салате у кого-нибудь в гостях, не разобрала - чем же именно я лакомилась, а спросить было неловко. Но самое удивительное (и печальное) - мой аскетизм для нищих никогда меня не удручал - не баре, похрумкаем антоновку. Хотя нет - здесь опять оговорка - вот как раз при слове "антоновка" возникают ассоциации скорее литературные, нежели гастрономические, потому что - убей - не отличу яблоки сорта "антоновские" от "белого налива". И так во всём - какие-то верхушки, отрывки, ничего основательного, а ведь сорок лет скоро бабе. Кошмар!
Правда, наверное, это тоже ничего было - ведь когда заканчиваешься, дела тоже иссякают. То ли тебе это не нужно так больше, то ли они тебя просто не хотят. Избегают, к другим уходят, а может быть, кому-то просто все дела до того закончить удается. Хуже всего было, что темп тот же остался. А средств автор меньше оставил. И когда какой-нибудь форшлаг не получался, она левые глаз и щеку морщила, левой рукой правую брала, и махала обеими руками так долго-долго. А потом и это прошло. Только я не любила последние такты вспоминать.
И тогда наступает та самая, долгожданная, сладостная минута, когда дилер плавным, чуть даже торжественным движением опустит долю прямо в центр плотно заставленного тобой теперь уже выигрышного поля, чуть припечатает ею столбик твоих фишек, и ты солидно скажешь ему ровным голосом: «через две тысячи, пожалуйста». Это… это почти как оргазм. Нет, больше оргазма. Не сильнее, не лучше, а именно – больше.
Но что в следующий момент Петьку искренне удивило и даже почти приглушило неприятно сосущее ощущение опасности – так это книга в шмаковских квадратных ручищах. Толстая, в хорошем переплете, солидное издание – уж в книжках-то Петька толк знал. Такую же книгу листали и еще несколько человек в компании, а одна девушка, смешно нахмурив бровки, даже водила пальчиком по строчкам и проговаривала про себя прочитанное – ну прямо вылитая первоклашка.
Недовыдавленная, недовыпендренная,
Гой ты, жизнь моя, недовыпитая!
Гаркни вороном, щеглом расщелкайся!
А ну, выдай стих
Кислотно-щёлочный!
Во все щели лей слова творостихие
Хворости треском фраз, к черту тихие!
Cтенограмма прямого эфира,
кандидатов на должность мэра Санкт-Петербурга состоявшегося
01 октября 2003
года на канале "Петербург"
Маркова: Подождите… Чтобы разрядить обстановку,
потому что ведущий наш настолько взбудоражен, ему все время
что-то кажется, что я кого-то обижаю, Валентина Ивановна, удовлетворите,
пожалуйста, мое любопытство. Меня интересует и обращаются избиратели:
вот в тех плакатах, где вы сфотографированы вместе с президентом…
Скажите, пожалуйста, когда это было и вы сами попросили президента
сфотографироваться, или он вам предложил? И размер какого предмета
вы так увлеченно показываете президенту? Только ответьте, пожалуйста,
на вопрос конкретно, если можно - что это за предмет? Матвиенко: Да, я, конечно, отвечу на ваш вопрос,
но сначала не могу оставить без комментариев предыдущий ваш
ответ...