ГЛАВА 19. ЛЕСНАЯ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ.
В шести километрах от города начинался лес. Высокие березы чередовались с мохнатыми елками., по краям дороги стеной стоял орешник.
Лена шла по мокрой весенней дороге, шлепая по лужам большими солдатскими сапогами.
Под кустами и в лощинах еще сохранился почерневший снег; на земле ковром лежали полуистлевшие прошлогодние листья, сквозь которые зелеными иголочками пролезала молодая травка, а сверху над головой уже распускались новые листочки, мелкие, блестящие, нежно-зеленые...
Послышался шорох; впереди из зарослей орешника вышли на дорогу два человека и пошли Лене навстречу. Один из них был молодой парень, почти мальчик, с полупустым мешком за плечами, другой - уже пожилой бородатый человек с топором в руках.
- Здравствуйте, - сказал молодой, поравнявшись с Леной.
- Здравствуйте, - ответила она.
Старший ничего не сказал, только смерил путницу внимательным взглядом, и ей показалось, что она где-то встречала этого человека, в котором, несмотря на деревенскую одежду, явно чувствовалось что-то не деревенское.
Пройдя сотню шагов, Лена обернулась: на дороге уже никого не было, очевидно, встречные опять свернули в заросли орешника.
Она пошла дальше.
А из-за кустов за ней следило множество невидимых глаз.
- Бургомистриха!.. Венецкого жена новая!... Она прежде агрономом работала... Она и теперь аграном, только у немцев... Куда это ее понесло?.. Задержать ее надо , товарищи!...
- Ни в коем случае! - властно вмешался тот самый пожилой человек с топором, который выходил на дорогу. - Следите за ней, куда она пойдет!... Но чтоб никто не смел ее пальцем тронуть!.. Куда бы она ни шла, она должна вернуться в Липню целой и невредимой!...
А Лена все шла и шла вперед, километр за километром, наломала мимоходом вербы, которая цвела только теперь, через три недели после Вербного восресения, собрала букет сиреневых подснежников, и не подозревала, что за каждым ее движением следит неотступный, невидимый конвой.
Между деревьями замелькали крыши домов. Дорога свернула вправо и уперлась в околицу деревни Новое Мохово.
Во время первых фронтов половина этой деревни выгорела, но строительного материала здесь было более чем достаточно, и со всех сторон весело смотрели маленькими, по военному времени, окошечками недавно срубленные, еще желтые хаты.
Кое-где на дворах и огородах копались люди; на Лену многие оглядывались и провожали ее взглядами. Встречная баба с ведрами поздоровалась с ней.
- Михайловна! Никак это ты к нам в гости пожаловала? - послышался из-за высокого плетня знакомый голос.
На огороде стоял с лопатой в руках высокий, грузный, с курчавой бородой, Прохор Гнутов.
- Прохор Ермолаич! Здравствуйте! Значит, вы живы? - радостно воскликнула Лена.
- Жив! Да и помирать не собираюсь!... А разве меня в Липне уже за упокой поминают?..
Он воткнул лопату в мягкую землю огорода и вышел к калитке.
- Заходи в хату, Михайловна!... Я все расскажу про наши дела... Даша! Принимай гостью!...
Последние слова относились к вышедшей на крыльцо высокой женщине лет тридцати пяти.
- Это хозяйка моя, Дарья Николаевна! - представил ее Гнутов. - Молодовата, правда, для такого старого лешего, как я, да в войну и не то бывает.
Хозяйка ответила "старому лешему" веселой усмешкой, которая ясно говорила, что она придерживается несколько иного мнения, а затем обратилась к гостье:
- А я помню вас, Михайловна: вы при советской власти к нам в колхоз приезжали от райзо... Еще мне помогли льняные семена сортовые достать...
Лена вгляделась в лицо Дарьи Николаевны и тоже ее вспомнила: до войны эта женщина командовала льноводным звеном в колхозе имени Сталина, одном из девяти колхозов этого наименования.
- Давай, Даша, обедать, и гостью с дороги покорми! Хотя теперь разносолов нету, а все же у нас посытнее будет, чем в городе... Ты пешком шла, Михайловна?
- Пешком! Я эту дорогу хорошо знаю!
- А лесовиков не встретила?
- Каких лесовиков? - удивилась Лена.
- Да партизанов!.. Их тут в нашем лесу, что грибов... Под каждым кустом по партизану... Нам без ихнего разрешения никуда ходу нет - останавливают, спрашивают: куда, зачем?... Захотят - пропустят, захотят - назад воротят!... Может, они тебя нарочно пропустили... Ну, садись, кушай, а после потолкуем.
Хозяева и гостья уселись за обед.
- А знаете, Ермолаич, почему я думала, что с вами что-нибудь случилось? - сказала Лена между двумя ложками похлебки. - Потому что вы не были в церкви на Страстную и на Пасху.
Гнутов рассмеялся.
- Вот чего ты меня в покойники-то зачислила? А мы с Вербного свою церковь открыли - в Старом Мохове на кладбище.
Яркая улыбка озарила лицо Лены.
- Правда? Я хотела завтра домой идти, а раз так - до воскресенья останусь, хочу в вашей церкви побывать!...
- Хорошая церковь!... Хоть за это немцам спасибо приходится говорить, что верующим волю дали!...
Покончив с обедом, Дарья ушла на огород, а Прохор облокотился на стол и заговорил:
- Ну, теперь давай, Михайловна, говори, с чем пришла?..
Лена раскрыла свой видавший виды довоенный портфельчик и вынула бланки.
- С переписью, ермолаичююю Зимняя уже недействительна. Теперь все изменилось.
- С переписью, говоришь? - Гнутов взял бланк и начал разглядывать. - Лошади, коровы, гектары... Взялись, значит, опять немцы за сельское хозяйство?... Ну, это примета неплохая!... Только не знаю я, что мне писать в эту твою перепись - половину правды или четвертую часть?...
- Не половину, не четвертую часть, а то, что есть на самом деле!..
- Нет, Михайловна! То, что есть на самом деле, я не могу писать!... Рад бы, да не могу! Мне бы самому лучше иметь одно начальство, да ничего не выходит... Два надо мной царя - один в Липне, "шпрехен зи дойч", другой - в лесу под березой - "за Сталина, за совесткую власть"!... И у обоих царей на мою шею припасены веревки... С работы меня ни один не гонит - люб я обоим... Немцы говорят: командуй, и партизаны тоже говорят: командуй!... Ну, я и командую... А спрашивают с меня обои, и кормить надо обоих, а подчастую и самим жрать нечего... Коли я тебе тут, в этом талмуде, напишу, что столько-то у меня есть коров, телков, коней, свиней, поросят, курчат... а лесовики завтра пожалуют да половину себе на жаренку заберут - чем я в твоем Крайсландвирте отчитаюсь?... Глазами светить буду?... Сказать немцам, что у нас партизаны хозяйничают - себе хуже сделать: наедут, все позаберут под метелку, чтоб, мол, партизанам не досталось... да еще, чего доброго, как тут в Хохловке было, да в Вершинине - хаты пожгут, а людей повыгоняют, куда Макар телят не гонял... Может, еще и вздернут кого-нибудь, чья морда не понравится... Если партизанскую руку держать - еще того хуже: они нам не защита, они пошебаршат да и в кусты!... А деревенские - отдувайся за ихние дела!... Вот я, Михайловна, и прилаживаюсь; как немцы к нам приедут, говорю им - нету у нас партизанов! За лес, говорю, не отвечаю, лес большой, может, где, говорю, и сидят, а в деревню они не ходят... А как те гаврики заявятся, договариваюсь так: берите жратву и еще, коли вам нужно, только поблизости от нас никакой каверзы не устраивайте!... Они мне это обещали: тут дорог ходовых нет, мостов нет, складов нет, взрывать им нечего... Если немцы какие приезжают - они их не трогают, им самим не с руки свою штаб-квартиру выказывать, а немцы далеко от дороги в чащу не лазают - побаиваются... Так вот и живу, под двумя царями...
Этот разговор "по душам" был прерван приходом сына Гнутова, высокого, широкоплечего парня, довольно хмуро посмотревшего на гостью. Прохор замолчал, взял бланки и начал над ними раздумывать, сколько ему чего показать в наличии, чтоб " и на правду походило, и немцам хватило, и лесовикам досталось, и мужикам оставалось".
+++
А вечером того же дня, когда Лена уже спала в теплой хате Моховского старосты, в ее городской квартире раздался стук в окно, выходившее на огород.
- Кто там? - спросил, подходя к окну, Николай Сергеевич.
- Венецкий! Открой и впусти! - послышался явственный, требовательный голос.
В распахнутое окно влез бородатый человек в домотканном армяке. Он быстро закрыл за собой окошко, опустил маскировочное одеяло, и только тогда повернулся лицом к хозяину дома.
- Здравствуй, товарищ Венецкий!
- Шмелев! Александр Федорович!... Вот не ждал!... Откуда ты взялся? - и Венецкий крепко обнял старого сослуживца.
Шмелев слегка отстранился и внимательно посмотрел ему в лицо.
- Ты, кажется, в самом деле рад меня видеть?... Тем лучше!... Я к тебе по делу! Разговоры будут большие.
- Я сделаю для тебя все, что смогу!
- Очень хорошо!
Хозяин и гость прошли в комнату, освещенную маленькой лампочкой, и сели у стола. Шмелев скинул свою потрепанную шапку и оглянулся на открытую дверь в соседнюю темную комнату.
- Разговор будет такой, что нас никто не должен слышать!
- Я один... Сегодня даже моей жены нет дома...
- Знаю! Твоя жена сегодня в деревне Мохово у старосты Гнутова, - сказал Шмелев и, встретив удивленный взгляд Венецкого, добавил. - Как видишь, у меня более свежие сведения, чем у тебя!... За нее можешь не беспокоиться, она вернется целой и невредимой... Но я нарочно выбрал для своего прихода день, когда ее нет дома. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о нашем разговоре, даже твоя жена!
Николай хотел было возразить, что Лена не чета его весьма болтливой первой супруге и умеет молчать лучше многих, но потом сам счел за лучшее промолчать.
Он поправил нагоревший фитиль коптилки и приготовился слушать.
Шмелев заговорил, тихо, медленно, выделяя и подчеркивая каждое слово.
- Ну вот, Николай Сергеевич, слушай: немцы тебя назначили бургомистром Липни, и ты на это согласился... Согласился, без сомнения, скрепя сердце, потому что ты - советский человек и не можешь быть предателем!...
Венецкий потемнел.
- Что ты хочешь этим сказать, Александр Федорович? - спросил он деланно безразличным тоном.
- Только то, что ты слышал! Хотя ты не был членом партии, но я всегда считал тебя настоящим беспартийным большевиком!... У нас о тебе был спор: некоторые товарищи доказывали, что ты изменник, что ты продался немцам... Но я-то тебя знаю, и я был другого мнения! - Поэтому я к тебе и пришел... Пришел, как к советскому человеку! Ты должен работать вместе с нами! То, что ты находишься на должности бургомистра, что немцы тебе доверяют - это как раз очень хорошо для нашего дела! Тебе придется еще некоторое время продолжать играть свою роль бургомистра, пусть немцы воображают, что ты их преданный слуга!... А задание, как действовать, получишь от нас...
- От кого это "нас"?
Шмелев посмотрел на нахмуренное лицо Венецкого, вслушался в его ледяной тон и на секунду задумался; затем улыбнулся и сказал:
- Ты что, мне не доверяешь? Что ж, в такое время действительно трудно сказать, кому можно верить, кому нет... Но меня-то ты знаешь!... И я говорю с тобой, товарищ Венецкий, от имени подпольного райкома коммунистической партии, от имени партизанского штаба, который руководит всеми действиями партизан в нашем районе!...
- И что хотят от меня подпольный райком и партизанский штаб?
- Очень многое! Первое задание: достать шестнадцать немецких паспортов по этому списку!
Венецкий взял список, приблизил его к огню лампочки и стал читать:
- Иванов Григорий, столяр, 1920 год;
Семенов Александр, механик, 1916 год;
Андреев Федор, шофер, 1922 год;
Антонов Иван, возчик, 1919 год;
Петров Алексей, плотник, 1915 год...
- Однако, фантазии у вас маловато: почему все фамилии именные?
Шмелев немного смутился.
- Правильно! Это я недосмотрел!.. Давай, переделаем фамилии!... Документы ты передашь мне. Когда кто-нибудь из этих людей придет к тебе - ты его устроишь на работу, поближе к немцам, а также обеспечишь квартирой, продовольствием и всем необходимым!... Кроме того, достань для партизан килограмм пятьдесят соли...
- Соли?!... - вдруг взорвался Венецкий. - Пятьдесят килограмм соли?... Да ее во всем районе столько нет!... Много вы знаете в своем подпольном райкоме, а то, что люди минеральным удобрением щи солят - это вам неизвестно?... Соль - это теперь золотая валюта, дороже всякого золота!... Вот суперфосфата могу дать в неограниченном количестве!... Им приладились солить, и вам невредно попробовать!... А насчет липовых документов - вы поздно спохватились... То время давно прошло, когда немцы по моим шпаргалкам паспорта выдавали!... Они теперь ученые!..
- И все же, - он заговорил спокойнее. - Если бы эти документы нужны были людям, чтобы жить, я бы в доску разбился, а документы достал бы!... Но вы жить, как люди, не собираетесь, а в лесу документы не требуются!...
- Они нужны для подпольного райкома!
- Для подпольных райкомов и партизанских штабов я ничего делать не стану! - резко сказал бургомистр.
Шмелев встал.
- Значит, я в тебе ошибся! - сказал он хмуро и горько. - Выходит, правы были те товарищи, которые говорили, что ты - изменник родины!
- Товарищи могут говорить все, что им угодно! Никаких ваших заданий я выполнять не собираюсь! - отчеканил Венецкий.
- Николай Сергеич! Не верю я, что ты продался фашистам! Хоть убей меня - не верю!.. Я тебя знаю слишком хорошо!... Я помню, как ты работал!.. Ты никогда всоей личной выгоды не искал, всегда выше всего ставил интересы дела...
- А я и теперь выше всего ставлю интересы дела, потому и не хочу с вами связываться!
Сильная рука Венецкого тяжело легла на плечо гостя и заставила его снова опуститься на стул.
- Садись, Александр Федорович! Я тебя выслушал, теперь ты слушай меня!
Венецкий прошел несколько раз взад и вперед по полутемной комнате и остановился перед Шмелевым, который внимательно смотрел на него и ждал.
- Когда меня выбрали бургомистром, - заговорил Венецкий. - Не все бургомистры могут сказать, что их "выбрали", но я имею право сказать это слово! Так вот, когда меня выбрали - тут в то время были развалины после трех переходов из рук в руки; была полная анархия после полугода без всякой гражданской власти... И были тогда здесь на весь район два немца, причем такие, что их даже нельзя было назвать военными: сельскохозяйственные, крайсландвиртовские... И хотя у вас принято считать, что все немцы - мерзавцы, только потому, что они - немцы, но эти немцы были неплохие люди, с ними можно было договориться... Они искренне хотели не разрушать, а строить... И вот я начал работать с этими немцами, мы начали приводить в порядок разгромленный район, восстанавливать нормальную человеческую жизнь... Привлекли к работе многих, кто мог и хотел работать... Нелегко это было, но за какие-нибудь два месяца, только своими силами, без всякой помощи извне мы сделали очень много... Я знаю, твердо знаю, что если бы тут не впутались вы со своей партизанщиной, на сегодняшний день мы восстановили бы почти все довоенные производства, обеспечили бы все население работой и заработком, снабдили бы все разоренные деревни семенами и продовольствием, ликвидировали бы голод, отстроили бы заново не все, конечно, но очень многое из того, что было сожжено и разрушено! Все это было начато, и дело спорилось!... Вы помешали!.. Из-за вас приехали сюда карательные отряды!.. Из-за вас здесь, за сотни километров от фронта, сожгли и разорили Ковалевский, Марковский, Федотовский сельсоветы!... А это были лучшие деревни, уцелевшие от фронта, - они полрайона могли накормить хлебом! На той недели мы похоронили четыреста двадцать шесть человек, растрелянных и повешенных этой зимой, - эти люди погибли из-за вас!.. Их всех обвиняли в партизанстве и помощи партизанам... А кто из них действительно у вас работал, кто просто под руку попался - никому неизвестно!.. Вы подстрелите из-за угла какого-нибудь зазевавшегося немца - и в кусты!... А вместо вас вешают людей, которые и близко-то не были!... Об этом вы думаете, когда совершаете свои подвиги? Чем виноваты те, которых вешают вместо вас?
- А хотя бы тем, что остались у врага! - хмуро ответил Шмелев. - Лес рубят - щепки летят...
- Вот как?! Значит, кто остался у врага, тот не человек, а щепка, и им можно пользоваться, как заслонкой? Подставить вместо себя на виселецу?... А я считаю своим долгом заботиться именно об этих людях, которых вы же сами оставили у врага, а теперь щепками считаете!...
- Если они остались у немца, - возразил Шмелев. - И хотят себе при немцах мирную жизнь устраивать - то таких нечего жалеть, если их и повесят!... Это даже не щепки, а балласт, лишний груз, который только мешает!... А если они настоящие советские люди - они должны не подлаживаться к оккупантам, а помогать нам с ними бороться!...
- А во имя чего, скажи, пожалуйста, бороться?
Этого вопроса Шмелев не ожидал.
- Как "во имя чего"? Ты еще можешь спрашивать!.. Во имя родины!...
- Родина здесь, мы на ней находимся!...
- Во имя советской власти!
- Так бы сразу и сказал! Родина - это одно, а советская власть - другое!... Когда здесь была советская власть, я работал, и ты прекрасно знаешь, что я честно работал, честнее многих коммунистов!... Но теперь советской власти здесь нет!...
- Есть советская власть! - горячо воскликнул Шмелев. - И я пришел к тебе от имени советской власти, от имени партии!
- Я беспартийный!
- Но ты русский!.. Ты советский человек!... Если ты верен родине, ты должен помогать нашей работе!
- Не ваша ли работа со Щелкановским мостом? - осведомился Николай с чуть заметной усмешкой.
- А ты думаешь, мост сам собой взлетел на воздух? Конечно, это сделали те, кто борется с фашистами за нашу советскую власть!
- Нет здесь советской власти! - хмуро, но твердо проговорил бургомистр. - Не советской власти, и я не стану рисковать ни своей, ни чужими головами для того, чтобы она вернулась! Свет клином не сошелся на советской власти, можно жить и без нее!... Вы говорите, что немцы жестоки, немцы несправедливы, немцы вешают невинных людей - и это все правда!... Но чего же от них требовать - они же завоеватели!. И очень трудно ожидать, что они будут говорить спасибо за Щелкановские мосты!... Но скажи, Александр Федорович, почему при советской власти, при своей власти, при власти, которая провозглашает себя справедливой, к тому же не в военное, а в мирное время, погибло столько невиныых людей? Мало сказать - невинных, людей, которые всю жизнь, всю душу свою положили за советскую власть!... И хорошую от нее награду получили!... Конечно, их открыто, посереди города не вешали - это было бы слишком просто!.. Их объявляли "врагами народа", "вредителями"! А потом - "приговор приведен в исполнение" и весь Советский Союз обязан выражать свое одобрение, аплодировать и лить на головы осужденных грязь, всю клевету, какую сумеют выдумать!... Не стоит советская власть того, чтобы за нее бороться! Чтоб жизнью людей жертвовать ради ее возвращения!... Немцы вешают и расстреливают, но хоть не требуют аплодисментов палачам!...
- Стой, Венецкий! У нас говорили, будто твой отец всю жизнь работал и боролся за советскую власть, сидел в царской тюрьме, был на каторге, воевал в гражданскую войну - а через два десятка лет получил "врага народа" и бессрочную высылку, где вскоре и умер от туберкулеза, которого у него никогда в помине не было!...
Наступило молчание.
- Ну, что ж, бургомистр! - сказал, наконец, Шмелев. - Я в твоих руках, со мною даже оружия нет... Я шел к тебе как к другу... Зови своих полицаев, выдай меня немцам! Я командир партизанского отряда - такая добыча им не каждый день попадается!...
Венецкий широкими шагами подошел к двери и распахнул ее настежь.
- Иди, Александр Федорович!... Видно, разошлись наши дороги... Ты у меня не был, я тебя не видел и с тобой не говорил!...
Шмелев взглянул настороженно, как бы желая проверить, не скрывается ли за красивым жестом бургомистра какой-нибудь подвох, потом перешагнул порог, и уже на улице обернулся и тихо сказал:
- Спасибо и за это!
+++
На другой день бургомистра остановили на улице двое полицейских; оба были не местные: один из пленных, другой из беженцев.
- Николай Сергеевич! Пойдите сюда! Мы человека задержали: одна баба сказала, что это здешний коммунист Шмелев... Мы-то не здешние, в лицо его не знаем... Так мы этого человека завели вот сюда, в этот дом, пока его кто-нибудь точно опознает, а то, если отвести в полицию, Лисенков сразу потащит в жандармерию, а там и правого, и виноватого в расход пустят...
- А где он? Я-то Шмелева хорошо знаю - три года с ним вместе работал.
Полицейские указали на полуразрушенную хатку.
- Ну, показывайте вашего Шмелева! - громко проговорил Венецкий, переступая порог хатки и наклоняясь, чтоб не стукнуться головой о притолоку.
В пустой комнате с пробитым давешней бомбежкой потолком сидел на подоконнике полицай с винтовкой, а посередине на каком-то ящике - Шмелев со связанными за спиной руками.
При входе бургомистра он поднял голову, и на его лице мелькнуло что-то вроде усмешки. Он хотел заговорить, но не успел.
- Это - Шмелев? - спросил Венецкий сопровождающих его полицейских, и в голосе его явственно звучало удивление.
- Да, этот самый! - отозвался полицай.
- Какой дурак вам это сказал? Вот уж действительно, усердие не по разуму! Хватают кого попало!...
- Значит, это не Шмелев?
- Конечно, нет!... Даже сходства никакого нет! Что это вашей бабе почудилось? .. Как вас зовут? - обратился он к Шмелеву.
- Беляев Иван Петрович! - назвал тот первую фамилию, какая пришла в голову. - Я из Маркова.
- Немедленно отпустите его! - приказал бургомистр. - И никому не рассказывайте, а то сами же окажетесь в дураках!..
- Спасибо, Николай Сергеич! - сказал один из полицейских, а другой проговорил, перерезая веревки на руках пленника:
- Ну, дядька, иди своей дорогой, да благодари Бога, что все так хорошо обошлось!...